Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Скачущие человечки

Скачущие человечки

Всем идеям, доведенным до абсурда, посвящается.

Скакать по кочкам покрытым мхом, когда под сапогами чавкает, приклад колотит по бедру, а к мокрой от пота спине комбез придавлен тяжелым рюкзаком, крайне неприятное занятие, скажу я вам.
- По кочкам скачи, олух! Потонешь, никто тебя идиота вытаскивать не будет! Весь комбез мне забрызгал.
Это Арко орет на Фофуна. Тот не допрыгнул до кочки и угодил прямо в воду. Насчет утонуть, это он перегнул. Да, между кочками лужи, но под водой твердая почва. Хотя через несколько лет может заболотиться так, что топь сплошная будет.
Осталось немного – до леса метров двести. И по скачкометру еще надо продержаться минут пять. Потом будет привал…
- О, черт!
И тут же:
- Воздух!!! Ложись.
Прямой строчкой совсем близко прошили опушку маленькие фантанчики. На кочке словно острым клинком срезало молоденькую березку.
- Подъем! Скачем к лесу…
Из двадцати пяти человек двадцать четыре поднимаются и скачут по кратчайшему пути к лесу.
Добираемся до деревьев. Арко объявляет привал. Я мельком смотрю на скачкометр. Все точно. Двадцать секунд назад как.
- Ситко!
Это Арко меня окликает. Я только успел скинуть рюкзак, привалиться к сосне спиной и вытянуть занемевшие от получасовой скачки ноги. Голос у Арко сейчас хоть и командный, но не такой резкий и суровый, как обычно. Для него это почти ласковый голос. Интересно, в постели с девчонкой он таким же голосом разговаривает. Наверное, вообще молчит. Знай сопит.
- Ситко, сгоняй за рюкзаком Бентилы. Да пульс пощупай на всякий случай.
Ну, конечно, в энергонакопителе Бентилы должно быть пять-шесть киловатт-час. Не бросать же. Только почему, блин, я?
Короткими перебежками, пригнувшись, бегу к распластавшемуся на кочке Бентиле. Подбегаю ближе. Нет! Все-таки, к безжизненному телу Бентилы… Лицо в воде по самые уши. Даже если не сразу пулей, то захлебнулся. Отстегиваю от комбеза рюкзак и назад.
Стоп! У Бентилы, помнится, был отличный нож. Выкидной, с наборной рукояткой. Лучшая сирийская сталь и желобок для крови. Шарю в голенище правого сапога. Вот он! Автомат тоже надо прихватить. Только пусть Арко дает его тащить кому-нибудь другому. Да хоть бы этому борову Герину. Тому все нипочем. Или Фофуну, хе-хе, которого он гнобит постоянно.
Отдаю Арко рюкзак и автомат.
- Молодец. Хвалю.
И продолжает смотреть на меня выжидательно. Я, не моргая, смотрю ему в глаза.
- Иди отдыхай… Ладно, нож оставь пока у себя.
Прислоняюсь к сосне, вытягиваю ноги. Глаза закрываются сами…

Нас бросили на зачистку небольшой деревушки. Кажется, она называется Козодоевка. Мы залегли на опушке леса. Из-за деревьев хорошо просматривается кучка хаотично разбросанных домишек, всего десяток, не больше, прилепившихся к высокому берегу, словно змея, извивающейся речушки с одноименным названием.
Поступил сигнал из Центра, что эти козодоевцы, по крайней мере часть из них, не скачут, а лишь имитирует скачки. Пока что мы лежим и осматриваем деревню в бинокли. До времени «ч» еще остается минут пятнадцать. Арко распределяет, кто из нас в какой дом идет. Уже светает, но в деревне еще тихо. До ближней постройки метров сто.
Арко показывает мне на крепкий бревенчатый дом, расположившийся ближе остальных к реке. Я киваю. Он говорит:
- Ты, Стеля и Ботом.
- Ясно.
- Когда махну пилоткой, начнете перебежками и ползком пробираться к своим целям. Двигаться бесшумно и незаметно, чтобы не вспугнуть. Ясно?
