Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Короткие рассказы

СОЛНЫШКО

Июль был в самом разгаре, когда Панюшкин шел по длинному железнодорожному мосту, обдумывая редакционное задание.
Слева и справа от него, бегали дачники, спешили спуститься на восьмую, десятую платформы, чтобы уехать – на свои уютные дачные участки.
Панюшкину было не до лета, солнца и отдыха. Устроившись в редакцию городской газеты, он получил интересное задание – во что бы то ни стало познакомить читателя с одной из прослоек нашего общества – лицами категории: бомж. Бомжей в городе было много. Цивилизация не доросла еще до высот, – одна из которых – обеспечение данных лиц жильем, лечением и работой, контроль и решение этой проблемы.
На первый взгляд простое задание, оказалось на практике не выполнимым. Бомжи словно ушли из города. Никто не просил милостыню, не клянчил у киосков, не появлялся неожиданно за спиной, и не спал в подъезде.
Сложилось впечатление, что бомжи отправились на свои дачи.
Журналист еще раз оглянулся на здание областного центра срочной социальной помощи для бездомных и мысленно стал составлять план предстоящего очерка.
Находясь в здании, беседуя с сотрудниками и малочисленным персоналом бомжей, вернувшихся к более-менее нормальному образу жизни, он выяснил, что летом с бомжами в городе, действительно, большая напряженка.
– Это зимой они к нам в гости коллективно ходят, а летом их днем с огнем не сыщешь! – искренне рассказала ему заведующая центром.
Еще он узнал, что не все бомжи любят попрошайничать, и многие зарабатывают себе на хлеб честным трудом. Честный труд для бомжа – сбор бутылок.
Еще он узнал, что среди них нет трезвенников. Бомжи появились с возникновением кризиса в стране. Бомжами становились, в основном, мужчины, потому что меньше всего были они приспособлены к адаптации в кризисных условиях. В общем, – мужчины менее приспособлены к торговле. Мужское самолюбие и продажа женских колготок – тоже две несовместные вещи.
Узнал журналист, что когда усилиями центра был организован горячий душ для бомжей, то поход в «помывочную» был самым счастливым для них днем. Оказалось, что искупаться – заветная мечта для любого бомжа.
Было много и романтичных подробностей. Например, один бомж каждый день под окна здания носил заведующей цветы. Цветы, естественно, были с городских клумб.
Панюшкин остановился и посмотрел вниз, на платформу. По восточной ветке отъезжала электричка. Ему, вдруг, очень захотелось поехать на дачу к деду, порыбачить... Но он отогнал от себя праздные мысли и стал думать, как он доберется до ночлежки и составит разговор с трудоустроенными бомжами? Правда в глубине души ему хотелось поговорить с настоящим диким волосатым бомжем, но, как говорила сотрудница – летом у бомжа каждый куст – мама и папа, так что и бомжи стремятся на отдых, на дачи.
– Нужно спросить у сотрудников, сколько они получают? Говорят очень мало... Уточнить число бомжей, сумевших устроиться на работу и получить жилье..." – Панюшкин наблюдал, как неутомимые китайцы отделывают фасад здания вокзала. – «Должно быть, скоро здесь будет красиво!» – мелькнуло у него в голове, и он стал быстро спускаться на привокзальную площадь.
На привокзальной площади шла оживленная торговля, и Панюшкин неторопливо поплыл по течению, гармонируя с народом, и стал изучать мелкий и крупный ширпотреб, будто бы сам был приезжим, замечая, правда, что цены здесь много выше, чем в городе. Почему-то хотелось купить что-нибудь именно на вокзале.
– Нужно купить диктофон... Всего не запомнишь! – мелькнуло у него в голове, и он остановился у одного из киосков. Самыми дешевыми диктофонами оказались китайские диктофоны. Купив нужную для дела игрушку, Панюшкин облегченно вздохнул и направился к остановке, когда услышал рядом с собой чье-то актуальное. – Землячок! Бутылочку не подгонишь!? – окликнул его мужчина неопрятной наружности.
Панюшкин хотел, было быстро допить содержимое, но ему не хотелось заставлять себя долго ждать, и он отдал бомжу бутылку.
– Ты чего Утюг не на своей территории работаешь?! – неожиданно для обоих мужчин прозвучал женский голос, и Панюшкин увидел перед собой что-то похожее на женщину.
– Неужели настоящие бомжи? – мелькнуло у него в голове, пока те чинили разбор.
– Да он ее даже не поставил, она бы точно ушла! – как о живой, стал рассказывать Утюг о бутылке.
– Со своего участка греби! – командным голосом прикрикнула на него бомжиха, и нарушитель закона, съежившись, отдал бутылку и скрылся с глаз.
– Есть курить? – обратилась она уже вежливее к опешившему журналисту, ничуть не брезгуя его недопитым лимонадом, мусоля из бутылки.
- Приезжий что ли? - опять обратилась она к благотворителю, когда он, машинально порывшись в карманах, вспомнил, что не курит.
- Че спонсора закадрила?! Эй, красавчик, дай рубль? Курить есть? Ты откуда такой заторможенный? - окружила его целая ватага бомжих, обращаясь то к нему, то к своей подружке.
В этом шумном пьяном азарте неопрятных девиц не было ни капли иронии. Наоборот, все они казались ему добрыми и веселыми людьми, от которых шла масса положительных эмоций, живое тепло.
Журналист представлял себе встречу с волосатым, бородатым матерым бомжем в длинном черном пальто, сидящим, как в фильмах, под мостом у костра и рассказывающим о своих земных подвигах и философии свободы.
А тут девичник!
– Нет, изучаю местный фольклор! – взял бразды правления в свои руки Панюшкин и широко улыбнулся.
– Фольклор!? Ну, надо же туси-пуси... – смешно и по-театральному загримасничала одна из бомжих, и подруги беззлобно рассмеялись.
– А это че такое? – спросила одна из девиц бомжиху, указывая на какой-то бантик с цветком на ее голове, и женщина стала выражаться.
– По культуре прикалываешься? – опять обратилась к журналисту самая артистичная бомжиха.
– Собиратель что ли? – посыпался ряд вопросов.
– Журналист! – снова улыбнулся Панюшкин.
– А ты про нас напиши! Мы тебе и споем, и станцуем, и че хочешь, сбацаем... – тут же обрушился на молодого корреспондента шквал предложений.
Не дожидаясь согласия, трое бомжичек стали отплясывать на глазах у глазеющих прохожих, благо, что из соседнего киоска со звукозаписью орала «Верка Сердючка»
Монотонная тягучая людская масса, огибающая лабиринтовые ходы, загроможденной киосками, привокзальной площади, стала рваться на цепочки. Образовался даже небольшой круг. Люди поглазели, поплевались и пошли дальше рыскать по киоскам.
Панюшкину стало стыдно перед людьми за свою причастность к празднику, но прятаться было поздно.
А бомжихи так смешно и естественно выписывали кренделя, что некоторые прохожие все-таки заулыбались.
– Давай по рублю! А еще лучше – десятку! – протянула к нему руку одна из бомжих, когда танцульки закончились.
– А песни? – стал смеяться над бомжами журналист.
– Вон, Чапа пусть поет, она не танцевала! – сослалась одна из бомжих на ту, у которой была настоящая ухоженная собачка с бантиком на голове, и подруги снова захохотали.
У многих женщин, если закрыть глаза, еще оставались приятными – голоса, несмотря на распухшие губы, лицо, заплывшие глаза и грязные волосы, превращавшие лицо в сплошное неопрятное месиво.
– Ой, цветет калина… в поле у ручья! Парня молодого… закадрила я! – заорала Чапа, сопровождая свое выступление, лаем и поскуливанием своей собачки, и журналист поразился ее музыкальному слуху. Она слегка ухватила Панюшкина за руку, обыгрывая песню, и бомжихи спять от души засмеялись.
Журналист пожалел, что напросился на такую песню, где его сразу так запросто задействовали, но такое с ним обращение, почему-то совсем не задевало его самолюбие. Правда, он пожалел, что вокруг так много посторонних горожан, перед которыми не хотелось кривляться с бомжихами.
Профессиональное чутье подсказывало, что незаметно включенный диктофон, в принципе, не принес никакой конструктивной информации. Разве что получался уличный репортаж в сфере культуры. Правда, он еще не знал. Что пленку зажевало, и дешевый диктофон с обычной плоской кассетой был еще и не качественным.
– Боксерка! Будешь читать ему свою поэму? Да, сбацай ему, чтобы у него писанина получилась! – стали они упрашивать по-детски ту бомжиху, которая первой заметила Панюшкина.
– Поэтесса что ли? – сыронизировал Панюшкин, потому что сам писал стихи.
– Поэтесса! Поэтесса! – передразнили его бомжихи, и привокзальная площадь снова вздрогнула от нахального, но дружелюбного смеха местных бомжих.
Заразившись уличным искусством, Панюшкин уже сидел в окружении своих новых спутниц, пытаясь записать уже на бумажку, для вида, стихи Боксерки.

"Я знаю: жизнь – поганая,
И все мы в ней – кусочки зла.
Комки разврата, просто – дряни.
Нет в жизни мест для божества –
Все в пьяной у нас мании..."
«Все в пьяной у нас мании!» - подхватили подруги.

Боксерка долго читала, и женщины перестали горланить и слушали ее с уважением. Неподалеку сидели бомжи-мужчины. Один из них держал в руках костыли. Они молча наблюдали за всем происходящим, и казались безжизненными в сравнении со своим противоположным полом. Сложилось впечатление, что на вокзале в ту пору царил матриархат.
– Что-то мужики у вас скромные! – заметил вслух Панюшкин, кивнув в сторону мужчин.
– Они на своей территории! – пояснила Стиморол, та, что нанялась подметать у киосков.
– У вас еще и территории есть? – закинул удочку журналист.
– Все как в государстве, и законы! – похвасталась Боксерка. – А как иначе, тоже следим: кто сплетничал, прообещался, украл у своих... Косяков много...
Панюшкин понимал, что бродяги подражают здешним рыночным традициям. Государство еще не отправилось от неорганизованной кооперации и преступности. Хотя, на гране века чувствовалось – эра преступников, вымогателей и беспредела на гране грандиозного срыва.
Лупимся с утра до вечера! – похвасталась Буратино, и правда, по обилию фингалов, синим подтекам на распухших лицах, в складках которых блестели живые огоньки озорных глаз, можно было догадаться, что жизнь на вокзале неспокойная.
Боксерку вообще трудно было отличить от мужика. Ее короткие стриженые волосы торчали в разные стороны, будто она сделала химку. Одеты все были по-разному. На Буратино была натянута кепка до ушей, а платье торчало прямо из-под кофты. Одна Чапа выглядела в своем спортивном костюме достойно, и синяков на ней не было. Может быть, потому что она была рослой, сильной и более спокойной, чем другие, к тому же воспитывала собачку.
Да и называлась «Смотрящей» Киосков много, хозяев тоже. Вот и договаривалась с кем – кому надо мусор убрать вокруг киоска и т.д. Потом со своими бомжихами договаривалась- кто будет закреплен за какими киосками.
– Весело живете! – стал собираться домой корреспондент, почувствовав, что информации не достаточно, потому как неделовая беседа перешла в деловое творчество. Нужно было, все же, съездить в ночлежку для бездомных.
– Так оставайся! – схватила его за плечи Буратино, увидев, как журналист собирается уйти.
– И что я буду делать? – уже по-свойски обратился к ним Панюшкин.
– Жить! – хором воскликнули бомжихи.
– Ага, ночью – пьянка, днем – гулянка! – согласилась со всеми Буратино.
– А если я не пью?! – засопротивлялся Панюшкин.
– Так напейся! – снова хором воскликнули бомжихи.
– Трезвых бомжей в природе не бывает! – посмеялись женщины.
– Хоть драться научишься! – пообещала ему и Боксерка.
– А мы тебе и кличку дадим! – по-деревенски заулыбалась и Чапа
– Какую? – заторговался корреспондент.
– Какую хочешь, тебе исключение! – засмеялась одна из бомжих.
– Вон, у нас у всех клички: Буратино, Боксерка – поэтесса, Чапа, Заноза... Я вот – Стиморол, это потому, что киоски обслуживаю... Целый ряд! Подметаю... – рассказала одна из бомжих.
– Да ну вас! – стал вставать Панюшкин, пряча бумажку.
– Погоди! – снова усадила его на место Буратино, и бомжихи о чем-то зашушукались.
– Солнышко! – заорали они через некоторое время с таким азартом и добродушием, что прохожие снова затормозили и стали оглядываться. Коллектив бомжей, державшихся неподалеку в гордом одиночестве, обратил на них внимание, еще раз разглядывая журналиста.
Неожиданно загромыхало где-то в небе. Будто коронация состоялась. Пошел, как говорят в народе, слепой дождь. Очень сильный. Люди стали разбегаться.
Одна из бомжих пошарив между киосками, быстро достала какой-то драный, но большой зонт и раскрыв его над головой журналиста, подсела к нему на скамейку.
Девчата, как по команде, окружили журналиста, закрывшись картонками из под разорванной коробки.
– А может еще стихотворение на дорожку? – внезапно забеспокоилась Боксерка, которой Панюшкин очень нравился.
– А ты что-нибудь нам пропой или прочитай!? – завораживающим голосом трогательно произнесла и другая бомжичка, явно паясничая. Ее толстые губы и широкая улыбка, карие глаза с искоркой излучали на молодого человека столько творчества, что он смутился.
– Это Буратино к тебе клеится! – громко сказала Чапа, и все опять закатились, пока Буратино пробовала отогнать от себя, появившееся и у нее смущение.
– А я и не знал, что бомжихи сочиняют стихи!? – с пониманием заметил Панюшкин.
– Ты че! – ласково пихнула его в плечо Буратино, прогнав смущение и опять гримасничая, – Вон Коля – вообще дипломат конкурсный!
–Дипломант! – поправила ее Боксерка, и все оглянулись на других бомжей.
– Да, он тебе так станцует, что обалдеешь! – рекламировала Буратино приятеля.
– А Будулай? – со своим громким голосом опять влезла Чапа, – Бывший фокусник... Между прочим, влюбился – со всех городских клумб цветы рвет – все к начальнице социального центра под окна бегает.
Местные подметальщицы стали наперебой рассказывать про заслуги бомжей. Панюшкин уловил, что в этом маленьком обществе, как в большой – есть все категории граждан. Между тем телесная близость стала раздражать журналиста. К тому же дождь помельчал. Панюшкин соскочил со скомейки.
– Что же вы забомжевали? – стал более точно задавать вопросы Панюшкин, держа в руках новую китайскую технику, заменив кассету.
– А это кто как, – оживилась еще одна из бомжих, – кого с поезда сняли, а кого и с квартирой надули.
– Некоторые из деревни приехали, товару набрали, а их здесь обманули... Возвращаться – стыдно... Кого из дома выгнали, или просто разочаровался в жизни, работе, любви, семье, государстве... – посерьезнела и Буратино.
Последняя фраза зазвучала неестественно смешно и коллектив опять развеселился.
– Что же вы до домов не доезжаете, в деревни не возвращаетесь, правды не ищете, пьете, опускаетесь ниже плинтуса? – стал настойчивее жаргонить журналюга.
– А зачем? Нам здесь больше нравится! У нас здесь свои законы и территория! Да! Бригада! Чай, кофе, потанцуем – опять развеселились бомжихи.
– Ага, значит: Мир, дружба, жвачка! Законы? Какие законы? – стал записывать на диктофон Панюшкин.
– Обычные! – вмешалась Боксерка, – Косо посмотрел! Не так сказал! За базаром не следил! С чужого участка бутылки собрал. А летом, сам понимаешь, сбор бутылок – золотое дно! Самый сенокос!
– Понимаю! – согласился Панюшкин, услышав о доходах местной банды, сравнивая ее со своей маленькой зарплатой. И все-таки засобирался.
– Ну, смотри, Солнышко! Не пожалей! А стихи будут! Боксерка! Прочти ему свое шедевровое... – дружно заволновались бомжихи.

* * *

Стоял полдень, когда Панюшкин, проклиная весь китайский экономический рынок, пробовал выковырять из диктофона, зажевавшего новую кассету, испорченную пленку.
Сидя в троллейбусе, он вспоминал последнюю встречу с бомжихами.
За подаренные им две десятки они были готовы чуть ли ни на руках тащить его до остановки, пока Буратино сдуло ветром до ближайшего магазина, за очередной порцией спиртного.
Его еще долго грела подаренная бомжихами кличка, он искренне завидовал внутренней свободе этих совершенно несвободных и непригодных для жизни людей. Воспроизводил по памяти стихи Боксерки:

"Одиноки мы порой,
В нашей жизни суетной –
Все своею связаны судьбой,

Все спешат... В делах своих
Забывая вечно в них
Про себя, не то что – про других..

Я же тоже все спешу,
Словно я не дорожу
Счастьем и тобою,

Но прошу тебя: ты помни!
Ты моя тревога!
Помни, что нас связывает много...
Помни, что без друга одиноко... "

( Стихи Боксерки)

А новый век, новое тысячелетие тоже подметали город огромной метлой. Скоро все киоски снесли, очистив привокзальную площадь от старого мира. Преступники и бомжи, граждане категории «Бомж» тоже пропали. Стеклянная валюта ушла в прошлое. Появилась жесть, пластик, цифровая техника, метро.
Правда, если верить новым ученым и разным астрофизикам, - информация не подметается. А значит отголоски старого мира, как и гудки поездов, еще хранятся на привокзальной площади вместе со стихами боксерки, тоже, творческой и неповторимой души.

Новосибирск 2000-2012 г

БЕСПЛАТНЫЙ ЦИРК


Неуютная остановка неожиданно осветилась. Тени деревьев разбежались как шайка воров, когда с наезжающей темнотой и до нее, кряхтя, дополз автобус. Пара рыскающих глаз еще раз заскользила по тополиным стволам.
После знакомого скрежета открывающихся дверей дребезжание старого холодильника (так называли старые автобусы) ХХ века) стало перемещаться в пространстве, пока и этот грохот, подзвученный ревом выхлопной трубы, не поглотил глубокий осенний вечер.
В автобусе было теплей, чем на улице.
Немного ощущался запах газа в салоне из выхлопной трубы автобуса попадающий в салон из под пола.
Несколько пассажиров сидели разрозненно. Покидая окрестности пригорода, они везли в город свои заботы.
Вечер и автобус, атмосфера были обычными, скучными, в общем, было – как всегда. Вдруг на одной из остановок в салоне раздался звонкий смех. Молодая девушка быстро забежала по ступенькам автобуса и вызывающе окликнула своего кавалера.
– Антон! Ну что же ты такой неловкий! А ну, забронируй даме место! – следом поднялся подросток и растерянно огляделся по сторонам.
– Ну что же ты? Дама ждет! – продолжала девушка, оглядывая пассажиров, не смотря на то, что свободных мест было предостаточно.
– О! Какое доброе милое лицо!? – сразу обратила она внимание на толстяка, сидящего ближе всех к передней площадке.
– Разрешите присесть к вам на ваше гостеприимное колено? – бесцеремонно, но по-доброму, обратилась она к толстяку. И, пока он соображал, быстро присела к нему на колени, слегка обхватив его плечо одной рукой.
– Сейчас так трудно найти настоящего джентльмена! – пожаловалась она непонятно кому, в пространство.
– Кстати, не найдется для дамы спички? – с этими словами она достала из кармана сигарету и приготовилась подкурить. Но толстяк разочаровал.
– Что, неужели ни у кого не найдется для дамы спичек? – оглядела она пассажиров, сидящих за толстяком.
– Здесь не курят! – ядовито, отозвалась какая-то женщина, сидящая рядом со своим мужчиной.
– Билеты приобретайте в кабине у водителя! – прозвучал по микрофону грубый голос водителя.
– У-у... Какая скучная программа! – стала паясничать девушка, покидая удобное место.
– Ну, хорошо! Пойдем к вездесущему водиле. – Согласилась она, но скоро вернулась, продолжая ломать комедию.
– Антон! Ну что же ты, любимый племянник! Где наши лучшие места!? – опять окликнула она подростка, который все это время не знал куда спрятаться.
– Сразу видно, что ты плохо чувствуешь себя на сцене. А ну взбодрись дружок! – слегка толкнула она его и приятно засмеялась.
– Актриса! – язвительно заметила та же женщина, и по салону поползло легкое недоумение.
– Сара Бернар! – согласилась с ней и пенсионерка. Пьяница, все время дремавший у окна, попытался найти центр общего внимания, но не нашел и что-то хмыкнул.
– А почему бы нет!? – зацепилась за реплику девушка. Между прочим, было время, когда я шесть копеек на билет не могла собрать, чтобы до города добраться. А теперь я на самолете чаще летаю.
– Ага, по тебе заметно... – снова съехидничала женщина, и сидевший с ней мужчина, как истинный подкаблучник, согласился.
– В самолетах не курят! – спохватилась и пенсионерка, когда актриса снова достала сигарету.
– Имею право! – неожиданно сорвалась незнакомка. Руки ее затряслись, а голос задрожал. На минуту, всем показалось, что девушка не совсем нормальная.
– А курю я, потому что здесь когда-то на моих глазах мой родной отец зарезал мою родную мать, а в местной школе меня не брали даже в самодеятельность, потому я не вписывалась вообще ни в какую самодеятельность. Потому что моя классуха – курица слепая. Ей и кличку такую дали не зря. Она просто не замечала, не видела, не чувствовала. А кто замечал, видел, чувствовал? Они только углы замечали, да квадраты, да красные пионерские галстуки. Да что вы обо мне знаете...
А еще я здесь ходила подъедаться к тете Тане. А когда меня выперли из комсомола, и когда мне промывали мозги в комитете, ко мне никто не подошел и не сказал: «Таня! Мы тебя понимаем!», – все боялись... А что изменилось? Зайдите в свой клуб – детей не найдете. В подъезде кружок легче организовать. А эти бывшие «комсомольцы» теперь комитетом по делам молодежи называются! Пионеры – волонтеры с синими галстуками! Сколько лет прошло...
Незнакомка всхлипнула, брызнув чувствами. Ее темные глаза сверкнули, когда она повернула голову и посмотрела в конец салона. На заднем ряду сидел маленький мальчик рядом со своей мамой. Девушка слегка смутилась, что выговорилась при ребенке.
– Мы как будто так не жили. Мы до сих пор так живем, так че теперь демонстрировать? – Отреагировала женщина.
– Вы не живете – вы плывете... – огрызнулась девушка и, достав платок, утерла слезы.
– Да уж цирк не показываем! – посмеялась в сторону женщина.
– Цирк так цирк! – громко провозгласила девушка, соскочив со своего места, и раскинув в стороны руки так, что сигарета вылетела из ее пальцев, а стильное полупальто слегка расстегнулось.
От минутной слабости не осталось и следа. Искренняя улыбка осветила ее лицо, и даже тени неровного земного мира, отбрасываемые придорожными фонарями прямо на огромные окна автобуса, показались театральным шествием – выходом новых актеров.
– Впервые, в истории маршрута номер двадцать пять, – бесплатный цирк! – она быстро скинула на колени племянника свое пальто и шапку, оставшись ярком вязанном платье с длинными руковами, и обворожительно оглядела пассажиров.
Мужики, сидевшие на задней площадке, грубо загоготали. Еще мальчик звонко засмеялся, пока его не одернула мама. Пьяница все еще пытался что-то разглядеть. Толстяк добродушно смотрел на происходящее.
Женщина с мужчиной о чем-то заговорили, а пенсионерка покачала головой.
– Итак, Антон, занавес! – обратилась она к опешившему подростку и быстро заскочила на одноместное сиденье, ухватившись одной рукой за верхний поручень и вытянув ее, повисла над проходом как обезьяна, делая другой рукой непроизвольный жест.
После чего ловко спрыгнула на пол и сделала сальто вперед по проходу с колесом и бальным «па» между показываемыми трюками.
Затем, вернувшись на переднюю площадку, пользуясь вертикальным поручнем как шестом, она изобразила какой-то элемент стриптиза и буквально загипнотизировала зрителей пластикой, идеальным поперечным шпагатом и замысловатым модерном исполнения.
Заканчивая красочное антре, она продолжила свое автодорожное шоу сольным исполнением, обнаружив и вокальные данные, кланяясь в конце программы зрителям.
Ее джазовое исполнение мало кто оценил. Но оригинальность почувствовали все. Водитель даже заглушил шансон в старом авто-магнитофончике.
Вставая на мостик на сиденьях левого и правого рядов, прямо над проходом, артистка подняла одну из рук, изображая просящую. Затем медленно поднялась и улыбнулась.
Не обошлось и без обращения к самому маленькому. Ему был показан театр одного актера в виде домовенка Кузи.
Публика была покорена. Праздничная атмосфера, захлестнувшая монотонность дороги, заполнила салон автобуса.
Толстяк медленно и лениво хлопал, по-доброму ухмыляясь. Женщина и мужчина смотрели на акробатку, как на пришельца из космоса, пенсионерка по-матерински качала головой, а пьяница порывался встать со своего места и похлопать-потопать, но притоп у него был настолько неупровляемый, что он тоже сел к толстяку на колени. Его восхищенное: «Ух, ну ты даешь мать!» – прозвучало очень внушительно, вызвало дополнительный смех у окружающих. Мужики на задней площадке захлопали еще громче, ребенок смеялся и аплодировал, его мама искренне радовалась.
Антон больше не стеснялся за свою госпожу, а водила старался аккуратно объезжать каждую рытвину.
Разгоряченная акробатка стала искать потерянную сигарету, ее длинные вьющиеся волосы и красивые выразительные черты лица зазвучали по-новому.
Непонятно кому посвящался этот крик души: системе образования или комитету по делам с молодежью, а может быть родным местам, нереализованному детству и творческому человеческому началу, но он произвел впечатление и остался в памяти окружающих.
Артистка высказалась и была довольна, может быть понята.
Появление первых светофоров после серой панорамы с садовыми участками напомнило о приближении большого города. Скоро цветные квадратики квартир запрыгали по сторонам, а автобус стал останавливаться все чаще и чаще.
Когда в салон вошла молодая пара, то актриса успела собраться и успокоиться.
- Ой, как он тебя любит! А как ты к нему относишься? Ой, уведу я его от тебя! Ой, уведу! – по-доброму и оригинально повела она свою интересную новую игру. Уже через пять минут девушка рассказывала влюбленным о какой-то тибетской науке, посвящая их в тайны знаков и символов, намекала на хиромантию.
Похоже, слушать ее было интересно, потому что молодые все время о чем-то ее спрашивали, подставляли ей руки с линиями жизни и весело смеялась.
Когда маршрут выехал на светлую площадь и красные значки-солдатики, светящиеся буквы метро, как часовые встали по бокам праздничного эскорта, в салоне еще раздавался звонкий смех, и насчет Антона сыпались разные указания.
Артистка агитировала своих единомышленников пойти в какой-то ресторан, обещая показать свое выступление и угостить всех шампанским. Приглашала в Москву и посвящала в предстоящие гастроли. И на площади еще долго раздавались мелодичные оттенки ее голоса, когда она, в сопровождении своих новых друзей, пропала в подземелье метрополитена, спрятав от ночного города еще одну частичку человеческой души. Такой творческой и неповторимой.
Наступал новый век, ХХI век. Кряхтящие огромные автобусы сменили маленькие, уютные. Маршрутное такси с интервалом, пулей проносилось по освещенным пригородным улицам.
В микрорайоне закрыли старую школу. А клуб, наоборот, расстроили и сделали из него настоящий дворец, как внутри – так и с наружи. Все для детей и подростков! Правда, в него по-прежнему мало кто ходил. Может быть, не богаты были здешние места творческими специалистами. Кто знает…

