Про любовь
|
28.02.11 Любовь – чувство всепоглощающее, а оттого губительное. Кому-то оно стоит жизни, кому-то разума, кому-то чести… Для кого-то она вся жизнь, весь кислород, единственная цель существования… для кого-то – ничто. Последнее – принадлежность людей бездушных, жестоких, либо холодных и бескомпромиссных, или же ветреных, распутных, тех глупых, недалеких людей, каких полно на этом свете. Они живут себе и живут, вызывают у мыслящей половины человечества презрение, у своих товарищей порою что-то схожее с завистью, живут, не задумываясь о завтрашнем дне, да, впрочем, даже и о сегодняшнем редко вспоминают. Но вести о них повествование кажется мне занятием бесполезным, разве что если бы я хотела прочитать кому-нибудь мораль и показать, как жить нельзя. Хотя, впрочем, я считаю, что жить можно хоть как, вот только к каждой жизни нужно правильно подобрать определение: действительно жить, мыслить и чувствовать, или же существовать. А так право на брожение по этой земле в радиусе своих индивидуальных возможностей есть у каждого, даже у самого никчемного человечишки. Но речь сейчас пойдет не о нравоучениях, а о том, как губительна может быть любовь для тех, кто не знает цены своему разуму. Рассказал мне эту историю мой любимый старший брат, всегда, будучи мне ближайшим другом, и как никто другой обожающий разделять со мной часы моего тоскливого уединения вдали от людских глаз за затянутыми темной тканью окнами моей выходящей на запад комнатки во время приступов моей болезни. Он часто читал мне вслух тогда, когда я не имела возможности пошевелиться, и касался моей холодной посиневшей руки своими тонкими теплыми пальцами и попеременно приглаживал мои волосы, подавая мне стакан прохладной воды, остужающей мой жар и увлажняющей губы. Брат был образованным, начитанным человеком кроткого нрава, творческого склада ума. Душа у него была добрая, сердце чуткое, и оттого наблюдая за течением моей болезни, он страдал не меньше, вполне вероятно даже больше моего. Терпеливо выслушивая врачей, каждый раз прогнозирующих мою скорую кончину, он так мучительно вздыхал, что я, находясь в полуобморочном состоянии, протягивала ему свои лишенные жизненных сил руки, чтобы успокоить его. Когда врачи уходили, он, садился на край моей кровати и рассказывал истории своей жизни. Раньше, когда болезнь еще не затронула меня и рассудок мой и тело были в порядке, мы каждый день выдумывали сказки друг для друга и рассказывали их вечерами и смеялись, и плакали, а порой боялись так, что потом всю ночь не могли уснуть и, прижавшись друг к другу, вздрагивали от каждого скрипа расшатанных оконных рам, о которые ударялся разбушевавшийся ветер, несущийся из ущелий. Но то было давно. Брату еще не было и восемнадцати, я, будучи младше его на пять с лишним лет была совершенным ребенком. С тех пор минуло около десяти лет, и мы, неразлучные, как и всегда, прислушивались сейчас к стону ветра за окнами спальни, которые с наступлением ночи брат освободил от черной, затягивающей их при свете солнца ткани, и полная луна проливала свое слабое серебристое свечение на мою кровать, огражденную с обеих сторон тумбочками и шкафами, до отказа набитыми медикаментами. Брат придвинулся ближе и, взяв меня за руку, начал что-то говорить. Я не расслышала ни слова. Он подал мне стакан воды и, сделав несколько глотков, я пришла в себя. Тогда-то, той осенней ночью, он и рассказал мне эту жуткую историю, которую не решался отчего-то поведать ранее. Случилось все не так давно в одном городишке Нью-Гемпшира, на самой его неприметной тихой окраине. Брат тогда навещал нашего общего близкого друга Джеффри Андерсена, красивого и приятного молодого человека, художника, который в свои двадцать шесть выглядел по какой-то странной неизвестной никому причине лет на восемнадцать – не более. Брат сообщил ему о моей болезни и остался ненадолго погостить, буквально на неделю, пока я была под присмотром матери. Однако неделя эта выдалась горячей и кишащей событиями для жителей всего Нью-Гемпшира, а позже о творившемся там ужасе узнала вся страна. Была там маленькая школа. Обыкновенная крохотная школа, ничем не примечательная, имеющая незапятнанную репутацию, ничем не знаменитая, ничем особенно не выделяющаяся. Училась там одна юная особа по имени Сьюзен Роджерс. Девушка была красива, как фарфоровая куколка, с правильными чертами лица, хорошенькой фигуркой, но какая-то незаметная, серенькая. Мало о ней знали, мало говорили. Ну, состояла в команде болельщиц, ну отиралась в компании знаменитой своей подружки, ну встречалась с каким-то бейсболистом, потом рассталась и долго по нему страдала, ну или делала вид, что страдала, хотя физиономия ее от воспоминаний о возлюбленном и правда была прежалкая. Но вообщем то девушка – не королева школы. Однако был один у нее поклонник. Назойливый такой поклонник! Звали его Мартин Джонсон. Мальчишка впечатлительный, вспыльчивый, внешне можно даже сказать что симпатичный, замечательный такой парень, хоть иногда и раздражительный, но все-равно приятный… был, к сожалению. Погубила его любовь. Погубила беспощадно, жестоко. Убивала она медленно, болезненно, но Мартин не замечал, нет, совершенно не замечал губительного воздействия на него любви! Ни, когда, прицепившись лишним грузом, провожал Сьюзен домой, ни, когда тратил деньги с карманных расходов ей на подарки, ни, когда рассматривал ее фотографии, ни тогда даже, когда дело дошло до того, что он часами сидел напротив ее дома и ждал, пока в окнах верхнего этажа мелькнет знакомый тонкий силуэт. Друзья говорили ему, что это ненормально, что ему пора заканчивать с этим, что ни к чему хорошему это не приведет, но он не слушал их. Зачем!? Он ведь знал, прекрасно знал, что его милая Сьюзен тоже его любит, правда стесняется, что она прекрасный умнейший человек, только не желает хвастаться и скрывает это, что, в конце концов, они точно будут вместе! Что там советы друзей, когда Сьюзен даже улыбнулась ему сегодня!? Он спятил. Определенно, он сходил с ума. День за днем, неделя за неделей, он все больше и больше привязывался к ней и, в конце концов, решил, что она уже его, что они теперь вместе. Иная реальность в его сознании подсказала ему это, хотя на самом деле дела обстояли несколько иначе. Сьюзен ценила рвение этого сумасшедшего, и он умилял ее своим глупым поведением, он даже нравился ей в глубине души, но все же что-то ее в нем пугало, она не желала иметь с ним дело. Но Мартина было не остановить. Неподвижная эта идея одолела его разум, подобно смертельно опасному вирусу. Он всецело отдался своей любви и был готов на все. Однажды решительность его достигла своего пика, и он в самых горячих словах признался Сьюзен в своих чувствах и предложил ей встречаться. Девушка только поморщилась в ответ. Она испугалась, испугалась его еще сильнее, чем боялась раньше. Своими словами о любви Мартин внушил ей еще больший страх. Сьюзен не знала, как отказаться так, чтобы его не обидеть. Когда же он все тем же разгоряченным тоном заявил, что сделает все, что она пожелает, девушка по глупости своей решила сыпать бездарными шутками и недалеким сарказмом. - О, только не говори, что ради меня ты сможешь убить свою младшую сестру, и брата, и всех девушек из группы поддержки, и еще полшколы моих недругов! – подшучивая, заговорила она. – Нет, нет! Даже