Страшно не люблю опаздывать на званые вечера, на разные там застолья, дни рожденья, свадьбы... Приходишь с опозданием, из-за входной двери краешком уха улавливаешь чей-то непроизвольный, ненароком вырвавшийся вздох, не рассчитанный, хотя вовсе не исключено, что прицельно и тонко рассчитанный, на то, что вы его услышите: «Кого это там нелегкая принесла?». Вам невольно становится не по себе, что «нелегкая» принесла именно вас.
А гости, между тем, уже давно расселись, за столом не осталось свободных мест, с вашим приходом возникает неловкая ситуация, хозяин с хозяйкой начинают суетиться, в экстренном порядке высвобождать, расчищать два места. Они полушепотом просят сразу же помрачневших и насупившихся детей встать со своих уютно насиженных мест, где они до этого момента чувствовали себя вполне взрослыми, и пойти поиграть или же пристроиться где-нибудь на кухне; быстро, поспешно убирают использованные приборы, фужеры с недопитым содержимым и заменяют все это новыми приборами и фужерами...
Но рассевшиеся гости и неловкая ситуация при вашем рассаживании – это еще, как говорится, полбеды. А сама беда начинается тогда, когда вы, наконец-то усевшись на специально расчищенное для вас место, окидываете страждущим голодным взором сервированный стол и к вящему для себя неудовольствию обнаруживаете, что по нему – во всех направлениях, вперед и назад, вдоль и поперек – проехался бульдозер. Причем не просто проехался, а основательно потрудился. Что может быть тоскливее этого зрелища? Что-то подобное, вероятно, представляли собой поля после опустошительного нашествия саранчи или селенья после набегов татар или турок-сельджуков. Пустые салатницы, тщательно вычищенные пиалы – такая вот унылая, печальная картина предстает перед вашим взором, и теперь уже поздно и бесполезно укоризненно смотреть на жену: «Вот к чему приводит твоя медлительность, твой многочасовый марафет и макияж, твоя завивка с феном и бигудями, твое многократное переодевание в разные платья».
Ну, разумеется, сама она вовсе не считает себя медлительной. Если начинаешь ее поторапливать с приготовлениями, она сразу же парирует заготовленной фразой:
- Неужели тебе абсолютно все равно, как будет выглядеть твоя жена?
- Моя жена и без марафета и макияжа будет там самой красивой.
Когда-то мои комплименты неизменно выбивали сто очков из ста, действовали безотказно и вызывали на ее лице довольную, счастливую улыбку, но со временем она стала воспринимать их как дежурную вежливость, тем более что стоявшее перед ней настольное зеркало соглашалось со мной довольно неохотно и с большими оговорками.
Жена между тем продолжает возиться со своей косметичкой, пускает в ход пудру, помаду, тушь для ресниц, всевозможные тональные и увлажняющие кремы, то и дело включает и выключает утюг, перебирает в шкафу одежду, надевает одно платье, испытующе смотрится в зеркало, остается чем-то недовольной, надевает второе, третье, четвертое, и в стотысячный раз приходит к выводу, что ей ну совершенно нечего надеть...
Эти сетования, конечно же, рассчитаны на «внутреннюю аудиторию», то есть на меня. На этой почве у «внутренней аудитории» давно уже выработался комплекс вины и неполноценности. Я осторожно замечаю:
- Но если тебе нечего надеть, если у тебя нет выбора, то не проще ли надеть то, что есть в наличии? Ты уже три часа возишься с косметикой и платьями, топчешься на месте, как черепаха.
Если у вас, дорогой читатель, есть жена, то какой бы медлительной она ни была, никогда не сравнивайте ее с черепахой. В противном случае вы наверняка услышите в ответ нечто подобное тому, что услышал я.
- Ну как тебе не стыдно! Это я-то черепаха? Да ты просто не видел черепах. Тебе не ворчать надо, а пойти в церковь и поставить свечку, что тебе досталась такая расторопная жена. Если я – черепаха, то что ты скажешь о жене Ашота, которая два дня готовится, прихорашивается, расфуфыривается? Она даже специально идет в парикмахерскую, там ей делают укладку, завивку, маникюр, педикюр, макияж, и много чего еще. А я все это делаю сама, потому что на твою так называемую зарплату в парикмахерской со мной даже не поздороваются.
