I
Жизнь частного пансионата « Незабудка » протекает довольно ровно и предсказуемо: летом сюда заезжает три-четыре семьи из Гомеля и живут почти месяц, балуя себя морским воздухом и чистой водой Черного моря и всегда, уезжая, готовят праздничный ужин персоналу в знак благодарности за предоставленные удобства; в середине июля приезжают Кравцовы – семья бизнесменов из Бендер, которые все время жарят мясо на пляже и пьют марочные молдавские вина с горлышка, считая это большой роскошью; часто останавливаются отдыхающие на дутых иномарках с российскими номерами – люди вредные и с ужасным московским акцентом, но платят хорошие деньги.
Собственно говоря, весь этот народ, приезжающий сюда летом, и помогает зарабатывать деньги бывшему бухгалтеру птицефермы, а сейчас начинающему предпринимателю, Прокопенко Андрею Ивановичу.
С приходом осени, пансионат пустеет, наемные рабочие из деревни уезжают домой и становится глухо и скучно. Не кричат дети Кравцовых, и не режет ухо московский акцент. Все утихает.
Прохладный ветер, дующий с моря, поднимает песчинки с пляжа и бросает их в окна пустых номеров, в которых давно уже убрано и матрацы стоят облокоченные на стену, словно усталые солдаты.
«Гостиный двор у моря», как любит его называть Андрей Иванович, готовится к зимней передышке. Последние мелкие работы выполняет дед Иван, который остается наглухо забить двери подсобок и привести в порядок сторожку, где сам и проживает до конца марта.
Одинокий стук молотка об доску раздается по всему берегу.
- Хорошо, что ли в Турции, - говорит дед, заколачивая блестящий на солнце гвоздь в доску. – Там сезон круглый год! Ни сторожей не надо, ни гвоздей, ни досок! Отдыхай себе, да деньги зарабатывай! Правда, Андрей?
Дед Иван берет крупную доску за один конец, и головой кивает Андрею Ивановичу - помочь ему. Оба, ухватившись за толстый брус, приколачивают его к двери. Похлопав рукой одну об другую и сдув с них древесную пыль, старик слезает со стремянки и присаживается на лавку.
- Оно то, скорее хорошо в Турции, - мечтательно протягивает старик, вертя в руке молоток. – Негры бегают, жарко им! И досок нет, и гвоздей тоже!
- Нет там негров, - поясняет Андрей Иванович. – Такие как и мы они, и немцев много с русскими, ходят пиво пьют. И бабы там, как в Египте, ходят закутанные – одни глаза видны из-под тканей. Обвесились и ходят себе. Много еще бить? В город надо ехать! – деловито и резко переменив тему, спросил он.
Старик вдумчиво смотрел в море, представляя закутанных турчанок и русских с пивом.
Глаза его блестели, будто ему было не семьдесят лет и движение руки, которой он вырисовывал молотком на песке непонятные фигурки, было плавным и каким-то тяжелым. Лицо его покрылось глубокими морщинами, и редкая, седая щетина блестела на смуглой коже как роса на сухой, желто-коричневой траве.
Сейчас, в поношенной кепке, лицо его выглядело смешным и серьезным одновременно. Щурясь и хмуря брови, он, вглядываясь в темное море, представлял неизвестную ему Турцию, и людей, что там живут, и туристов, что отдыхают круглый год, и жизнь ему там казалась беспечной и праздной. Правда, вот, зачем турецкие женщины кутаются в ткани?
Возмущенный странным поведением заморских женщин, старик поднялся и, сплюнув на сухой песок, принялся выбирать доску длиннее, чтобы забить последнее окно подсобки, где хранится сменное постельное белье пансионата.
Андрей Иванович продолжал сидеть на лавке, щелкая кнопками мобильного телефона. Он просматривал прошлогодние фотографии, сделанные его женой в Шарм – ель – Шейхе, где они вместе отдыхали прошлым октябрем, после закрытия сезона на «Незабудке».