- Ясно.
- Подобраться к объекту на расстояние десяти-пятнадцати скачков, чтобы накрыть их врасплох, когда наступит время «ч». Ясно?
- Ясно.
Ясно, куда уж яснее. Подберемся поближе и посмотрим, что они будут делать, когда наступит «ч».
- Если только они не поскачут, то уж они у нас попляшут.
Арко осклабился на мой каламбур:
- Сам не забудь скакать, Тарапунька и Штепсель, екарный компот.
Смотрю в бинокль, переводя от окна к окну. В нашем доме все тихо. Занавески полосатенькие задернуты плотно. А что там в других домах? Перевожу фокус на соседний домик-пряник. Ишь ты, какая резьба затейлевая по углам, по торцам скатов и вокруг окон. А вот тут занавесочка кружевная плохо задернута, дает заглянуть внутрь. Кажись, там в углу у стенки кровать. Но что на ней не разобрать. Что-то белое. У окна столик скатеркой покрытый. Ничего особенного. Чистенько, беленько. Но что-то не так. Не могу понять только…
А…вот оно. Что это за ритмичные колебания тени на стене? От чего это она…
Получаю пинок под ребро прикладом. От неожиданности чуть не вскрикиваю:
- Какого херца…!
- Заснул что ли? Не видишь, что старшина машет своей пилоткой, будто от роя пчел отбивается. Двигай давай, а то так и «ч» проспишь.
Это - Стеля. Спасибо ему. Вскакиваю, бежим, пригибаясь, до ближайших кустов.
Позицию заняли хорошую. Вроде, все тихо сделали, никого не вспугнули. Собака здоровенная у них такая белая с рыжими подпалинами только из своей конуры выскочила, как Ботом ей прямехонько под отвисшее ухо в шею стрелочку с ядом пустил. Гавкнуть не успела.
Показываю Ботому, что он на крылец массивный к входной двери скачет. Стеля с другой стороны заходит. Наверняка, у них есть второй выход в сторону реки, хоть отсюда и не видно, но должен быть. А я к окну прямиком в пять-шесть скачков должен добраться, чтобы сразу накрыть, пока они прочухать не успели.
Смотрю на скачкометр. Две минуты и двадцать секунд. Тут вдруг петух где-то в дальних домах про рассвет вспомнил.
Тьфу ты, мать! Не вовремя как. Ах ты, чертов кочет, бошкальский наймит. Побудку своим решил устроить. Тебя бы сейчас на чахохбили порубить.
Всё – время «ч», вперед! Подскакиваю к окну, и сразу на скоку по стеклу прикладом. Дзынь! Срываю полосатую занавеску. Ага! Вот они. Жирный такой бошкаль сидит на стуле в исподнем. Одной своей мясистой лапой тройной подбородок подпирает, а другую свесил со стола и равномерно покачивает… Вот бошкало обдолбанное! А на запястье его не один, а два скачкометра в такт с рукой качаются! Так вот как вы тут скачите?!!
Сомнений никаких. Полрожка в него всаживаю. Кричу Ботому со Стелей, чтобы в дом врывались.
- Там еще кто-то есть. Добивайте тараканов пока не разбежались. А сам скачу у окна и начинаю осматриваться по сторонам. Как там оно у других наших идет?
И тут вижу… мать чесная, корова лесная…Из крайней хаты по нашим ребятам пчелок девятиграммовых с чердака кто-то пускает. А наши, что там поближе… скачут, скачут, а пчелки их в упор кроют… Оглядываюсь. Непроизвольно ищу глазами Арко. Надо туда идти. Сколько их там бошкалей в этой хате засело?
Скачу во весь опор в сторону крайнего дома, хоронясь за разными укрытиями. Доскакал до домика-пряника с резными окошками. Дальше вдоль стены. Невольно у окна того самого, где тень прыгала, останавливаюсь, не переставая скакать, и заглядываю. А там…
Герин, боров, на той самой кровати, раскрасневшийся, хоть прикуривай, - правой рукой шарит у себя где-то в районе солнечного сплетения, будто ремень пытается расстегнуть, а левой уперся в кровать… Да нет, не в кровать. Вот он левую руку поднимает и вижу, что в его здоровенном кулачище золото… И струится это золото сквозь его пальцы-сардельки, ниспадая на подушку локонами. Не вру, в первый момент и правда была мысль, что это золотой песок в его руках. Но только секунду длилась эта мысль.
Это же он девушку за волосы держит. До этого лицом ее в подушку давил, а сейчас оторвал от подушки, видимо, дать ей воздуха глотнуть. А ремень его уже крепко стягивает ее руки за спиной. А сам Герин, пытается на ней верхом свои портки форменные расстегнуть.
И тут вижу я ее глаза. На меня в упор смотрят. И в глазах тех ни страха, ни покорности, а только затаенная боль и безмолвная просьба: «Помоги!» И всего одна слезинка по щеке катится между веснушек словно слаломист по склону.
Не знаю, что со мной тогда произошло, то ли бес нашептал, то ли бог напутствовал, то ли оба сразу в два уха мне надудели… Одним скачком вспрыгнул я на подоконник. Как я это сделал? До сих пор удивляюсь. Еще и с рюкзаком аккумуляторным за спиной.
Следующим скачком к кровати. А он, конечно, тоже скачет на кровати, хоть и на коленях стоит. Меня увидал:
- Ситко?! Ты как здесь? Скачи в другую хату, я тут сам управлюсь.
И осклабился так мерзко. А портки он уже приспустил. А я как в землю врос. Даже скакнуть не могу…
А Герин распаленный весь, остановиться не может. Скачет. И орет:
- Проваливай, хреноморд чертов!!!
И уже не скалится, а злобно и тяжело пыхтит. Я взгляд на ее лицо перевел и опять ту же слезинку, запутавшуюся между веснушками увидел. И глаза ее зеленые на меня с укором смотрящие.
Словно очнулся я, скакать опять начал, и… раз, Герину между глаз, в его мясистый нос. Он назад откинулся. В первый момент даже не осознал, что это. Он же у нас в бригаде самый сильный. Кто ему поперек слово скажет. Арко и тот к нему лишний раз не обращается.
Воспользовавшись замешательством, хватаю его за грудки и стягиваю на пол. Скачем мы друг напротив друга, как два петуха, и пытаемся наносить прицельные удары. Если бы не время «ч», он бы меня сразу подмял, даром что рост под два метра и вес больше центнера. А так ему скакать приходится… и, вот умора, портки-то спущенные, ой, как мешают. Благодаря только этим порткам удалось мне изловчится, и на пол его грохнуть подсечкой, но он, падая, ухватил-таки меня своей ручищей, и за собой утянул. Тут уж он сразу сверху оказался и звезданул меня пару раз об пол, что я чуть было не отключился. Чувствую, если еще пару раз меня так тряхнет, то все, финиш мне, отскакался.
Тут мелькнула у меня мысль о ноже Бентилы. Из последних сил рванулся, выхватил нож, и по самую рукоять его Герину под ребро сунул. Тот обмяк сразу и на меня повалился.
Я из-под его туши неподъемной выкарабкался весь кровью заляпанный, и тут только меня обожгло всего осознанием произошедшего, и я похолодел от ужаса содеянного.
Что на меня нашло? Как я мог совершить такое подлое предательство и убить своего товарища боевого и единомышленника верного? И из-за чего???
Поднимаю взгляд… и тут вновь мне эта тень скачущая в глаза бросается. От чего она? Ага, вот те на. На стене ходики большие висят. А к стрелке минутной на резинке от раскидайчика скачкометр подвешен. Каждую минуту стрелка делает рывок и перемещается к следующему делению. За счет этого скачкометр на резинке получает толчок и начинает раскачиваться. Как раз за минуту эти колебания затухают, но тут новое движение стрелки и новый импульс… Вечный двигатель, екарный мобиль! Ничего себе хитроумное бошкалиное изобретение! Это чтобы наши спецслужбы, отслеживающие сигналы со скачкометров, обмануть и сымитировать нон-стоп скачки. Сам спишь, а скачкометр скачет. Да это же…
Перевожу взгляд на кровать, смотрю на неё. А она на меня. И глаза ее таким теплом и благодарностью светятся, что все вопросы о содеянном, о скачкометрах всяких сами собой улетучиваются, как дым, потому что я понимаю, что нет на этом свете ничего важнее для меня, ничего роднее, чем эти веснушки по щекам рассыпанные, среди которых затерялся слаломист прозрачный и чем эти волосы, золотым песком, рассыпанные по лицу и плечам. Смотрю я на нее, глаз оторвать не могу, и забыл даже начисто, о долге своем первейшем, о том, что скакать должен, так как полчаса еще не прошло и время «ч» не вышло.
Не знаю, сколько мы так друг на друга глядели, кажется, вечность, только она первая в себя пришла. Села на кровати и руки мне ремнем гериновским за спиной стянутые протягивает. Я выхватываю из Герина нож, режу ремень. Она берется за тело борова, и пробует волочить его.
- Помогай.
Вместе еле мы его тушу доволокли до погреба и туда сбросили. Она кровь начала на полу затирать. Подол юбки длинной широкой подоткнула за пояс, чтобы не мешала. А я, как полнейший дурак, сижу, да только и могу, что смотреть на ее стройные мускулистые ноги. И начисто я забыл, что скакать надо. И ни одной мысли в голове, что дальше делать…

Первое, что я увидел, когда открыл глаза - это белые стены, белый потолок, белая дверь и… ОНА, скачущая у моей кровати. Ничего еще не осознав, соображаю, что сейчас время «ч» и надо скакать… Неужели проспал?! Пытаюсь вскочить… И ничего не получается. Что за чёрт! За ноги меня, что ли к кровати привязали? Бошкали? Я в плену у них? Позор!
Стоп! Но почему ОНА тогда скачет? Ведь, она же, как раз, из ихних была?! Снится что ли? Закрываю и вновь открываю глаза. Все тоже! Скачет ОНА! Опять пытаюсь встать. И опять не могу. ОНА, видно, замечает мои потуги, и вижу, что улыбается, вроде бы, а по щеке между веснушек, тем не менее, слаломист-слезинка катится.
Вытягиваю руки поискать, чем там меня к койке за ноги прикрутили, и ничего не нащупываю… совсем ничего! Ноги! Где выыыыыы-ыыыы???
Тут дверь открывается и заходит в комнату мужик лет пятидесяти в белом халате.
- О! Очнулся боец-молодец! Славно! Как себя чувствуешь?
- Где я? Вы кто? Бошкаль?
Хохочет.
- Если бы я был бошкаль, то ты бы не любовался сейчас своей прелестной Марчелкой, скачущей вокруг тебя, герой.
- А почему не скачешь? – спрашиваю его сурово.
- Время «ч» закончилось. Только что отскакал положенное.
- А почему ОНА тогда скачет?
- Наверное, потому что очень любит тебя. Она уже тут всех обскакала. За себя и за того парня.
- За какого еще парня?
- Вот простофиля! За тебя, конечно.
- Что значит, за меня?
- Ну, ты-то свое отскакал, солдат. Вот она твою норму и скачет.
- Зачем???
- Как зачем? Вырабатывает твою норму энергии. Энергоресурсов сейчас, сам знаешь дефицит, потому и скачем. Ну, и чтобы ты мог чувствовать себя полноправным членом свободной Скачляндии…
- Да, что ты кислый такой. Ты, можно сказать, в рубашке родился. Вы в Козодоевке на засаду нарвались. Бошкалям еще с воздуха поддержка подоспела. Из вашей бригады никто не уцелел. Один ты. И только благодаря тому, что Марчелка двадцать верст тебя раненного кровью истекающего на себе протащила. Когда тебя на операционный стол привезли, ты уже одной ногой в могиле был…точнее, двумя. Ничего не оставалось, как ампутировать их в срочном порядке. Не было другого выхода, поверь, парень, и прости.