и не надейся, что я поверю в это! Ты побоишься пойти ради меня на подвиг и не принесешь мне такой жертвы. Ты не сможешь, не сможешь! Ты… - Я сделаю все, что ты хочешь! – перебив ее, заявил Мартин. Глаза его горели таким страшным, леденящим кровь огнем, что Сьюзен вздрогнула. – Скажи: и я сброшусь с небоскреба! Скажи же! Скажи мне умереть или убить! Я все сделаю, все! - Ты сошел с ума! – только и смогла прошептать Сьюзен. – Мне ничего не нужно! – она повернулась к нему спиной и поспешила прочь. - Ты не веришь, что я убью!? – прокричал ей вслед Мартин. – Я помню твои первые слова! Я сделаю это, слышишь!? Сделаю! – он долго еще кричал, долго и громко, пока голос его не охрип, пока легкие не сковал холодный влажный ноябрьский воздух. После этого с твердым решением выполнить обещание, не задумываясь о последствиях, он отправился домой. Убивать. Был поздний вечер и, войдя в затемненную гостиную, он первым делом прокрался в комнату двоих малышей-двойняшек – Аннет и Джаспера. Им было года два – не больше. Крохотные милые дети с ясными голубыми глазами, тихие (особенно мальчик), послушные и на редкость умные. Родители души в них не чаяли. И Мартин их любил. Но Сьюзен он любил больше. Тем более он обещал ей, обещал! Он сдержит обещание, обязательно сдержит! Пусть руки дрожат, пусть! Больно пусть будет, пусть он будет рыдать, но Сьюзен сказала, значит, он сделает! А что малышам!? Они маленькие, не почувствуют боли! Они еще не умеют мыслить! Мыслить не умеют, не то что любить! Что им известно о любви? О Сьюзен? Их не жаль, нет! Они ведь ничего не знают! Кто они такие? Убить! Можно и убить. А что им терять? А что ему, Мартину, терять? Главное, чтобы Сьюзен была довольна! О, как только она увидит это, она поверит, да, да, обязательно поверит в его любовь! А что младенцы!? Чепуха! Сейчас… Еще один шаг к колыбели… Так он пробрался в детскую и заглянул в лицо Джаспера. Ребенок спал, ровно дыша, чуть шевеля во сне крохотными, как у игрушечного пупса, пальчиками. Светленькие мягкие волосы его чуть прикрывали тонкой паутинкой розовое младенческое лицо с пухлыми мягкими щечками. Ребенок был невинно прекрасен, похож на ангела. Рядом с ним так же мирно спала Аннет – малышка, как две капли воды похожая на брата. Мартин осторожно, стараясь не создавать шума, протянул руки к лицу ребенка и вскоре крепко зажал ему нос и рот, не позволяя дышать. Задыхающийся малыш широко раскрыл светлые лучисто-лазурные глаза и увидел старшего брата, чье лицо было искажено злобой. Но доверие сыграло свою роль. Умирая, мальчик не издал ни звука, лишь только в последнее мгновение жизни, с последним ударом сердца, бледнея и синея ухватился пальчиками за большую руку Мартина, но это прикосновение того не остановило, он не ослабил хватку, лишь только сильнее вдавил голову ребенка в подушку, и долго-долго держал еще ладонь у его рта, чтобы убедиться в том, что малыш мертв и не закричит, как только он отпустит. В то мгновение, когда душа брата покинуло тело, Аннет, будто бы почувствовав это, встрепенулась и попыталась закричать. Негромко вскрикнув, ей тут же пришлось замолчать, так как взрослые сильные руки Мартина передавили ее хрупкое горло. Несколько секунд и она замолкла навсегда. Зверски разделавшись с младенцами, Мартин завернул их безжизненные тела в одеяло и поспешно выбрался в окно, относя свою жуткую ношу в лес, где положил под куст, прикрыв ветками, чтобы случайный бродяга не обнаружил трупы, и направился обратно, к себе в дом, чтобы вооружиться старым ружьем своего отца. Через черный вход он добрался до гостиной и снял его со стены, осторожно ступая, на цыпочках дошел до стола и схватил забытую отцом связку ключей, в том числе и ключ от его подержанного кирпично-красного древнего четырехместного пикапа. Выскользнув за дверь, он пробрался в гараж и завел машину. Он был более чем уверен, что отец спит сейчас после смены, а мать, даже если что-то и слышала, ни за что бы не подумала, что это ее старший и теперь уже единственный сын, совершенно обезумевший, превратившийся в маньяка, угоняет чуть ли единственную ценность своей бедной семьи. О родителях Мартин не беспокоился. Зачем волноваться? Он ведь скоро приведет к ним Сьюзен! Такая прекрасная девушка непременно понравиться им! Небольшие жертвы, на которые он пошел, окупятся с лихвой! Он, довольный собой, поехал к школе, где сегодня собирались ученики. Подъехав поближе, он увидел несколько девушек из группы поддержки, черлидера, любителей регби, бейсболистов и о чем-то болтающую с ними учительницу биологии – Миссис Харрисон - молодую женщину на шестом месяце беременности, засидевшуюся сегодня на работе, которую окружили девушки, расспрашивая о ее самочувствии. Мартин подъехал ближе. - Эй! – крикнул ему кто-то. – Мартин! Ты на тачке! Не подбросишь нас до Макдональдса, друг? - Конечно! – Мартин спрятал ружье под сидение и вышел из машины, закидывая в кузов пикапа большой кусок тента. – Садитесь! Ученики, обрадовавшись, полезли внутрь, кое-кто забрался в кузов. Беременную учительницу усадили на переднее сидение машины, пообещав мигом доставить до дома. Мартин сел за руль, запер все двери и поехал вдоль совершенно пустой дороги. Заманенные в ловушку молодые люди ничего не подозревали до тех пор, пока водитель вдруг не свернул в лес, притормозив за кустами, и не вытащил из под сидения заряженное ружье. - Ты что, на охоту собрался!? – усмехнулся кто-то, но быстро замолчал, понимая, что шутки теперь неуместны. - Простите! – сказал Мартин, поворачиваясь лицом к ошарашенным, в страхе прижавшимся друг к другу старшеклассникам. – Я должен доказать Сьюзен, что готов ради нее на все! Все в ужасе переглянулись, но не успели даже закричать до того, как на них обрушились выстрелы. Молодая учительница тем временем разблокировала двери и выскочила из машины, кидаясь ко все еще сидящим в кузове и ничего не понимающим ученикам. - Бегите! Бегите отсюда! – закричала она, но в этот момент Мартин, заметив побег, выскочил из-за руля и пустил несколько патронов ей в спину. Женщина замертво упала лицом вниз на сырую промерзшую землю. Около шести оставшихся в живых учеников кинулись врассыпную, но Мартин, с детства умевший хорошо стрелять, быстро разделался и с ними. Затем он хладнокровно стащил все трупы в одну кучу и закинул их в кузов пикапа, накрывая сверху тентом. Дело сделано. Пора к Сьюзен. Он сел за руль и включил фары. Тут вдруг впереди показалась чья-то фигура. Приглядевшись, он узнал отца. Тот все-таки видел его и отправился на поиски. Лицо его было искажено болью, ноги подгинались, и вся поза его выражала невыносимые муки, терзающие его сердце; шел он так, словно вот-вот упадет. В руках он держал сверток, тот самый, с двумя младенцами, который Мартин так тщательно спрятал неподалеку отсюда. Каким образом отец узнал, где его старший сын и как нашел убитых им детей, Мартину оставалось только гадать. Но ясно ему было одно: отец стал ненужным свидетелем его жертвы во имя любви. А этого никто не должен был узреть кроме нее – Сьюзен. Поэтому, не долго думая, Мартин надавил на газ и понесся прямиком на отца. Послышался глухой стук, лобовое стекло треснуло от веса перелетевшего через него тела, и Мартин остановился. Выйдя из машины, он подобрал с земли тела близнецов и засунул их под тент. Он уже собирался закинуть туда и отца, но