Я мысленно пересчитал гостей, сидящих за нашим столом. Не считая меня и жены, их было двадцать два человека. Две футбольные команды в полном комплекте. Это означало, что двадцать две пары глаз наевшихся до отвала и мирно переваривающих съеденное людей добродушно, с миссионерской, иезуитской улыбочкой смотрят, как ты шаришь глазами по столу и пытаешься найти среди руин что-нибудь приемлемое.
Тебя охватывает ощущение полного одиночества. Жена не в счет, она на диете. Причем относится она к этой своей диете очень серьезно. Ей, видите ли, нужно похудеть, сбросить лишние десять-пятнадцать килограммов. Она эти лишние килограммы сбрасывает уже четыре года, да все никак не сбросит. Полностью исключила из рациона хлеб и мучные изделия, целыми неделями сидит на голодном пайке. Правда, в подобных случаях, когда слишком много соблазнов, когда на десерт подают несколько видов тортов – «Микадо», «Мужской идеал», «Наполеон», лимонный торт, воздушные эклеры и трубочки с кремом, пахлаву и другие столь же неотразимые сладости, она, выразительно и обреченно вздыхая, отходит от правила, делает для него исключение, чтобы потом ненавидеть себя за проявленное безволие и соблюдать голодную диету с еще большим остервенением.
А ты между тем мрачно сидишь, с трудом выдавливаешь из себя дружелюбную улыбку и, включив свои дедуктивные способности, вычисляешь: вот здесь недавно был «Столичный салат», в этой пиале был твой любимый паштет из красной фасоли с кольцами репчатого лука и зеленью, в той пиале, судя по остаткам соуса, приправленного орехами и ароматным сунели, было восхитительное сациви, по оранжевой сметане и майонезу догадываешься, что в этой вазочке была бесподобно вкусная тертая морковь с чесноком, в той большой продолговатой тарелке было фирменное блюдо хозяйки, настоящий шедевр кулинарного искусства – «селедка под шубой», а в этой десертной пиале – мелко нарубленный салат из испеченных баклажанов с болгарским перцем и помидорами... Ну как тут не вздыхать при мысли, каких замечательных салатов, деликатесов и изысканных яств ты лишился из-за... Впрочем, не сыпьте соль на раны...
От свиного шашлыка, нашего всемирно знаменитого «хороваца», гордости армянской национальной кухни, как это, впрочем, и ожидалось, остались одни лишь ностальгические воспоминания в виде обугленных, явно передержанных и потерявших свой товарный вид кусочков, представлявших собой здоровенные кости, покрытые тонким, невзрачным слоем жилистого мяса. Брать эти кусочки не было никакого смысла: пришлось бы долго и безуспешно грызть кости на глазах у всего честного народа. Проку никакого, но при этом на твой тарелке стал бы возвышаться предательский холмик костей внушительных размеров. Смотришь на эти остатки былой роскоши и думаешь: «Да ну его, этот самый шашлык. Обойдусь как-нибудь без него».
Но нет правил без исключения. Один раз мне просто повезло, потрафило, но это было чистейшей случайностью, как выигрыш в лотерею. Это был, что называется, «крупный выигрыш».
С легкой руки наших преуспевающих сограждан, разных нуворишей и олигархов, так называемых «новых армян», последние десять-пятнадцать лет в широкий обиход вошло и стало традицией проведение свадебных пиршеств в ресторанах. Какими бы большими хоромами ни были дома богачей, они не в состоянии вместить триста, четыреста, пятьсот, а то и больше гостей, которых им непременно нужно было пригласить. К свадебному обряду, к свадебной церемонии и последующему ресторанному застолью стали готовиться со всей серьезностью, тщательно и основательно. Заранее составлялись и рассылались красочные пригласительные открытки, нанимался специальный тамада из мира шоубизнеса – профессиональный актер или телеведущий какой-либо популярной программы, новобрачные специально обучались танцам, в частности, вальсу...
Мой друг Ашот – ну да, тот самый, жена которого в глазах моей жены была медлительной черепахой – собирался выдать замуж свою дочь. Жених был выходцем из какой-то глухомани, отдаленного горного армянского селенья, настолько отдаленного и настолько горного, что я о нем слыхом не слыхивал.
Свадьбу, как правило, организовывает сторона жениха, а сторона невесты, по договоренности, принимает участие в расходах, платит за своих приглашенных гостей. Но в нашем случае сторона жениха как-то самоустранилась – дескать, хотите свадьбу, приезжайте в нашу деревню, привозите с собой хоть сто человек, хоть двести, мы для вас и быка зарежем, и всю деревню на пир созовем; будет вам и музыка, будет вам и зурна и дудук с доолом , так что все будет чин-чинарем, по высшему разряду. Но чтобы провести свадьбу в ресторане, да еще в городе, в этом дорогущем Ереване – нет уж, извините. Увольте. У нас таких возможностей нет, не было и в ближайшем тысячелетии не предвидится.
Голь, как известно, на выдумки хитра. Мой друг Ашот оказался в той пресловутой ситуации, когда «денег нет, а выпить хочется», то есть он решил «с помпой» организовать скромную, «бюджетную» свадьбу. Обо всех своих идеях, замыслах и намерениях он делился со мной. Несколько долгих месяцев он ни о чем другом, кроме намечавшейся, предстоявшей свадьбе, не разговаривал. Прибегал каждый вечер, доставал из карманов калькулятор, блокнот и ручку и начинал считать и пересчитывать предстоящие расходы.
- Нет, ты можешь себе такое представить! – сокрушался он. – Я хотел нанять на роль тамады телеведущего, а он запросил три тысячи долларов. Да еще клялся, что это он делает большую эксклюзивную скидку для меня, а у других берет пять тысяч. Можешь ты себе такое представить? За один вечер он хочет заграбастать столько, сколько я, доктор наук, получаю за пять лет. Но чукча не дурак. Я тут подыскал одного пенсионера, так я его уломал на триста долларов. Это тоже сумасшедшие деньги, но не такие сумасшедшие, как три тысячи.
- А мне кажется, - сказал я ему искренне и по-дружески, - что ты хочешь съесть дармовой сыр в мышеловке и смыться прежде, чем она захлопнется. Но так просто не бывает...
- Почему не бывает? Бывает. Вот увидишь, как я это дело сварганю.
На следующий день он пришел еще более возбужденный, в растрепанных чувствах.
- Нет, ты можешь себе такое представить! В центре города в ресторанах за рыло берут сорок-пятьдесят долларов. Совсем с ума посходили. Чем они думают? Но чукча не дурак. Я тут неподалеку от города нашел один ресторан, там за рыло берут двадцать долларов. Тоже сумасшедшие деньги, но это все же не сорок долларов и не пятьдесят. Там подают два горячих блюда вместо трех. А на хрена мне три горячих блюда? Кто там будет считать горячие блюда? Был бы корм. Какая разница – два блюда или три? Обойдемся двумя.
Еще через день он сообщил, что заложил свою квартиру.
- Послушай, - сказал я ему, - ты что, совсем сбрендил? Еще не поздно, может, ты все-таки откажешься от этого сыра, то есть, я хотел сказать, от этой свадьбы. Далась она тебе! Купи молодоженам путевки на Кипр или, скажем, в Дубай. И им хорошо, и тебе не нужно будет садиться куда не надо.
- Да ты что, в самом деле! – возмутился Ашот. – Ты совершенно не разбираешься в коммерции. Свадьба – это тоже бизнес, коммерция. Ты видишь только одну сторону медали, только расходную часть. Но есть еще и обратная сторона, приходная часть. Все эти деревенские родичи жениха принесут по пятьдесят или по сто долларов. Кто может, принесет сто, а тот, кто не постесняется признаться, что он – неимущий или жлоб, пусть принесет пятьдесят долларов, черт с ним. Теперь давай посчитаем. Расходная часть у нас такая. Двадцать долларов на рыло помножим на число рыл, то есть на двести, получим четыре тысячи долларов. Я, таким образом, плачу ресторану четыре тысячи. Я всех предупредил, чтобы приходили семьями по два человека и чтобы не приносили подарков. И чтобы без дураков. Знаем мы этих деревенских. Заявятся целой оравой и принесут какую-нибудь безделушку на двадцать долларов. С них станется. Поэтому я специально им сказал, что лучший подарок – это деньги, причем не в национальных фантиках, а в твердой валюте, то есть в долларах. И чем больше, тем лучше. Можно и в евро, это даже еше более твердая валюта.
День свадьбы неумолимо приближался. Ашот приходил каждый вечер, делился своими новостями, заботами и хлопотами.