РОССИЙСКИЙ ДУРДОМ

Продолжительный гул проходящего поезда, уносящийся за край вселенной, пропадающий за золотой полоской лесопосадки, недалеко от станции Кошево, поторопил спешащих к станции дачников, напоминая и об их, родной электричке.
Люди с котомками, авоськами, рюкзаками и хозяйственными колясками уже подходили к станции. Некоторые из них спрашивали у обгонявших соседей время и уточняли расписание электричек.
По шоссе, лежащему параллельно железнодорожным путям, шел непрерывный поток машин, и открытие картофельного сезона, видимо, ощущалось и на дороге: в куче мешков с картошкой на грузовых самосвалах и кучках на багажниках легковых автомобилей и их прицепах.
Дачники тащили в своих сумках, рюкзаках картошку, кабачки и даже – тыкву. Российский самовывоз - практиковался везде, где были дачные общества, люди, и росла картошка.
Эта хозяйственная горячка ничуть не отражалась на спокойствии неба, в котором расплывшийся след самолета еще долго казался застывшим и красочным, потому что смешивался с малиновыми, фиолетовыми и голубыми тонами, украсившими и без того прекрасное наступление бабьего лета. Небо Айвазовского плескало на землю, и в его приливах иногда задерживались взгляды редких мечтателей.
Некоторые дачники, заняв вакантные места на завалинке старой станции и на ее больших дощатых ступеньках, как раз тем и занимались, что смотрели на красоту высокого мира.
Дачники России – это особое место в истории страны. Даже территориально – окрестности с дачными участками – грандиозны. А сами двухэтажные дачи с крышами – посаженными на разный вкус и лад – куда более роскошнее деревенских домов. И целый класс пенсионеров обслуживает эту огромную часть России – дачную страну.
Неожиданно раздался гудок и какой-то мужчина дал всем понять, что электричка приближается, крикнув своим дачникам знакомое: «Едет!»
Высокая насыпь, на которой уже толпился народ немного ожила, когда по ней стали карабкаться опоздавшие дачники, таща за собой тюки и коляски, обгоняемые детьми и домашними собачками на поводу.
Но ожидаемая электричка оказалась товарняком, и народ, вдоволь наглотавшись, пыли, разочарованно посмотрел ему во вслед, все еще стараясь опомниться от несносного крика пролетевшей махины.
Семафор, подающий надежду своим зеленым светом и сопровождаемый длинным гудком и очередным приближением электровоза, и во второй раз обманул ожидающих. Поезд промчался мимо с такой скоростью, что его таблички: Владивосток-Москва были едва уловимы для встревожившихся пенсионеров.
В принципе, Российский народ середины, конца ХХI века привык бегать за транспортом и втискиваться в набитые до отказа автобусы. Но электричка случай особый и до сих пор она не подводила.
– Что же это такое? – заметила одна из пенсионерок, – Это поди уже восьмой пошел час, а где та, которая на девятнадцать тридцать?
– Ну не на сорок же минут опаздывает? Давно такого не было! – отвечала она кому-то.
– Вот давеча тоже так было... – вел пропаганду на другом конце насыпи и пенсионер, опирающийся на палочку, – Поначалу опаздывала, а потом товарняк проехал, еще пассажирский и почтовый...
Прогнозы старого дачника скоро оправдались, потому что, в самом деле, через некоторое время промчался почтовый, и разочарованные дачники стали спускаться с насыпи, стараясь занять все те же вакантные места на завалинке у старой деревянной станции.
Все это сопровождалось неминуемым возмущением и продолжительными выводами.
А в непостижимой высоте декорации стали более контрастными, и театр небесных действий еще приковывал к себе неисправимых романтиков, если конечно они были на небольшой станции Кошево.
Но спектакль и здесь скоро закончился. Скоро самые веселые краски стали серыми, и небо теперь напоминало графские развалины, пока, наконец, и эти декорации не почернели, пряча последний азарт солнца за краями кипящего горизонта.
– Едет! – доложился дедок. Он один не покидал своего поста и как вкопанный стоял и караулил подступы к насыпи.
Часть дачников, расположившихся на привале, облегченно зашевелилась, и насыпь ожила. Собаки шустро бежали, дети смеялись, и все казалось радостным, до того момента, пока мимо всех ожидающих не промчался многотиражный товарняк, обдавая глазевших на него шумом, угольной пылью и другим дорожным сором.
– Какая наглость! – громче всех возмутилась молодая женщина, придерживая одной рукой поля щирокой шляпы, выглядевшая на фоне общей массы более чем оригинально, и по живой очереди прошла волна возмущения.
– У меня завтра важный день! Мне нужно выспаться! – продолжала возмущаться женщина, снимая и слегка вытрясая соломенную шляпку, пытаясь снова спуститься с насыпи, таща за собой на поводке собаку и коляску с цветами и зеленью.
– Это свинство! Безобразие! Завтра всем на работу! Издевательство над людьми! Откуда можно позвонить? Уже девять часов! Связалась с этой … картошкой... – можно было услышать много интересного о Российском правительстве и о родной матери от дачников на крыльце у закрытых дверей на старой станции.
Но это ни сколько не улучшило положение дел, потому что и в десять часов вечера подгулявшая электричка не явилась.
Мимо станции, по трассе проносились легковые машины, на багажниках которых неслась все та же картошка. Пешеходы искренне завидывали автомобилистам.
Очередной товарняк, спровоцировавший часть доверчивых дачников, в очередной раз заставил присутствующих карабкаться на насыпь, между тем, как более опытные пассажиры так и не покинули уютной лавочки, стоящей у старой станции.
В течение еще одного часа добрая часть дачников несколько раз штурмовала проклятую насыпь, сопровождая всякий раз очередной, проносившийся мимо состав хорошими русскими словцами.
– Любезнейший! Который час?! Мои часы похоже нагло врут! – обратилась оригинальная женщина в шляпке к мужчине в военной форме.
– Кошмар! У меня завтра репетиция! – отреагировала дачница.
– На три часа опаздывает! – грубо отреагировал военный.
– А че бы вам не разойтись! – крикнул ближе к одиннадцати часам вечера дедок, не покидающий свой боевой пост на насыпи.
– Было бы куда разойтись! Понабирали участков! Одно название – дачи! Где мы там будем спать?! На полях с березками! Мне завтра на работу! Между прочим, у меня завтра репетиция! – стали разноситься по всей насыпи реплики, пока военный мужчина не предложил пойти к нему на дачный участок, где стоял небольшой вагончик с печкой-буржуйкой внутри.
Оптимистов оказалось немного, но и этого количества было достаточно, чтобы переменить решение, потому что в вагончик могли поместиться не больше шести человек.
В темноте люди напоминали сказочных персонажей, а насыпь и вовсе превратилась в историческую драму жизни. В темноте ощущалось движение, слышались разговоры, кое-где чиркали спичкой, и это напоминало падение метеорита. Благо, что звезды и люди подошли друг к другу в этот вечер на насыпе очень близко, по крайней мере визуально выглядело именно так.
Скоро издалека донеслось несуразное пение, и все вспомнили про деревню Кошево, трассу, на которую нужно было идти, обязательно куда-нибудь дозвониться и что-нибудь предпринять.
Люди ждаи два, три, четыре часа долгожданную электричку на границе веков. Дождись еще два, три, четыре года, а то и десять лет и проблем могло бы и не быть. Во-первых, появилась сотовая связь. Во-вторых машин на трассе стало в десять раз больше, в третьих, станции стали новыми с дежурными.
Но с появлением пьяных плотников, возвращающихся с калыма и опоздавших на последнюю электричку на добрых три часа, всем стало теплее. Иваныч и Егорыч, как они себя называли, сразу принялись за дело и, достав топоры, соорудили небольшой костерок.
Их идея понравилась абсолютно всем, вокруг костра собрался почти весь народ. Кто-то вспомнил про старый заброшенный клен, валяющийся неподалеку, и скоро дерево приволокли поближе к костру. Интелегентный мужчина в очках, напоминавший профессора из ВУЗа, остервенело, рвал, ломал руками ветки и бросал их в костер. А прапорщик Вася, в котором все почувствовали мужчину, гостеприимно предложившего не так давно свой дачный вагончик, взяв у плотников топор, был похож на героя, обеспечивающего костер дровами.
Не было и двенадцати, когда народ уютно расселся возле большого костра, и только дедок все еще находился на насыпи. Его темный силуэт среди звезд и острых кленовых прутьев, сросшихся с насыпью, соответствовал шеографии местности..
Между тем у костра, конечно, после всех высказанных обид и предложений, завязался весьма приятный разговорчик. Говорили об урожае и о новом рецепте засолки огурцов, о правительстве и семейных проблемах.
Родную бытовую болтовню изредка разряжала странная дама в шляпке, оказавшаяся актрисой. Она выкидывала разные эмоциональные номера и ее амбиции, на счет нездорового российского транспорта, вызывали у народа здоровый смех.
Скоро все знали про друг друга много интересных подробн
Категория: Рассказы Автор: Станислав Заречанский нравится 0   Дата: 18:03:2013


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru