Песчинка мироздания
|
Песчинка мироздания. Стояли последние дни мая. Дождливая и на редкость затянувшаяся весна неторопливо уступала место лету. Природа по- царски дарила тепло- щедро разбрасывая солнечные лучи из- под рванных голубовато- серых облаков. Свежая зелень, только недавно с лихвой омытая дождем, сейчас сверкала и переливалась оттенками чистейшего прозрачного изумруда. С ней спорила по чистоте искристая роса, собравшись за ночь на дужках травы, в изгибах листьев и в нераскрытых бутонах цветов, больше похожая на бриллианты чистой воды. Типичная для средне- русской низменности плоская равнина с уходящей вдаль линией горизонта была окаймлена высокими соснами, которые чередовались с нежными тонкоствольными березками, могучими лиственницами и елями. Последние заметно отличались своей правильной геометрической формой. Ранняя тишина, прерываемая только птичьими голосами, казалось, зависала тонкой прозрачной паутинкой над раздольем. Крупное зверье сюда не выходило- до леса было далековато, а вот мелкие- нет- нет да выскакивали. Их манило небольшое озерцо, которое довольно уютно устроилось в естественной и удобной ложбинке. С двух диаметрально- противоположных сторон в него впадала и вытекала небольшая речушка. Давно облюбованное детьми, в послеобеденное время озеро становилось местом их шумных игр и купаний. До села было рукой подать- километра полтора- два. Этим утром ребята побежали в школу, торопя время, в счастливом ожидании скорых каникул. Оставались считанные дни до беззаботного времяпровождения. Стас, глядя в окошко, провожал задумчивым взглядом своих младших брата и сестру. Вероничка успела на прощание скорчить ему рожицу и высунуть розовый язык, а Костик закатил зрачки, отчего сразу стал похож на слепого кота Базилио. Стас отвернулся от них и отошел от окна. Стайкой, весело догоняя друг друга, дети поспешили в школу, чтобы успеть до звонка, а уже через несколько минут, перебросив через плечо удочку, на крылечко вышел и Стас. -Стас!- услышал он свое имя и остановился. Вытирая на ходу руки о фартук, на крыльцо вышла мать. -С удочкой? А, ну ясно!- она понятливо махнула. -Опять на рыбалку? Ох, ты мой горе- рыбак! Ну иди, иди, задержала тебя, небось? Совсем как на работу- каждый день спозаранку. Да ты меня не слушай, сынок, это я сама с собой разговариваю. А ты иди, глядишь, опять нам рыбки принесешь. – и тихо, себе под нос добавила:- Изменился он что- то в последнее время. Что происходит? К чему все это? Может опять стоит к врачу пойти? Мальчик, поняв, что разговор окончен, поправил свою удочку на плече и зашагал. Тропинка в зеленой траве уже давно была вытоптана детскими босыми ногами. К ней и приглядываться не надо- так хороша она видна. По знакомой дорожке всегда приятно шагать. Стас знал каждый поворот, каждый придорожный камень, каждый кустик, старательно обходя только густо росшую крапиву. Кому же хочется видеть болезненные волдыри на ногах? Уже приближаясь к озеру, Стас услышал тонкий перезвон школьного звонка. Значит, первый урок закончился, сейчас наступила самая веселая пора- перемена, когда можно носиться по классам, бросаться резинкой и мелом, драться и корчить друг другу рожицы. В последнем, Костик, а особенно Вероничка были непревзойденными лидерами. Отец всегда говорил, что они ходят в школу только из- за шумных перемен, к тому же, там нет строгой матери с ремнем, чтобы усмирить их, но это все было полу- правдой. Костик с Вероничкой учились отлично и их фотографии висели в школе на доске почета. Настя, каждый раз получая похвальные грамоты детей в конце учебного года, украдкой от всех вытирала слезы радости. Возле озера Стас садился всегда лицом к солнцу. Отец объяснил ему, что так лучше сидеть- рыба не видит ни его, ни его тени, а значит не побоится подплыть поближе к берегу, где в прозрачной воде между чистых камней хорошо видно ее скользкое, чешуйчатое тело. Но из всего того, что говорил отец, мальчик запомнил только одно- с утра лучше сидеть на этом берегу, а по вечерам- с другой стороны озера. Остальное как- то не задержалось в памяти. Он порылся в карманах. Брюки на нем были старые, отцовские. Один карман был дырявый, а из второго торчала аллюминиевая детская лопатка с плоским концом. Только утром мать продела сквозь петли потрепанный и видавший виды ремень, да потуже затянула его ему на поясе. Дырку в кармане она не приметила, а Стас и не стал ей говорить об этом. После залатанного тонкого трико неопределенного цвета, эти брюки отца показались ему просто чудесными. Лопаткой он накопал червей, одного из них- самого розового и жирного насадил на крючок и, перебросив через себя удочку, уселся поудобнее. Ожидание всегда было для него приятным. Медленно и лениво поднималось солнце, то исчезая в проплывающих облаках, то появляясь вновь сквозь редкие верхушки деревьев. Мальчик, замерев, сидел на камнях, уже давно удобно сложенных для них двоих умелыми отцовскими руками. Глеб был заядлый рыбак, от тоже мог часами напролет неподвижно сидеть с удочкой в руках. Для Стаса это было счастливое время, когда они рыбачили вдвоем. Сидя рядом, в предвкушении удачной ловли, они перебрасывались взглядами, тихими словами, проникаясь чувством сопереживания. В эти минуты стирались все грани различия- будь то возраст, характер или даже умственные способности. Вот и в этот раз, Стас пристально и неотрывно смотрел в воду, по своему торопя тот момент, когда начнет дергаться и метаться поплавок. Прошло немало времени, когда подплыв к наживке из глубины, рыба начала клевать. Сквозь тихую, прозрачную зыбь воды были видны ее очертания. Мальчик потянул губами- такая большая ему попадалась в первый раз. Он едва сдерживал крик радости, но все же не торопясь, медленно и уверенно закрепил удочку между камнями и чуть привстал, делая упор на колени – так ему было удобнее. Поплавок запрыгал по воде, образуя расходящиеся круги, а Стас незаметно для самого себя тихо повизгивал от удовольствия, как маленький щенок. Руки механически выполняли привычную работу. Не первый год он рыбачит. Уже приличный стаж имеется. Вскоре над поверхностью воды показалась голова рыбы. Скользкая, серебристая, она металась, норовя сорваться со злополучного крючка. Стас слабо разбирался в рыбе. С трудом сумел бы различить карпа от сазана, но вот чешуйки... Они у любой рыбы были удивительно красивые! Стас любил ловить их, когда отец, но чаще мать чистили выловленную рыбу на крыльце дома. Тогда перламутровые пластинки, сверкая и переливаясь, разлетались во все стороны из- под острого кухонного ножа. Мальчик радовался этой игре, в которой обычно никто не хотел принимать участия. Часто, с рыбалки они с отцом приносили пескарей- плоских, мелких, величиной с ладонь и мать, терпеливо, под восторженные взгляды своего старшего сына чистила весь улов, а затем на масле жарила до сухоты. Стас долго потом в одиночестве хрустел на весь дом. Но в этот раз ни о каких пескарях не могло быть и речи! На крючке барахталась приличная рыба- не меньше трех –четырех килограмм. Стас обрадовался- ему будет что показать отцу! Он только вздрогнул, когда капли прохладной, не прогретой еще утренним солнцем воды, обдали его лицо - это рыба сильнее обычного махнула хвостом по глади озера. В дюймах от спасительной водной среды она мучительно вдыхала губительный для нее кислород. Оставалось всего несколько секунд и рыба будет лежать у его ног- такая красивая, а главное, и это действительно для него главное, пойманная им без помощи отца. Стас стал плавно тянуть удочку, расчитывая свои силы и не позволяя молчаливой красавице сорваться с крючка. В эту минуту, солнце поднялось над верхушками деревьев, ярким пламенем бросив снопы слепящего света в глаза мальчика. Стас только и успел, что резко дернуть удочку на себя. Он даже не увидел, как рыба, описав дугу в воздухе, шлепнулась неподалеку на сочную траву. Зрачкам было нестерпимо больно. Стас на мгновение зажмурился... В воздухе, колыхаясь, разливалось золотистое марево, искажая знакомые очертания и трансформируя их в замысловатые и странные изображения. Медленно растворялась сопричастность с реальным миром. Сквозь тонкую кожу век Стасa проникало тепло и огненный свет. Мальчик открывал и закрывал глаза, не успевая зафиксировать взгляд и не понимая- почему, теряя привычные контуры, растворялась окружающая его действительность. Повсюду вокруг него полыхал всепожирающий огонь, а от земли волнами поднималось видимое глазу тепло, да еще откуда- то сверху, нарастая, доносился неясный гул. Стас все еще крепко держал удочку, не отпуская ее, а на траве, рядом с ним отчаянно била хвостом пойманная рыба, но единственное занятие, которое всегда приносило ему осознанную радость, сейчас меркло по сравнению с тем, что происходило перед ним. Только мальчик не мог понять- он это видит на самом деле или же повторяется вновь тот странный и удивительный сон. Медленно сползла с его лица блуждающая улыбка. Нижняя губа скосилась вправо и в уголках стала собираться, вся в пузырьках воздуха, слюна. Не пробуждая его сознания, светлые ресницы на полуприкрытых прозрачных веках затрепетали, словно крылья бабочки- однодневки в момент опасности. Все то, что он видел из- под трепещущих ресниц, было неправдоподобно красиво. На сказочную изумрудную поляну, всю в голубых, розовых и сиреневых цветах, рассекая со свистом воздух, садился, плавно приземляясь, воздушный корабль. Таких красивых Стас не видел даже по телевизору. Самолеты не часто пролетали над их селом, а если и были видны, то больше сливались с облаками, проплывающими в высокой небесной синеве. Серебристо- розовая поверхность корабля сверкала, переливаясь настоящим речным перламутром. Вечно-зеленые деревья и распустившиеся кусты были прекрасной декорацией к сказочному представлению, которое разворачивалось перед своим единственным зрителем, который попытался напрячь свои мысли, чтобы разобраться в происходящем, осознать, осмыслить, понять, но все было тщетно... Едва корабль замер, коснувшись земной тверди, как в нижнем отсеке отошла в сторону дверь, а в овальном проеме показались двое. На лице Стаса мелькнуло радостное недоумение, вкупе с ожиданием. -Опять?! –закопошился в мелких трещинках памяти вопрос. -Но что опять? Что опять? – хотел он спросить самого себя. Стас пытался вспомнить, но память подводила его, разбрасывая крохотные островки воспоминаний во все стороны и дробя их на мельчайшие осколки с такими зазубринами, которые соединить воединое было невозможно. Пока он думал, двое не торопясь и не оглядываясь по сторонам, направились именно к нему. Их одежда и внешний вид очень напоминали мальчику тех оловянных солдатиков, с которыми любил играть его младший брат Костик. Гофрированные плечи, наколенники и локтевые сгибы отражались в лучах солнца, подобно яркой елочной мишуре в свете заженных лампочек и гирлянд на Новый Год. Стас не двигался. Зачарованный и ошеломленный, он силился понять происходящее, но оцепеневший мозг не давал импульсов, а скованный язык смог выдать только нечленораздельные звуки, больше похожие на мычание. Он не испытывал страха или беспокойства, напротив, он ощущал теплые потоки, которые приятно входили в него, проникая, казалось бы во все клетки тела и головы. Стас таял, словно пластилин на солнце. Улыбаясь, он пытался удержать предательски тяжелые веки, которые опускаясь, не давали возможности зафиксировать мерцающую границу между сном и реальностью. С каждым мгновением уменьшалось расстояние между ним и теми, кто шел к нему навстречу, так же, как и увеличивались, согревая его, потоки тепла, беспрепятственно входящие в него. Стас протянул свою левую руку, силясь произнести хоть слово. Он дотронулся до груди одного из них, но пальцы тут же соскользнули с гладкой поверхности костюма. Упругая ткань была соткана из отдельных плоских овальных пластин, наложенных друг на друга. Мальчик разжал правую руку, которая все еще сжимала удочку, которая бесшумно упала, но Стас даже не посмотрел на нее. Под пристальные и немигающие взгляды пришельцев он дотрагивался до их гофрированных плеч, не замечая даже при этом, как они переглядывались. Красноречивые взгляды круглых и расширенных, как у котов зрачков желтовато- золотистого цвета, да едва заметные быстрые движения длинных и очень тонких пальцев, похожих на его любимые цветные карандаши, только более подвижных, объяснили бы многое любому из его сверстников, но не ему. Из- под дрожащих век Стас смотрел на эти тонкие пальцы. Похожие на его собственные, они тем не менее разительно отличались- ровные, гладкие, без складок и морщин, с тремя длинными фалангами, на концах они белели узкими, вытянутыми ногтями, напоминающие когти Тимофея, хотя им, по всей вероятности, не приходилось ловить мышей. Рука одного из незнакомцев плавно поднялась над головой мальчика. Пальцы- карандаши широко раздвинулись веером и между ними натянулась тончайшая полу-прозрачная перепонка, вся в радужных кольцах, переливаясь в лучах утреннего солнца. В центре ладони появилась крошечная точка, которая медленно увеличивалась, пока не стала размером с горошину. Стас смотрел на нее, как зачарованный. Горошина, словно прилипшая к внутренней поверхности ладони, начала пульсировать, словно живая. Мальчик только успел вновь почувствовать сильное тепло, которое исходило от животрепещущей горошины и обволакивало его, как кокон шелкопряда. Ему было удивительно легко и хорошо. Он чувствовал себя свободным и легким, словно парил в воздухе. Сквозь тонкую щелку прищуренных глаз он увидел свет. Казалось, все вокруг полыхает и горит, словно само солнце приблизилось к нему. То самое, которого он раньше так безумно боялся. Но теперь оно было теплым и ласковым, дружелюбным и добрым. Пропал, растворился весь прежний страх, уступив место полной безмятежности. Стас сначала опустился на колени, а потом, переваливаясь, как неуклюжий медвежонок во время полуденного сна, повалился на правый бок. Сочная трава, только набравшая силу на податливой после обильных весенних дождей земле, была для него удобным и мягким ковром. Ресницы мальчика вздрогнули еще несколько раз и затем сомкнулись в сладком сне. Вскоре только равномерное дыхание, да шелест губ при выдохе подтверждали его глубокий и спокойный сон. В то утро Глеб, как всегда не позавтракав, отправился на работу. Прошло два года, как его назначили главным механиком. И хотя машины и механизмы хорошо знал с детства, да и любил возиться с ними, на работу свою шел, словно отбывал трудовую повинность. Должность обязывала его заниматься совсем не тем, чем ему хотелось. Сейчас его работу можно было назвать попрошайничеством. Ему приходилось ходить по всем инстанциям с протянутой рукой, чтобы получить нужную дефицитную железку. В лучшем случае ему протягивали не ту, или же разводили руками:- Извини, мол, нет у нас ничего. Сам понимаешь... А то и посылали куда подальше, когда он им особенно надоедал. Вот и в этот день, не получив ничего из запрашиваемого, он, злой и раздраженный возвращался из районнного центра к себе. Опять будет простаивать техника, опять не смогут выйти в поле трактористы, только кому до этого дело? Глеб сидел возле окна. Старенький автобус, который давно отработал положенный ему срок, продолжал совершать регулярные рейсы, трясясь и подпрыгивая на всех ухабах, обещая при попадании колесом в первую же приличную яму, развалиться. От выемок на дороге во все стороны разбегались трещины, создавая абстрактный рисунок, похожий на живопись зарубежных супер- модернистов. После череды дождей были видны все старые и новые заплатки, наспех уложенные на прошлогоднем асфальте. Посаженные вдоль дороги саженцы деревьев уже начинали раскрывать под теплыми лучами солнца свои склееные нежные листики. Пассажиров в автобусе было мало. На последнем сидении тихо разговаривали две молоденькие девочки лет пятнадцати, еще трое ребят, лузгуя семечки, безучастно смотрели в окна, изредка, стряхнув шелуху с губ, перебрасываясь словами, да впереди на сиденьях сидели двое небритых мужчин, а рядом, возле их ног, на полу, в клетках забились в угол крохотные белые кролики с красными глазами. -Ой, да что же это он так бухает? Небось не картошку везет?- заокал грудной, певучий женский голос прямо у Глеба под ухом. Он скосил голову. Сзади, в цветастых ситцевых платьях, которые лопались по швам на груди и боках, сидели две женщины неопределенного возраста. У обеих на коленях громоздились большие плетенные корзины. -А ему то что?- бойко подхватила вторая.- Чай быстрее свое откатает и свободен. -Да от такой тряски и у него самого глядишь, чего есть лишнее и отвалится!- Вновь заокала первая и они обе прыснули от смеха, крепко удерживая свои корзины. -Вот- вот, кому такой потом нужен? Неграмотный, видно, не понимает. Эх, молодо- зелено! -Они бы и дальше продолжали свой диалог, но мужчины, что сидели впереди с кроликами, стали сердито оглядываться на них. Тетки поприумолкли и до пассажиров уже долетал только их тихий шепот и сдавленный смех. На следующей остановке в автобус вошел парень. Едва он успел ухватиться за поручень, как автобус, фыркая, резко дернулся с места. Но новый пассажир успел- таки занять свободное место рядом с Глебом. -А то в автобусе больше мест не осталось.- вяло подумал Глеб, успев однако обратить внимание на тонкие и красивые пальцы соседа. -Как у бабы, а то и покрасивше. Не из наших, не из сельских. С города видно приехал.- решил он и тут же потерял к нему интерес. Автобус подпрыгивал на неровной дороге, выбрасывая из- под колес мелкий щебень. В очередной раз, наехав на придорожный камень, он дернулся в сторону, грозя перевернуться. Глеб при этом сильно ударился о металлическую обивку окна, поцарапав до крови щеку. -Вот сволочь! Где его только научили так водить машину?- не удержался он от замечания и полез в карман за носовым платком, чуть привстав и удерживаясь свободной рукой за поручень. Вытаскивая из кармана летних брюк ситцевый лоскуток, Глеб вместе с платком зацепил и листы сложенной бумаги, которые аккурат упали под ноги его попутчику. Глеб отчетливо вспомнил черта, да и не только его одного, а всех его близких и дальних родичей, благо русский язык всегда отличался своей многослойностью и обилием необходимых на все случаи жизни синонимов и идиом. Он промокнул сочившуюся кровь и собрался было нагнуться, чтобы подобрать упавшую бумагу, как молодой парень, который сидел рядом, опередил его. Он быстро поднял листы, отряхнул и не торопясь, сложил по старым изгибам, успев бросить быстрый взгляд на каждый рисунок. Только на последнем он задержался, переворачивая лист во все стороны, пытаясь определить его правильное расположение. -Ваш старался?- поинтересовался он, протягивая листы Глебу. -Мой. –Глеб кивнул ему сухо, пытаясь засунуть их вновь в карман вместе с платком, на котором алели капли крови. -Мальчик?- спросил его сосед. -Да.- коротко бросил он, отворачиваясь к окну, показывая, что совершенно не намерен продолжать разговор, даже при том, что дорога была долгой и нудной. В конце концов, за оказанную мелкую услугу он не обязан был расплачиваться болтовней, тем более, что ему вообще было не до пустых разговоров. -Хотите, я скажу сколько ему лет?- попытался втянуть его в разговор надоедливый попутчик. Глеб не ответил, словно его здесь вообще не было и вопрос, казалось, повис в воздухе. Но это совершенно не смутило настырного молодого человека. -Ему лет восемь. -стал говорить он.- Он у вас любознательный, что, впрочем, и свойственно многим детям его возраста, но он явно выделяется среди них особенным поведением. – Тут он сделал паузу и продолжил:- Он не похож на них. Он живет по своим собственным законам. – Услышав последнюю фразу, Глеб повернылся и пристально посмотрел на собеседника. Но это продолжалось только одно мгновение, потом его безучастный взгляд вновь был устремлен в окно. -Он любит рисовать. –продолжал как ни в чем не бывало странный попутчик.- Он придумывает миры и видения, которые вам кажутся полной абстракцией, а он живет ими, представляя себя соучастником великих завоеваний Вселенной. Он может задать вам вопрос, от которого вы теряетесь, вы не в состоянии найти логичный ответ, а ему нужна суть, подтверждение его мыслей и предположений. Вообще, хочу вам сказать, очень интересные рисунки... –подытожил свои рассуждения парень с пальцами голубокрового арийца. -И что, ты это все увидел на тех бумажках, которые собрал под сиденьем?- едко спросил Глеб, специально делая акцент на « ты », чтобы побольнее задеть своего явного интеллектуального соседа. Тот улыбнулся. Теперь пришла его очередь ставить акценты. -Мне (он протянул гласную) они действительно могут рассказать о многом. Может даже то, что не видят в собственном ребенке родители. Ведь зачастую, дети помимо нашего мира пытаются жить в своем собственном, придумывая его и как бы создавая запасной для себя вариант. -Да уж, это точно. –вдруг неожиданно для самого себя согласился Глеб. –Что в своем собственном... Ему так видно действительно удобнее... Кто знает? Только ему не семь и не восемь. – сам того не ожидая, добавил он. -Младше? -Старше. Двенадцать ему. –коротко бросил Глеб. -А!? – как- то полувопросительно сказал парень. –Дело в том, что возраст ребенка, его творческие способности и заложенный природный потенциал имеют свою определенную градацию, ...- он подыскивал подходящее для Глеба слово, -, ну это как таблица Менделеева. –добавил он.- В ней все элементы разложены по ... -Да причем здесь ваша таблица?- махнул рукой Глеб, бесцеременно перебивая его. –А если мой сын- исключение?- вызывающе бросил он фразу в лицо дотошного собеседника. –Может он никак не попадает под эту вашу квалификацию или градацию. Может же быть такое?- жестко сказал он, но в вопросе его звучало не утверждение, это уже было больше похоже на просьбу о сотрудничестве. -Я, наверное, зашел далеко. –мягко, словно они были старыми добрыми знакомыми, произнес парень. –У вас, наверное, не все так просто, а я вот так дико влезаю и навязываю свои мысли. Поверьте, я не хотел вас обидеть. Глеб не любил говорить о своем старшем сыне с чужими людьми, хотя наболевшее постоянно теребило его, не давая покоя. В этот раз он не сдержался. К тому же эти чертовы детали и железяки, которые он так и не смог достать. Все одно к одному. Все наперекосяк. -Мой сын...- он не знал, как начать, но понимал, что уж коли вошел в реку, то и перейти надо бы на другой берег. Он опять полез за носовым платком. На лбу выступила испарина. Так было всегда, когда он нервничал. Но до платка он не добрался и вытер лоб рукой. - Дело в том, что у него... ну вообщем у него отклонения... Ну не такой он, как все. –выдавил он из себя и тут же насторожился. –Он даже в школу не ходит. -добавил он, открывая все карты. Страшное осталось позади. -Вот как...- задумался парень.- А вы об этом узнали сразу же, как он родился? -Да нет, не сразу. Позже. Стас уже бегал вовсю.- Глеб удивился вопросу. Он привык, что люди, узнав о болезни мальчика, стараются пожалеть его, чуть ли не соболезнования свои приносят, словно мальчик уже помер. А кто и шарахается в сторону, боясь руку на прощанье подать, вдруг инфекция может передаться. Словно он СПИДом или сифилисом болен. Глеба это безмерно раздражало. Он готов был разломать эти абсолютно здоровые черепа. -Так подождите, это его рисунки? -парень разом перебил все налетевшие вихрем мысли Глеба. -Ну да! Он любит рисовать. Ох, как любит.- Тут Глеба прорвало.- Хотя что ему бедолаге еще делать? С утра, в погожие дни, рыбачит, семью рыбой снабжает, - невесело усмехнулся настрадашийся отец.- А днем, когда мои младшие в школе, Стас сидит в тишине и рисует. У меня их трое. Но у младших с головами все в порядке. Они у меня отличники!- добавил многодетный отец. Было видно, что хорошая учеба младших была его щитом и надежным тылом. -А он, ваш старший, давно рисует? С детства?- этого странного попутчика явно не интересовали нормальные младшие дети Глеба. Они же были, как все, значит они четко и точно попадали в пресловутую квалификацию или во что –то наподобии таблицы великого химика. Во всех школах, в кабинетах химии висят таблицы Менделеева, где каждому элементу отведена своя полочка, своя колонка. Так и дети располагались, как по ступенькам крутой винтовой лестницы, по своим умственым способностям, сверху вниз: -гении, умные, одаренные, способные, способные, но ленивые, ограниченные, тупицы и полные дураки. -Да нет.- Глеб задумался. – С месяц, наверное. Раньше вообще не рисовал. Да и что он рисует? Ерунду всякую. -А вот это вы зря. – возразил парень. -Совсем и не ерунда. Поверьте мне, у него очень интересные рисунки. Глеб не мог сдержать удивленного возгласа:- Ну ты скажешь! -Ему нравится рисовать? Не так ли? Он, как одержимый тянется к краскам и карандашам, не замечая никого вокруг. Верно? –парень пропустил мимо ушей последний возглас Глеба. -Его как зовут? Стас? -Угу. –пробурчал Глеб.- А рисует он только когда моих младших дома нет. Они отнимают у него листы и рвут. Стас сильно переживает. Ведь рисунки заменяют ему и школу и друзей. Один он. Вот в последнее время стал мне все отдавать. Знает, что я не выброшу. Да и как я могу выбросить эти писульки, если он меня просит? Вот и храню где придется.- Глеб отвернулся и тихо добавил: -Иногда с собой беру, вот как эти. Жалость к больному ребенку перехватила его дыхание. Давно он уже ни с кем не говорил о сыне, а сейчас, вот в таких странных условиях вновь разбередил свою самую большую и незаживающую рану. Раньше все надеялся, что привыкнет, но привыкнуть оказывается невозможно. Видеть глубокие, синие глаза сына и думать, что он ни черта не понимает в этом мире... А дальше что будет? Как ему жить? Да и кому он нужен такой? Здесь здоровые и сильные мужики ломаются от этой бестолковой жизни, уходят в беспросветный загул, а уж что говорить о калеке? Тем более, что не работают мозги. Уж лучше бы руки или ноги не работали! Все можно было что- нибудь придумать. Глеб рассеянно скользил взглядом по пробегающим в немытом окне автобуса саженцам, посаженным вдоль дорог. Они стремительно тянулись ввысь, пытаясь скорее дорости до тех широкоствольных высоких деревьев, которые виднелись в глубине. -Скажите, а он вам доверяет? Я ведь правильно понял, что вы и есть его самый близкий друг? На новый вопрос Глеб только согласно кивнул головой в ответ. -Он верит вам? -Да.- подтвердил Глеб. Конечно же, его мальчик верит ему. -Ну тогда вам и карты в руки. -Какие карты?- не понял Глеб. -Да это я так, образно. Ну раз он вам доверяет, значит только вы ему и сможете помочь. -Я... ему помочь, - разволновался Глеб, - чем же я могу ему помочь? Да я с детства его по врачам только и таскаю... -Глеб заметно нервничал.- Где мы только не были. Везде одно- разводят руками, а то какая сердобольная врачиха и выдаст: - «Радуйтесь, что он может сам себя обслужить». Да только чему мне это радоваться? Тому, что он никому в нашей стране не нужен? Что никому, кроме меня до него дела нет? Даже врачи и те от него отворачиваются. Глеб резко замолчал, увидев боковым зрением, что женщины, которые сидели сзади, стали наклоняться и прислушиваться к его словам. Значит опять говорил громче положенного. Так с ним бывало всегда, когда он нервничал. -Ну врачи врачами...- возразил парень, не собираясь ставить окончательную точку в разговоре. –Вы и сами должны ... -Что должен? Лечить его?- перебил, не дослушав Глеб.- Ломать дальше его психику? Мучить его, делать уколы? Пичкать этими вонючими лекарствами, химией? Нет уж, спасибо. Да и он уже на врачей смотреть в последнее время не может. Да я на те деньги, что потратил на его лечение, уже машину купил бы себе! Только ты, брат, не думай, что я жалею денег, нет, мне для сына ничего не жалко. Обидно просто, что все оказалось пустым- и время, и деньги, потом заработанные, но главное то, что не помогли они ему. Правда в последний раз... –он задумался на доли секунды и продолжил:- Все как- будто бы изменилось, а может мне это уже кажется. Перекреститься бы надо, да в церковь сходить, свечу поставить. Да и что это я тебе все рассказываю...- внезапно перебил он сам себя, а потом жестко добавил:- Это моя проблема. Мне ее и решать. -Как вас зовут?- мягко спросил парень. -Глеб. -Послушайте меня, Глеб, я руковожу изостудией в городе. Ко мне приходят разные дети- одаренные, смышленные, умные, с большим воображением и с его полным отсутствием. - он сделал едва заметную паузу, –и даже психически больные. – По тому, как заходили желваки на скулах Глеба, парень понял, что попал в точку и продолжил:- Вот им -то в первую очередь и нужна моя изостудия, потому что им всем нужна психокоррекция. Вам когда –нибудь говорили об этом? Глеб отрицательно мотнул головой. -Знаете, такие дети живут в своем мире, зачастую придуманном ими же на уровне подсознания. Перейти в наш мир для них настолько же сложно, как родиться заново. От всех волнений и страха, от непонимания их поступков окружающими людьми они спасаются с помощью фантазии, которая помогает им закопаться, как страусу в песок, думая, что их таким образом не видно. Нам, будем условно говорить, нормальным людям, все это кажется абсурдным. Мы их не понимаем, мы живем в привычном для нас удобном трехмерном пространстве, только предполагая, что может существовать и четвертое измерение, а потому, вытащить так просто детей из привычного им измерения к нам- в нашу обнаженную и голую действительность мы пока не можем. Они не в состоянии к ней адаптироваться. Ведь, почувствовав малейшую опасность, они замыкаются в себе, как в раковине, отстраняясь от общества. Им нужна подготовка- длительная и серьезная, как космонавтам, которых готовят к космическому полету. Им нужна помощь- реальная, физическая, здесь нужен совсем иной подход. -Так что же делать?- невольно громко вырвалось у Глеба, но он уже не оглядывался назад. Ему было наплевать на всех тех, кто слушал их разговор. -Ваш сын рисует. –спокойно продолжил парень.- Вот вы должны попытаться через его рисунки понять и увидеть его, прочитать его мысли, вы должны помочь ему. И вы сможете это сделать. -Да я и рисовать то и не умею.- слабо возразил Глеб. -А для этого и не обязательно быть художником и заканчивать институт. Вы должны понять мысли Стаса, помочь ему проложить очередную ступень в понимании и осмыслении нашего мира, но только не торопите его принять быстрое решение. Для него это будет довольно длительный и сложный процесс. Ему будет нелегко сделать первый шаг, да и вам потребуется приложить много усилий, но зато вы научитесь понимать друг друга. А это стоит всех затраченных усилий, поверьте мне. Глеб откровенно ничего не понимал, хоть и старался. Желание разобраться во всем сказанном было столь сильным, а недоумение так явно запечатлено на лице, что растерянность его не оставляла никаких сомнений. Но он не успел задать новые вопросы. Автобус затормозил и парень быстро встал со своего места. -Жаль, мы не успели поговорить. Знаете что, Глеб, я вам оставлю свой телефон... –Он быстро вытащил из записной книжки и протянул Глебу свою визитку.- Вот, позвоните, как только сможете. Меня зовут Георгий Довлатов. Я думаю, нам есть о чем с вами поговорить. Сейчас я решил на пару дней заскочить к другу. Мы вместе служили в Афгане. Он в этом селе живет. Володя Ермолов его зовут. Может слышали? Нет? Ну ладно, мне пора.- он едва успел проскочить в закрывающие двери отъезжающего с остановки автобуса. Глеб вскочил со своего сидения и, выглянув в открытую форточку, крикнул:- Я тебе позвоню! Обязательно! Автобус тронулся, но в шуме мотора он все же услышал последние слова, которые ему успел крикнуть Георгий:- Почитайте Бредбери. Оставшиеся восемь километров до своего села Глеб проехал в состоянии полной прострации, напрягая свои школьные и техникумовские знания, чтобы вспомнить- кто же такой Бредбери? Врач, писатель, психотерапевт? И какого черта ему надо читать его? Хотя он уже точно знал, что и Бредбери найдет и прочитает, и позвонит Георгию. Но что из этого выйдет? Обычно, общения с психиатром, к которому Глеб водил сына, всегда усугубляли состояние ребенка, у которого начинались головные боли. В такие минуты на него невозможно было смотреть- он корчится, словно в припадке, сжимая руками голову или норовя удариться изо всех сил о стенку, чтобы разом прекратить свои мучения. Как следствие, Стас стал ненавидеть всех людей в белых халатах, даже мордастых продавцов в овощных ларьках, правда белыми их замызганные халаты можно было назвать с большой натяжкой. Со временем, Стаса оставили в покое, предоставив ему в положенное время принимать таблетки. С этим мальчик смирился, тем более, что просил его об этом отец. Глеба он слушался. Остальных, кроме, пожалуй, матери, Стас нормально не воспринимал, связывая с каждым из окружающих его людей боль, обиду, насмешку и презрение. Сколько же лет тянулись его мучения? Свадьба Глеба и Насти была шумной и веселой. Невеста в традиционно- белом одеянии была необыкновенно хороша, а жених в темном костюме был не по годам серьезен и степенен. На его фоне она была тонким васильком- нежным и очаровательным. Молодые со школьной скамьи знали и любили друг друга, а в тот знаменательный для них день под торжественный марш Мендельсона по их глазам было видно, как они счастливы. Сколько раз им кричали «горько»? Столько же раз с любовью соприкасались губы, а затем раздавался звон бокалов и рюмок гусь- хрустального завода. Рекой лилась водка, шампанское, домашнее виноградное вино и собственноручно- приготовленный родителями самогон- прозрачный и чистый, как слеза. Запотевшие бутыли стояли на столах рядом с прянными засолами, зеленью, салатами. Дымилось мясо, пахло пирогами и сладостями. Горько? Горько! На Руси умели веселиться, а уж выпить, да на свадьбе... Какой повод мог быть лучше? Пили во все времена. Антиалкогольной компании давно пришел конец, а сухой закон, который просуществовал несколько лет в Америке в начале века, здесь, в центре Росии не прижился бы никогда. Старые традиции не отметаются одним только росчерком пера временного президента. На свадьбах, невесты традиционно пили шампанское, а женихи выбирали, что покрепче. По старой традиции, после дружно- скандированного «горько» звенели фужеры. И кто думал о том, как это может отразиться на детях, которые рождались через девять месяцев? Считал ли кто- сколько после черезчур веселой свадьбы рождалось уродов и калек? Когда рождаются мутанты, всегда все стараются свалить на экологию. Благо, она есть такая- загрязненная, что и не странно в это поверить, тем более, что никому не хочется признавать свою вину, которая может быть только и заключена в маленьком, нежном хрустальном стаканчике... Свою первую беременность Настя проходила хорошо. Не было токсикоза, отдышки и сонливости. Вовремя началось шевеление плода, нормальным было его сердцебиение, все, казалось, соответствовало норме. Молодые только радовались жизни. Они так ждали первенца. Каждую субботу и воскресенье Настя отправлялась с мужем на рыбалку. Пока Глеб ловил на берегу, она ложилась на траву и загорала, распахивая халат и подставляя теплому солнцу свой круглый живот. Врачи предупреждали ее, чтобы не проводила много времени на солнце, но она лишь отмахивалась от их советов. Солнце да и свежий воздух только на пользу малышу. Глеб не скрывал того, что ждет сына, а Настя только разводила руками:- Кого бог пошлет.- и смеялась, поглаживала живот с выделявшимся пупком. Она регулярно- два раза в месяц посещала местную больницу, где ее взвешивали, обмеряли живот, измеряли давление и спросив:- Как себя чувствуешь? Хорошо? Ну и прекрасно!- отпускали домой до следующего визита. На обследование ее не отправляли. Никакой паталогии не было видно, а значит, в положенный срок, она, как и все советские женщины будет криком кричать в родильном зале и мучиться от схваток, облизывая пересохшие губы. И только потом, когда из ее естества выйдет ее ребеночек и плюхнется на руки акушерок, она почувствует такое облегчение, которое сравнимо разве что с безбрежным морем спокойствия и умиротворения. Может и стоит ради этого мучиться, умирать от боли и страданий, чтобы только так осознать сполна радость рождения новой жизни?! Настя родила мальчика, как того и хотел Глеб. Вес- 4,0 кг, рост- 55 см. Глеб во всем помогал жен |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Сусанна Давидян | нравится 0 Дата: 04:10:2012 |