- Этот тамада – какой-то маразматик. Старая калоша. Двух слов не может запомнить. Я все до мелочей расписал – кто чей родственник, пронумеровал все тосты, написал тексты для каждого тоста, а он все путает. Склеротик чертов.
Накануне дня свадьбы он примчался сам не свой.
- Нет, ты можешь себе такое представить! Мой шурин такое коленце выкинул! Не приду, говорит. Спрашиваю, что случилось? Отвечает – неважно себя чувствую. Но это простая отговорка, точно тебе говорю. А настоящая причина в том, что я ему сказал: приходите с женой, но без детей. Я это всем говорю. Вот и тебе тоже сказал, разве не так? Ты ведь на меня не обиделся, правда? А он, видите ли, обиделся. Рога показывает. А мне на кого обижаться? Я ему объясняю: пойми, говорю, там же все места расписаны. Каждое рыло обходится мне в двадцать долларов. А он говорит: не приду, и все. Сто долларов дам, а сам не приду. Можешь ты себе такое представить? Это же нож в спину. И это говорит мой близкий родственник. Вот уж взаправду – если вор будет из домочадцев, быка выведут через кровлю.
- Да ладно тебе, ну что ты так переживаешь! – говорю я ему. – Не следовало тебе обижать шурина, но что сделано, то сделано.
- Да нет, ты просто не понимаешь. Дело не только в этих поганых деньгах. Теперь там высвободилось два свободных места. По двадцать долларов на рыло. Это все равно, что взять и порвать сорок долларов. Или сжечь. Я же не такой богатый, чтобы порвать или сжечь сорок долларов. Кстати, ты мог бы привести с собой детей. У тебя как раз двое.
Найти этот самый ресторан за городом оказалось совсем не просто. Таксист о нем даже не слышал. Машина долго петляла по загородному бездорожью, по ухабам и рытвинам, водитель про себя ворчал и чертыхался. После получасового блужданья он наконец не выдержал и спросил:
- А вы точно уверены, что есть такой ресторан? Асфальт давно уже кончился. Мы уже скоро окажемся на территории Грузии. Или даже Азербайджана.
- Не умничай, - ответил я. – Таксисты должны знать все рестораны города.
- Да, но город давно уже остался позади. Мы уже подъезжаем к совершенно другому городу.
Настроение было изрядно испорчено. Поиски ресторана и ворчанье таксиста обошлись мне в недельную зарплату.
Мы с женой устроились по двум сторонам освобожденной для нас укромной, угловой части стола, за которым сидели близкие и дальние родственники жениха.
- Вот, познакомьтесь, за этим самым дальним столом сидят дальные родственники нашего жениха. Седьмая вода на киселе, - бесцеремонно представил их Жорик и, обратившись к нам с женой, добавил:
- Так вам и надо. Не нужно было опаздывать.
Я выдержал для приличия полуминутную паузу, унылым, апатичным и безнадежным взглядом окидывая ближнее и дальнее пространство нашего стола.
Конечно, говорить о каком-то разочаровании не приходится: ничего другого я и не ожидал здесь увидеть: получасовое опоздание на свадьбу не могло не иметь пагубных и необратимых последствий.
Весьма значительный урон был нанесен большим блюдцам с черной и красной икрой. Я сразу же с удовлетворением и облегчением отметил про себя, что черная осетровая икра не имела совершенно никакого отношения к осетру, а красная лососевая игра – к лососю. И ни к какой другой рыбе эти черные и красные шарики также не имели отношения. Это была весьма заурядная и дешевая, шитая белыми, вернее, черными и красными, нитками подделка, имитация, так называемая искусственная икра, которой завалены все маленькие лавочки и бутики нашего города. Эти малюсенькие лавочки-мавочки, будочки-мудочки едва сводили концы с концами и в силу этой причины не отличались особой разборчивостью в поставках товаров сомнительного происхождения и не очень-то заботились о своей репутации. И покупали эту жалкую подделку в основном такие же непривередливые дешевые рестораны, которые, в свою очередь, тоже не отличались особой щепетильностью в обслуживании своих клиентов. Сомнений здесь быть не могло: даже внешнее сходство с настоящей рыбной икрой было весьма и весьма поверхностным и приблизительным, и не заметить этого сходства мог только законченный фраер и лох.
- Я – Жорик, - протянул мне руку сидящий напротив краснолицый, пышущий деревенским здоровьем мужчина с красным одутловатым лицом, большими лоснящимися губами и красными, как у кролика, уже изрядно осоловевшими глазами.
- Жорик-обжорик, - невольно вырвалось у меня, и я улыбнулся как можно дружелюбнее, чтобы мой новоявленный знакомый не вздумал, чего доброго, обидеться на мою шутку. Это был экспромт, но Жорик вполне мог принять его за «домашнюю заготовку».
Мы с женой только-только адаптировались к окружающей обстановке, а Жорик тем временем продолжал с серьезным и сосредоточенным видом выгребать ножом остатки масла и намазывать его на «горбушку» хлеба. Справившись с этим делом, он стал так же деловито намазывать на хлеб все то, что оставалось от красной и черной икры. При этом он то и дело сочувственно, можно даже сказать, соболезнующе, посматривал на меня, всем своим видом как бы говоря:
- Видишь, друг мой, как плохо опаздывать. Икра была, да вся вышла. Пеняй на себя.
Жуя свой бутерброд с икрой, он нарочно и целенаправленно демонстрировал мне, как он блаженствует, прищуривался, закатывал глаза, причмокивал.
- М-м-м, ох-ох-ох...
- Что, очень вкусно? – с ехидной ухмылочкой спросил я.
Он, конечно же, без труда уловил иронию и подвох в моем вопросе и самодовольно ответил:
- Ну еще бы! Ведь это же икра! Деликатес! Я очень люблю икру. И красную, и черную. – И с нескрываемым злорадством добавил:
- Жаль, что для вас ничего не осталось...
- Ничего, как-нибудь переживу, - ответил я с той же самой ехидной улыбочкой, приправив интонацию хорошей порцией язвительности. – Тем более, что она – искусственная.
- Как это искусственная? – мой сотрапезник продолжал по инерции благодушно улыбаться, будучи уверенным, что я просто блефую, чтобы сгладить ощущение досады, неловкости и конфуза.
- Конечно искусственная. А вы что, съели всю эту гадость и даже не заметили, что это вовсе не икра?
- Да что вы мне голову морочите? Как может икра быть искусственной? Это же не мед, в конце концов. Мед подделать можно, я сам его подделываю и продаю вместо настоящего. Это очень просто: кормишь пчел сахарным сиропом, и получается сахарный мед вместо цветочного. И ты продаешь сахар по цене меда. Они настолько похожи по виду и по вкусу, что только специалисты и знатоки могут отличить настоящий мед от искусственного. Причем они тоже нередко ошибаются. Но как можно подделать икру? Что, по вашему, рыбам дают искусственный корм?
- Нет, все намного проще: икру элементарно подделывают – по специальной технологии и с помощью очень простого оборудования.
- Да, да, сейчас сплошь и рядом продают искусственную икру, - поддержал меня мой сосед справа. – По виду она довольно похожа на настоящую, только вот вкус у нее совсем другой. Безвкусный какой-то у нее вкус. Говорят, искусственную икру делают из нефти, - авторитетно добавил он.
У Жорика благодушная и счастливая улыбка постепенно стала тускнеть и исчезать, и по мере ее исчезновения его круглое лицо стало вытягиваться и даже стало овальным.
- Так вот оно что, - меланхолично протянул, почти простонал он. - А я-то думаю, почему она пахнет соляркой. Да и вкус у нее тоже какой-то странный – не то бензин, не то одеколон. Надо же, а я ее всю слопал, схавал за милую душу. А от этой искусственной икры можно отравиться? – внезапно струхнул и запаниковал он.
- Да нет, не нужно беспокоиться, - заверил я его. – Она не вкусная, но не опасная. Так что самое худшее для вас уже позади.
- Знаете, я не столько за себя беспокоюсь, сколько за этого оболтуса, - стал оправдываться он, кивнув на сына-подростка. – Он съел даже больше, чем я. Я подумал – ну где еще приведется такой случай, и скормил ему несколько тарелок.
Он понемногу успокоился, считая, что раз уж я настолько хорошо информирован об искусственной икре, то наверняка буду осведомлен и о ее свойствах.
И вдруг мой взгляд задержался на продолговатой тарелке, в которой бледно-желтым и оранжево-охровым огнем горели аппетитные ломтики балыка и копченого лосося-горбуши. Это было просто невероятно. «Что нужно слепому? – Пара глаз», - говорят в таких случаях. Я готов был потерять всякое доверие к своим глазам. Невероятно было не то, что на таком «бюджетном», откровенно скромном столе вдруг оказались столь дорогие и изысканные закуски, невероятно и непостижимо было то, что по соседству с вычищенными, основательно и фундаментально разоренными блюдами эти тарелки с балыком и горбушей сумели сохранить свою девственную незапятнанность и нетронутость.
«Нет ли здесь какого-то подвоха?» - невольно подумалось мне. Балык и копченая лосось имели отменный товарный вид и ласкали глаза, но само по себе это еще не могло быть абсолютной гарантией столь же отменных вкусовых качеств этих рыбных деликатесов.
Я протянул руку к стоявшей поодаль тарелке и нацепил на вилку ломтик с лоснившимся от жира балыком, затем с подозрением и со всеми предосторожностями откусил кусочек и стал медленно его жевать. Балык оказался замечательно вкусным – просто зашибись! – как говорят в таких случаях.
- Так. Теперь самое главное – не показать, что я обнаружил золотой прииск, - сказал я про себя и сам себе.
Остальную часть лежавшего на моей тарелке ломтика я ел с таким мрачным и брезгливым видом, с каким ел плохо проваренный ботинок Чарли Чаплин в фильме «Золотая лихорадка». Тот, кто видел этот фильм и помнит эту сцену, сразу меня поймет, всем остальным описать это словами будет очень непросто, так что им придется напрячь свое воображение и фантазию.
Сидящему напротив Жорику, этому большому любителю икры, необычайно понравились мои «мучения», и он решил отыграться на мне за свое недавнее фиаско. Он услужливо пододвинул ко мне тарелку с балыком и лососем, широко осклабился и сказал:
- Да вы ешьте, ешье, не стесняйтесь. Сало, конечно, не ветчина и не икра, и тем более не шашлык, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Ничего, зато всем потом будете рассказывать, что ели на свадьбе сало.
И в этот самый миг меня осенило. Так вот в чем дело! Он просто не воспринимал балык и горбушу как рыбу. Рыба для него – это ишхан, севанская форель, или там карп, сазан, толстолобик. Балык – жирный и матовый, бледно-желтый от лоснящегося жира – действительно внешне чем-то напоминает отекшее, несвежее сало.
Я ответил ему кислой, как лимон, улыбкой: мол, шутку его принял с пониманием, и раз уж не приходится выбирать между шашлыком, ветчиной и икрой, буду честно нести на Голгофу свой крест. И я с тяжким вздохом нацепил на вилку очередной ломтик горбуши. И положил на него дольку лимона – раз уж пить чашу страданий, то непременно уксусную, то есть с кислым лимоном и до дна.
Ценитель икры между тем решил позабавить народ анекдотом.
- Как-то заходит один человек в ресторан и говорит официанту: «Принеси мне девяносто девять пирожков». А тот отвечает: «А почему именно девяносто девять, а не сто – для ровного счета?» - «Ты что же это, за свинью меня принимаешь?» - отвечает тот.
Рассказал и затрясся от смеха, прикрыв глаза и всем своим видом приглашая окружающих поддержать его.
- Ха-ха-ха, - сказал я. – Очень смешной анекдот, особенно если достать его из нафталина и проветрить на бельевой веревке.
Жорик продолжал бдительно следить, чтобы мои челюсти не простаивали, и едва я успевал дожевать один ломтик, как он подкладывал мне несколько новых. При этом он, хитро подмигивая соседям, приглашал всех наблюдать, как я занимаюсь самоистязаньем и в мученьях и страданьях, жертвуя собой, уничтожаю ломтики пожелтелого талого сала.
Вскоре тарелка с копченой рыбой опустела, и тогда Жорик распорядился, чтобы ко мне пододвинули другую тарелку, стоявшую в отдалении.
- Люди, дайте сюда это сало, вы же его не едите. Вы же совершенно в нем не разбираетесь. Ну куда там ослу оценить всю прелесть миндаля, - сослался он на народную поговорку и хитро подмигнул мне: мол, здорово я их поддел?
Когда я расправился со всем балыком и горбушей на нашем столе, мой сосед по наущению Жорика самолично встал с места и принес две тарелки с балыком с соседнего стола. Затем еще две. Затем Жорик подключил к делу других снабженцев, и его добровольные эмиссары стали приносить мне балык и горбушу с самых отдаленных столов.
Все это время заслуженный пчеловод и знаток икры продолжал пребывать в полной уверенности, что он издевается надо мной и мысленно представлял себе, с каким смаком он завтра будет рассказывать односельчанам, как он скормил одному городскому лоху целый килограмм, да нет, какой там килограмм! - добрых два килограмма подтаявшего сала.
Наконец дело дошло до самой последней тарелки копченой рыбы. Эмиссары возвращались из своих вояжей с пустыми руками и в ответ на вопросительный взгляд Жорика отрицательно кивали головой.
Я продолжал угрюмо и озабоченно поглощать последние во всем ресторане ломтики балыка и горбуши. На моей тарелке оставался самый что ни на есть последний кусочек балыка. И вдруг в изрядно захмелевшей голове Жорика что-то сработало: то ли короткое замыкание, то ли просветление.
Резко вскочив с места и вытянувшись через весь стол, он стремительным движением, на какое-то мгновение опередив меня, сграбастал своей вилкой с моей тарелки этот последний ломтик, понюхал его, затем положил к себе в рот и стал сосредоточенно жевать.
В течение доли секунды его добродушное, расплывшееся в широкой улыбке лицо помрачнело. Так внезапно меняется погода, когда солнце скрывается за тучами.
- Это не сало! – взвизгнул он. Его лицо исказилось от неизбывного страдания. Он выглядел так, словно его предали, словно он вдруг уяснил для себя, что неправильно прожил всю свою жизнь, учился в неправильной школе, неправильно женился, произвел на свет неправильных детей...
- Что это? – спросил он меня жалобно, и было совершенно ясно, что он сокрушен, побежден, что ему подрезали крылья, что он сдался, признал свое поражение, что завтра он никому ничего не будет рассказывать, будет ниже травы, тише воды, и скорее всего будет чураться односельчан, станет отсиживаться дома.
- Как что? Вы что же, плохо видите? Это же балык, копченая осетрина. Это рыба такая.
- Это что же, копченая рыба? Вы хотите сказать, что это селедка?
Бедный, бедный, бедный Жорик... Для него селедка была единственным и безальтернативным видом копченой рыбы. Я вежливо и великодушно просветил его.
- Не совсем селедка, но тоже копченая рыба. Дальняя родственница селедки. Седьмая вода на киселе.
И вдруг – бац! Он дал здоровый, звонкий подзатыльник своему сыну-подростку и зашипел:
- Это ты во всем виноват. Это ты меня сбил с толку. Ишак ты, сын ишака. Это ведь ты сказал, что это сало.
В это время ко мне подошел мой друг Ашот и осведомился:
- Ну как вам наша свадьба?
- Все в порядке, - сказал я. – Скупой платит дважды.
Музыка играла слишком громко, она просто глушила нас. Ашот не расслышал меня, но очень может статься, что ему было просто сподручно не расслышать моих слов.
- Что? – переспросил он.
- Я говорю, замечательная свадьба. Жадность фраера губит.
- Не слышно. Ты что это, чем-то остался недоволен? – я не мог понять, притворяется он или нет, не слышит, потому что не хочет услышать, или действительно не слышит.
- «И сказал ему Балда с укоризной, не гонялся бы ты, поп, за дешевизной», - прокричал я ему в самые уши.
- Кого это ты называешой балдой? Меня?
- Да нет, что ты. Это я – Балда. А ты – поп. Поп, который гоняется за дешевизной.
Из ресторана мы с женой возвращались усталые, но, в общем и целом, довольные, можно даже сказать, в приподнятом настроении.
- Видишь, нет худа без добра, - жена решила выжать все плюсы из сложившейся ситуации. - Если бы мы не опоздали, то вечер сложился бы совсем по-другому. А так все сложилось самым лушим образом: и я не нарушила свою диету, и ты поел свою любимую копченую осетрину и горбушу. Ты хотя бы наелся?
- Нет, - сказал я. – Глаза не наелись. И как я мог прозевать, проворонить тот последний кусок! Никогда себе этого не прощу. Вот что, дорогая. Больше никаких опозданий, - строго сказал я. – В следующий раз будешь готовиться с самого утра. Раз на раз не приходится. Не всегда коту масленица.
|