тут вдруг обнаружил, что тот еще жив. Мартин достал ружье. Отец его с болью и ужасом, застывшими на его лице, умоляюще глядел на сына. Видно было, что он уже при смерти, что кости его переломаны от удара, органы перебиты, и единственное, что он хотел спросить, так это то, зачем он это делает. - Сынок… - задыхаясь, прошептал он, и изо рта его полилась кровь. Но договорить он не успел: раздался выстрел, и рана задымилась в его груди. Так же хладнокровно, как Мартин проделывал все до этого, он затолкал тело отца на гору трупов и тут же достал мобильник, чувствуя, как радостно бьется его сердце, как сжимаются легкие и подкашиваются колени в преддверие встречи с любимой. Набрав ее номер, он с таким нетерпением ждал ответа, что до крови прокусил нижнюю губу. Когда же в трубке раздался звонкий глосс девушки, сердце его подскочило с необыкновенным волнением и страхом. - Сьюзен! – воскликнул он. – Сьюзен, все готово! - А, это ты, Мартин! – услышал он в ответ. – Что-то хотел? - Выходи из дома! Я приеду! Сейчас я приеду! – он забрался в машину, заводя мотор. - Боже, Мартин, зачем!? - Умоляю, выйди! Я только покажу тебе кое-что! – он уже мчался по дороге к ее дому, находившемуся в паре шагов от места чудовищной расправы. - Только на пару минут! – нехотя согласилась Сьюзен. Вскоре они встретились у дверей ее дома. Мартин, счастливый как никогда, пригласил ее в машину. Сьюзен села на переднее сиденье. Она сразу же почувствовала себя некомфортно, а когда, закрыв дверь, ощутила что-то липкое на своей ладони, то единственное желание, проснувшееся в ней было в ту же секунду бежать. Медленно повернув руку ладонью кверху, она с ужасом осознала, что на ней свежая кровь. В ужасе она попыталась выскочить из машины, но Мартин уже запер все двери. Дополнительных ключей на дверях не оказалось. - Выпусти меня! – закричала Сьюзен. – Сейчас же! Мартин! Выпусти! – она стала отчаянно барабанить по стекло и пыталась даже накинуться на водителя но, нечаянно повернув голову и обнаружив сплошь залитые кровью задние сидения, пришла в такой ужас, что не смогла пошевелить и пальцем. Когда же она осознала, что Мартин завернул в лес, то в ужасе вжалась в спинку сидения, побледнела, сердце ее чуть не остановилось от жуткого смертельного страха. Когда машина остановилась, она ощутила, как руки парня скользят по ее коленям, а губы касаются шеи, плеч, ключицы. Она зарыдала, зарыдала, закрыв лицо руками, осознавая свою беспомощность, и думала о том, что сейчас умрет. Но Мартин считал, что это слезы счастья, что любимой нравятся его ласки, и перескочил на ее сиденье, опуская его. - Н-нет! Прошу! – взмолилась Сьюзен, ощущая, как непозволительно близок он сейчас к ней. - Я люблю тебя! – прошептал Мартин, не замечая ее слез, так как в своей реальности слышал не всхлипывания, а счастливый смех, чувствовал не слабо отталкивающие его, окоченевшие от страха руки, а жадно вцепившиеся в него пальцы. - Умоляю тебя! – Сьюзен громко зарыдала, опуская руки и уже даже не пытаясь сопротивляться ему. – Умоляю! – слабо прошептала она, ощущая жуткую боль по всему телу, особенно где-то внизу живота, и снова, но уже тише заплакала. Темнота заволокла ее сознание, она более ничего не видела и не слышала, ничего не ощущала кроме дикого страха. Так продолжалось долго, так долго, что ей показалось, что она умерла. Внезапно очнувшись, она закричала, и снова заплакала, ощущая, как горят ее глаза и все лицо от слез. Но теперь она чувствовала свободу: Мартин отдалился, и теперь, устроившись на соседнем сидении, смотрел на нее влюбленным, счастливым взглядом, не замечая ее страданий. Девушка захотела приподняться, то тело ее так нестерпимо болело и так ослабло, что она едва смогла отвернуться от улыбающегося маньяка. Вскоре, однако, силы вернулись в ней и она сумела сесть. Тогда же ее рук коснулись пальцы Мартина. - Дорогая! Я еще не показал тебе всего! Я не показал тебе доказательство моей безграничной любви к тебе! – он, подавая Сьюзен рубашку, выволок ее из машины чуть живую, подводя к кузову пикапа. Откинув окровавленный тент, он стал с удовольствием переворачивать и вытаскивать оттуда трупы. - Боже… - только и смогла прошептать Сьюзен. Она и так еле держалась на ногах, а увидев это, тут же упала на колени. Она снова зарыдала и через несколько секунд ее стошнило. - Мой отец! Мой братец и сестричка, беременная Миссис Харрисон! – представлял ей мертвецов Мартин. – А это Фил! Помнишь Фила? А это Нэнси! Твоя лучшая подруга! Уж ее ты наверняка должна помнить! Но Сьюзен не отвечала. Еще больший ужас охватил ее, и она в ступоре, в оцепенении вцепилась руками в волосы, вырывая клочки, и готова была до смерти биться головой о землю. Мозг ее отказывался воспринимать тот ужас, который она увидела, сердце ее разрывалось о боли, и она закричала, закричала так громко, как только могла, голос ее тут же охрип, а она все пыталась кричать. Потом, изнемогая от слабости, от ужаса, выворачиваемая наизнанку от боли и тошноты, она упала на мокрую землю, не решаясь пошевелиться. - Я знал, что тебе понравиться! Я знал, что ты теперь согласишься быть со мной! – кричал, смеясь, Мартин. – Ну, что же ты!? Никак не насмотришься на проделанный мною труд!? О, ну хватит! Идем! – он поднял ее на руки и потащил в машину. – Я же обещал тебя не задерживать! Так что давай, я отвезу тебя домой! – он усадил ее на сиденье и завел мотор, направляя машину обратно к ее дому. Как только они доехали, Сьюзен, судорожно отперев дверь, выскочила на улицу и, спотыкаясь, понеслась к дверям. Она все еще рыдала, дрожала всем телом и боялась, боялась даже его взгляда. Она была в шоке, и от этого онемела, поэтому и не смогла сразу рассказать родителям о случившемся. Когда к ней вызывали скорую, врачи констатировали ужасающий для родителей диагноз и, напоив девушку снотворным, посоветовали навестить психотерапевта. Так они и сделали. Молчащую Сьюзен следующим утром первым делом повели в клинику. Проведя несколько минут в кабинете психотерапевта, она заговорила, потом закричала, зарыдала, и только через четверть часа окончательно пришла в себя и смогла внятно объяснить, что с ней произошло. Тут же обо всем было сообщено полиции. Офицеры, только свернув с дороги в лес, тут же обнаружили гору трупов, среди которых, как и говорила девушка, находилось два младенца, беременная женщина и мужчина средних лет. Мартина в тот же день арестовали и тогда же признали невменяемым. Его отправили в психиатрическую клинику на лечение. Известие о его чудовищном преступлении быстро расползлось паутиной слухов по городу, а вскоре появилось и во всех местных газетах. Но через неделю другая шокирующая новость потрясла заголовки местной прессы: Мартин Джонсон сбежал из лечебницы. А в Утренней газете следующим числом появилась статья о том, что та самая, разоблачившая преступника, Сьюзен Роджерс была обнаружена в своей комнате мертвой. На теле были найдены следы отчаянной борьбы, а смерть наступила вследствие перелома шейных позвонков. Еще через десять дней Вечерняя газета сообщила, что тело Мартина Джонсона было найдено в озере неподалеку от того самого место, где этот молодой человек «в один присест» убил около двух десятков ни в чем не повинных людей. 29.02.11 |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Виктория Александрова | нравится 0 Дата: 03:12:2011 |