- Мне больше Египет понравился, - не оборачиваясь на старика, сказал он. – Пески, пирамиды, море, кораллы. И дешевле, – добавил он, повышая голос на последнем слове.
Ему никто не ответил. Дед Иван громко, до звона в воздухе, колотил молотком по пыльной доске.
Не дожидаясь ответа от старика, мужчина продолжил говорить печальным тоном воспоминаний:
- Магазины дешевые с сувенирами. Золото все почти даром для нашего брата – цепочки, серьги, браслеты, - начал перечислять он. – У-у-у! Самое интересное, что они, бедуины эти, совсем не понимают этого. Чего не купить себе? Дешево ведь!
«Дешево» Андрей Иванович произносил почти всегда громко и выразительно, словно восхищаясь этим прекрасным, а самое главное «полезным» словом, и всегда, только слышал в разговоре «дешево», внимательно прислушивался и с жадностью внимал всю информацию, где было это чудесное слово: дешево!
Тем временем, дед Иван окончил работу. Кинув молоток прямо со стремянки в ящик с инструментом, он медленно и крепко хватаясь жилистыми руками за металлические ступеньки, слез вниз. Сложив лестницу пополам и отставив ее в сторону, старик, достав папиросу с бокового кармана рубашки, закурил, громко откашливаясь.
- Я там меду привез, поешь. Две банки, пусть будет, - по-хозяйски сказал Андрей Иванович, глядя на старика.
- Ничего, ничего. С чаем пойдет! Спасибо.
Дед Иван надымил так сильно, что ветер с трудом разносил клубы дыма по сторонам. Запахло дешевыми сигаретами.
- Сала копченого не брал, взял обычного. Ивановы кололи свинью – у них и взял по дешевке.
- Ничего, ничего, вкусное, наверное, - подметил старик. – Андрей, а чего тебе в Турции не понравилось? – вновь вспомнив о курорте, поинтересовался дед Иван.
- Да что ты со своей Турцией пристал, а? Хорошо и там тоже. Везде хорошо, когда деньги есть. И хорошо, когда есть где заработать.
Сказав это, мужчина окинул взглядом опустевший двухэтажный пансионат.
Достав кошелек, добавил:
- Хлеб покупай в ларьке, у Максима. У него свежий и не дорогой. На сигареты должно хватить.
Протянув старику купюру, Андрей Иванович засуетился.
- Ну, я поехал, дел полно. Смотри тут все хорошо! И не пей! – пригрозил вдобавок.
- Да куда уж, - протянул дед Иван, отворачиваясь и махая рукой.
- Ну, давай! Будь здоров!
Андрей Иванович пожал старику руку и пошел в сторону забора, звеня ключами от машины в руке.
Послышался короткий звук сигнализации, и внедорожник быстро укатил по пыльной дороге, резко огибая попадающиеся ямы и бугры.
В небе закричала чайка, пролетая над пляжем.
- У-у! Проглота! - крикнул птице дед Иван, и пошел к щитовой, что была на отшибе пансионата.
Включив электричество, он, закуривая очередную сигарету, прошел к пляжу, забрать закидку, которую оставил там утром, когда ловил глоссу, до приезда Андрея Ивановича.
Вечером, на пляже в Затоке особенно красиво. Спокойное, чуть рябившее море, смотрелось темным покрывалом перед глазами, и казалось, ничто, и никто не помешает ему быть спокойным и тихим, величественно расстилаясь впереди.
Песок уже не был таким теплым, но по-прежнему щекотал пятки, которые привыкли к сыпучей земле, и хотелось, ступая по ней, глубже зарыть нарочно ступню, ощущая мокроватый песок внизу.
Сзади, на лимане, кричали дикие утки, напоминая, что рядом есть камыши и болото, от которого вечерами пахнет илом.
Это то, самое место, где природа становится обратной сама себе – дикость и замкнутость болота и лимана сталкиваются с мощью и великолепием просторов моря.
Всего узкая полоса пыльной дороги с редкими кустарниками предстает границей между ними. Чудесная природа!
Деду Ивану нравилась она всегда. Любил он и море, и лиман, и болото, еще с детства, когда бегал мальчишкой ловить раков на лиман и потом купаться в море. Любил костры по вечерам, жареную на углях глоссу и долгие разговоры о счастливом будущем, о котором они, тогда подростки, мечтали после войны.
Вспомнилась стройка птицефермы и подъем колхоза, где прошел путь от водителя до бригадира механизированной колонны.
Вспомнил, как устроил в бухгалтерию своего сына, Андрея, выпускника института, и тогда еще совсем молодого, с которым при встрече работники фермы, с иронией здоровались:
- Здравствуйте, Андрей Иванович!
А он ни капельки не смущался, и становился от этого еще важнее. Молодой был!
Потом развал Союза, птицеферму разобрали по кирпичам, и жить и работать, здесь стало невмоготу.
Сын Андрей, уехал в город, сказав, что придумает потом бизнес дома.
Воспоминания деда Ивана прервала лаем собака, что пробегала мимо, гонясь за чайкой, которая лениво подпрыгнула и полетела в сторону моря. Собака, щелкнув зубами по воздуху и отчаянно гавкнув вслед птице, подошла к старику, обтираясь об ногу.
- Эх, ты, Кнопка! Жрать небось хочешь, да? Хозяйка кормит? Сейчас, пойдем, разберемся!
Он потрепал рыжую собаку по спине и направился к домам в стороне лимана, где жила баба Нюра, торговавшая самогоном.
Собака, виляя хвостом и скуля, плелась за ним.
II
- Реже он стал приезжать, Иван, - кричала баба Нюра с кухни, переворачивая картошку в сковороде.
За столом у продавщицы самогоном, сидел дед Иван, подложив под локоть поношенную кепку, и расправляя седые волосы рукой, рассказывал, что приезжал Андрей и привез сало и мед.
Обещал занести завтра.
-Это ничего, ничего, - ответил дед Иван. – Дела там у него. Дел много!
Старик погрустнел, и, вытерев подбородок рукавом рубахи, задумался, глядя на тусклую лампу. В ней он увидел переспевшую грушу, и даже черный шнур, что криво торчал из-под потолка, напоминал черенок фрукта. Толстая и одна из последних осенних мух, что остаются с лета в доме, беспорядочно кружила вокруг груши, разбивая слабую паутину.
Покружив еще немного, она, натыкаясь на потолок, словно слепая, залетела за шкаф, продолжая там жужжать.
Придя с кухни, женщина, разложив еду по тарелкам, налила в стопки самогону. В углу мигал старенький, но цветной телевизор.
- Давай, Иван! За детей! – сказала она, поднимая стопку.
- Давай, за них, Нюра. Твой Вовка - уехал в Киев, и не слышно. За детей!
Оба выпили и закусили.
По случайному совпадению, в телевизоре начали показывать турецкие курорты, и отели с бассейнами внутри, и туристов, развлекающихся тут же, и негра - официанта, несущего на белом разносе коктейли.
- Говорил, же – их там много! – тыкая вилкой в экран, сказал дед Иван и сделал громче звук. – Это Турция, Нюра! – пояснил деловито он.
За окном уже давно стемнело, и море стало беспокойным и начало шуметь.
В такие моменты бывает страшновато, и не каждый осмелится ночью взглянуть морю в глаза. Оно воет и шипит, резко накатывает и закручивается белыми шапками на песке, напоминая о том, что может быть злым, и холодным. Оно учит нас понимать разницу, что не бывает только хорошо или плохо – сегодня море злое, а завтра штиль.
Море несло тревожный шум, на одинокие дома у побережья.
В доме у бабы Нюры было тепло и уютно. Пили самогон и ругали турецких женщин, что ходили в тканях.
2011. |