- Не горюй. Жизнь твоя продолжается. Я бы, не задумываясь, отдал свои ноги за такую Марчелку, как у тебя.

Вот так и стала моя Марчелка моей. Она скачет за себя и меня, а я в инвалидном кресле сижу по дереву ножичком режу. Тем самым, про между прочим. Дюже хороший ножичек оказался. Да и вообще, он наш с Марчелкой талисман.
После того как бывший правитель Бошка сбежал за кордон, а править стал Скачков, война потихонечку сошла на нет. Скачкову, конечно, тоже сильно помогли его друзья закардонные. От них же все эти штучки у нас: и скачкометры, и пускатели.
А вот сыночке нашему Торяну в пять лет имплантировали пульсатор-пускатель. Ими тогда заменили напоясные пускатели. Дети, кто специально, а кто просто расшалившись, частенько срывали их. Маленькие они, за ними не уследишь. И не объяснить им было, почему надо скакать не только когда хочется. Ведь тогда уже это было больше, чем просто необходимость пополнять энергетические ресурсы в охваченной послевоенной разрухой Скачляндии. Это было символом новой жизни, новой идеологией, памятью о тех первых скачках на Кордане, когда прыгали просто чтобы согреться, слушая Скачкова и дружно скандируя:
- Долой Бошку!
И нам холодно было там, на Кордане, потому что мы проводили все дни напролет, митингуя, против Бошки. Потом баррикады построили, стали громить и крушить все понастроенное при нем. И кто-то тогда, в особенно холодный промозглый день, когда мы скакали на баррикадах, вдруг крикнул:
- Кто не скачет, тот бошкаль!
Подхватили этот лозунг. Сам Скачков несколько раз выкрикнул его в микрофон, да еще добавил:
- Бей, бей бошкалей!
И понеслось. Подраться мы всегда любили…

А сейчас я сижу у оконца резного. И смотрю как мой внучек, моя отрада, по двору скачет. И ребятки другие тоже бывает заскакивают. Тогда они вместе в казаков-скачков играют. Счастливые они. Даже не подозревают, что мы когда-то не все время скакали, а только по скачкометру, по сигналу «ч». А когда-то в далекой молодости, до Кордана и вообще не скакали. То есть, скакали через скакалку или когда в салочки играли, а так чтобы просто скакать - нет. Девчонки те, еще в классики скакали. А мы, если кто из пацанов с девчонками начинал скакать, могли того задразнить до слез. Глупые были.
А они теперь все время скачут, не переставая, и в школе на уроках и за обедом. Им уже даже, как детям нашим, не вшивают пульсатор-пускатель. Не нужен он уже. Это наукой доказано, и опытом проверено. Нынешние уже на генетическом уровне впитали, и скачут.

Жаль Марчелка не дожила. Не видит она внучка своего, не может порадоваться вместе со мной… Очень она тогда за Торяна нашего непутевого переживала. В юности он дров-то наломал, ох, немало. Связался с нехорошей компанией. Дружок его детства, Дубошит втянул. А я не уследил. Да и как мне без ног-то уследить. Конечно, пример из меня какой, если сынок сызмальства видит, что батя его не скачет, как все. А мать, хоть и скачет две нормы, так, ведь без радости и энтузиазма, как другие, а стиснув зубы.
А может, просто наследственность в нем от отца Марчелки проявилась. Тот же завзятый бошкаль был. Его еще до той моей последней в жизни зачистки ликвидировали вместе с Марчелкиной матерью.
Я хоть без ног, но, чем мог, старался создать правильную атмосферу, чтобы Торян хорошее воспитание получил. Всегда пел, появившиеся тогда новые песни. Хоть и без слуха и голоса, но пел громко.
И бошколята все начнут скакать.
Не просто спорить с тяготеньем,
Еще сложней подвергнуться сомненьем,
Но жизнь не зря зовут борьбой!
И рано нам трубить отбой! Бой! