Мария
|
Три небольшие фигурки то и дело по очереди выскакивали из-за деревянной горки в огромном дворе, так густо засаженном тополями, раскинувшими гигантские ветки, спасая остатки горожан, по какой-то причине не сбежавших на дачи в негустой тени деревьев и прохладе, умытой шлангом и проветренной залётным ветерком. Двое в лёгких платьицах нервно поглядывали на часы, поправляя панамку на светлой головке мальчишки, которому и дела не было до этой затеи, что вообще они тут делают... Но сидеть тихо, как индеец он умел, и ничем не выдавал их тайного убежища. И вот, из-за угла дома напротив, словно два ангела: она - в белых кудряшках и васильковом платье, он - в тонкой светлой рубашке с коротким рукавом и белой кепке, с маленьким чемоданчиком, всего несколько секунд были видны и тут же скрылись в темной прохладе подъезда... Но с каким грохотом колотилось сердце, как оно не выскочило из горла, как они не услышали его там, счастливые старички, идущие за руку спустя столько лет... Бинокль не врал: Ваня приехал. Ваня приехал… выдохнули мы. Приехал! приехал… эхом разлеталось еще долго по телефонным трубкам, в разговорах, в мыслях, до сих пор в воспоминаниях. В её глазах плескался весь мир, небеса оставляли там свои лазури, облака - жемчужины дождей, ветра - надежды. Волны её волос сверкали золотом и в затейливом рисунке обрамляли круглое личико с детским румянцем, словно это была картина написанная рукой великого мастера. Создатель ничего не упустил, она была прекрасна. Позже, когда уже в преклонном возрасте, с разрешения батюшки пела в церковном хоре, люди часто спрашивали, а кто это, какая - то приглашенная певица, её голос... словно ангелы поют? Нет) тихо улыбалась я, это моя бабушка, Мария. Мою Марию любили все, да за что её было не любить… особенно дедушка. Этот неграмотный и вселенской мудрости человек. По сути решил ее судьбу. Анисим. Анисим Кирсанов, крепостной крестьянин, был женат на греческой наложнице, привезенной барином Томбовской губернии Усманского уезда с русско-турецкой войны. Когда их выслали в Сибирь, вольная неслась вслед за ними и нагнала уже после переселения в эту вечную мерзлоту. Здесь он и пустил корни: дочери повыходили замуж, внуки пошли… Мария была двенадцатым ребенком в семье, его старшенькой, любимица... Стоял обычный сибирский летний денек, вот такой же как этот, когда мы суетились в ожидании Вани. Иногда барыня, что в доме напротив, звала к себе понянчится с детьми или просто на чай. Но сегодня нет, то ли уехали куда, тихо как-то у них… Да и работы полно, как всегда, по дому да в огороде. Она уже пережила историю с гангреной, исцелившись самым невероятным образом, чудом, случившимся с ней за одну ночь; все еще такая юная и в тайне влюбленная, напевая что-то из своего девичьего дневника, где подруги и милые друзья оставляли на память то песенки Вертинского, то свои собственные сочинения. В ситцевом платьице, золото заплетенное в косички, работала в саду и только и успела что спрятаться за бочкой. В один день, в один час с четырех сторон пришли свататься четыре жениха. Почему теперь!? это платьице не очень, коленки грязные, ведь ноги все еще плохо гнулись после болезни и работать приходилось стоя на коленях иногда, живот весь изрезан аппендицитом-перитонитом... И косички совсем расплелись, ну какая же это невеста! Слезы текли ручьями по раскрасневшимся щекам, хотелось исчезнуть. Нет, не хотела она тогда замуж. Разве кто-то мог знать почему... Женихи были один другого прекраснее. Сами не ожидая того, встретились они во дворе этого крестьянского дома. Барин, что души в ней не чаял, тот, в чьем доме она была частой и любимой гостьей. Один инженер, два дипломника. Дедушка еле нашел её, в сарае. Растрёпанную замарашку в слезах. Привёл к женихам и выбрал единственного, которого она не знала, который после того дня еще 45 лет смотрел на неё лишь с улыбкой, называя Мусенькой и посвятив ей генеральские звезды на погонах и шиншилл, и заграницу, и без остатка всего себя. Пётр. Тогда, с дипломом на руках этот сирота, бывший дьякон, чуть трагически не погибший, едва не утонув в канализационной яме, даже и мечтать не мог о трех дочерях, трех внучках и внуке; большой светлой квартире с видом на проспект, по которому первого мая он шёл во главе колонны. Высокий, статный, всегда гладко выбритый, с безупречной стрижкой брюнет в кожаном плаще и хромовых сапогах. То со знаменем в руках, то с кем-нибудь из нас на плечах… ах, какое это было счастье! Не мог он и думать об этом доме , построенном его благодарными студентами, где по сей день живут его правнуки; о даче, больше напоминавшей старинный особняк, утопающий в безумном цветнике, пропахшем ванилью и звенящим детскими хохотушками за картами под керосинку... Анисим в тот же день благословил их со словами: "Берегите и любите друг дуга. Любите жизнь. Да цените не то добро, в которое одеваются, а то добро, которое добрым словом называется". Да на этом бы и закончить рассказывать, но... Краем глаза она вдруг увидела за калиткой Его. - Нет! Только не теперь, ведь все уже решено. - Ну вот и все, все уже решено… Хотелось сорваться в тот же миг и бежать, за ним, туда, навсегда... Ноги не слушались, как во сне, стали чужими. Ничего уже не было важно, слышно только стук, громкий стук заглушающий разум, может стук сердца, а может стук колес уходящего поезда. Она бежала так, будто это не её больные колени, только что немые от этой внезапной встречи двух пар глаз, двух душ; не ее маленькое тельце, израненное болезнями. Словно крылья выросли за спиной и так бешено хлопая несли куда подальше от нежданных женихов с зачесанными проборами в белых рубашках к единственному... Ваня! … стук босых ног, несущихся в пыли за поездом, с ума сошедшего сердечка, этой железной, железной дороги, уносящей его в никуда на целых полвека, разве могла она знать… Стук в дверь детской крестьянского дома взрослой замужней женщины. Мария. Жизнь не кормила пряниками, чаще детскими болезнями, войной, голодом,частыми переездами, в которых приходилось всякий раз расставаться с нажитыми друзьями, домами, школами... Пианино менялось на корову, и дети были сыты, и школы и институты были пройдены, и музыкальной грамоте выучились. Он носил ее на руках. Он её любил. Она порхала по жизни, создавая шедевры из ничего, словно по волшебству превращая нитки в бабочек и попугаев, диковинные цветы и лебедей, которые все наше беззаботное детство будоражили воображение лучше любой книжки, мы сами жили в этих картинах, придумывая всё новые истории о жизни за стеклом этих золоченых рам, где девы пели, травы шумели, два белых лебедя никогда не расставались. Когда он ушел, жизнь, словно споткнувшись, остановилась и в кромешной тишине только стук сердца да грохочущего за окном трамвая не давал покоя. Нужно привыкать к новой роли. Одна. Мусенька! Он бы так сказал... Одна. Какие - то сочувствующие приходили и снова и снова терзали сердечко расспросами. Пустота не прикрытая ни чем. Такая тихая и пустая эта большая, большая квартира. Остались груды фотографий: вот дача, платья, сатиновые зонтики от солнца с кружевами, розовые резные ворота Амалии Ивановны, лодочные прогулки за лилиями, рыбалка, гамак, цветы, вот гости, много... Боже как много было гостей! Сколько дней и бессонных ночей приготовлений, стряпни, щук, маринадов. Дети, девочки, какие милые, кудри, платья, куколки... И мальчик. Он так ждал, всю жизнь. Хотел сына, ждал внука. Слезы капали в сковородку с оладушками, когда она пришла сказать ему: мальчик! Все как-то привыкли к бабушке, милой, в теплых гольфиках, всегда в платье, красивые вязаные воротники по праздникам, с большой седой прической-валиком на голове, тонкая оправа очков на цепочке. Все изменилось в один миг. Он приедет. Да как это! Возмущались некоторые, как она может, это неприлично! А кто это? Вопрошали другие вообще ничего не понимая. Ну наконец- то… вздохнули мы, картонные фигурки в контржуре летнего двора, в душе радуясь и улыбаясь тому, что случилось. Не случилось 50 лет назад. Почему бы и не теперь?! О чем шептались эти чижики ночи напролет, под стук утреннего гостя трамвая, о чем пели соловьи на рассвете, когда сон, улыбаясь, слетал на их седые головки? Что сделал этот маленький голубоглазый человечек с нашей красавицей! Она была все еще бабушкой, с самыми кружевными блинчиками с вареньем и невозможно вкусными тортиками, вязаньем и сказками на ночь. Но это была не она. Просто мы не знали раньше её такой. Короткая стрижка, лучшие духи, новые туфли, и такой свет из глаз, который больше никогда не исчезал, до конца. Мы смотрели на них и тихо плакали в душе. Что им пришлось пережить... Спасибо, Ваня, что мы есть, благодаря тебе... Однажды летом, как полагается генералу железной дороги, ему дали путевку в санаторий на Югах. Они частенько отдыхали вдвоем, и теперь, проводя время в лечебных грязях, глотая целебные коктейли, не забывали надеть лучшие наряды и выйти в город на прогулку. Пётр в кителе с наградами, Мария в бостоновом кремовом плаще поверх кремпленового платья. Ростов-на-Дону, летний вечер, навстречу пары, как в зеркале она идет к своему отражению: та же прическа, платье, плащ, и даже лицо, с мужчиной... Ваня! После были долгие разговоры вечером в гостях, открытки по праздникам, письма и письма о которых никто не знал... Они с женой прошли всю войну, вернулись, работали много, много, чтобы не чувствовать одиночества, у них не было детей. 18 тысяч на книжке, которые потом одним днем государством превратились в 18 рублей, старинная немецкая мебель, привезенная из квартиры в Германии, где они много лет после войны работали в госпитале, фарфор, маленькая уютная квартирка, по которой никогда не проносился детский ураган. И жены уже давно больше нет… Мы об этом узнали не случайно. Вдова бывшего министра железной дороги, Марусина подружка, часто писала ей из Москвы, бывало созванивались по праздникам. И вот письмо: Ваня нашелся. Как гром среди ясного неба. Никто долго не мог понять что нам теперь с этим делать… Но сердцу как известно не прикажешь. Каждый раз отнекиваясь, она все больше расплывалась в улыбке все меньше сопротивляясь нашему напору: глупо отказываться. Она очень переживала: ведь ей прийдется первой написать, а вдруг откажет или вообще не ответит... Теперь он больше не был один. Она больше не была одна. Все её дети, внуки, хлопоты стали и его, не смотря на то, был он здесь, рядом сейчас или у себя дома. Эта ниточка больше никогда не порвется, он еще будет приезжать, его голос будет звучать в телефонной трубке каждый день: " Марийка)". В тот день, кода мы уже знали: она уходит, она уже улыбается ангелам и живет где-то между мирами, иногда возвращаясь к нам, чтобы успокоить,- у неё все хорошо, не надо плакать... в телефонную трубку, которую она уже не могла сама удержать в руках, было слышно: " я люблю тебя, Машенька". Ответить уже не было сил, только улыбка легла не её бледненькое личико и так и осталась там навсегда. Больше не было нашей хохотушки, обожающей конфетки, знающей доисторические песни, никогда не выходившей в люди без умопомрачительного корсета, хранившей все наши секреты, носившей белье, расшитое вручную мелким бисером райскими птицами. Ему жизнь подарила почти сотню лет в добром здравии в теплой компании еще четырех таких же милых красавчиков, одиноких братьев и сестер, доживающих свои тоже непростые истории в родовом гнезде на Транссибирской магистрали. Он был младшеньким, по очереди провожал их, всех до одного. Один. Наши письма, редкие посылочки к праздникам, звонки, надеюсь как-то скрасили его последние годы полного одиночества. Только сиделка. Только воспоминания. "Дай Бог тебе хорошего женишка", - шептала она когда мы оставались одни. Я кормила ее детским питанием, которое Ваня добывал и присылал исправно почтой, все время, пока ей это было нужно. А она рассказывала мне все, что удавалось вспомнить, по крупинкам. Однажды попросила принести тетрадь и ручку, ей приснилась Иверская с пером в руке. Пришлось изучить и не найти такого изображения, значит, сказала она, это мне намек, я должна написать обо всем. О том, что чудо есть и есть Любовь, что нужно верить, что пути неисповедимы. Написала. Уже дрожащей непослушной рукой, зачеркивая и исправляя, вся её жизнь уложилась в тоненькую розовую тетрадку 12 листов в полосочку. Для того, чтобы вы узнали ее историю, она просила и я обещала. Какие прекрасные были эти наши с ней летние бессонницы в ее квартирке под гул последних троллейбусов и запах сирени, когда забравшись под облачко-одеяло на фиалковую полянку прохладных простыней после очередной порции мороженка, когда я просила: "Расскажи как раньше жили", и она начинала… и все, что легло тогда на мою детскую память однажды, уже навсегда стало частью и моей истории. Наташа. Февраль 2013 P.S. "В жизни много извилин, светлых и темных, влекущих и отталкивающих. Смело и трезво выбирайте правильный поворот жизненного пути, в этом заключается достоинство человека." Мария. (Интервью после выставки художественной вышивки, первая премия, 1953 год) |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Наталья Попова | нравится 0 Дата: 25:03:2013 |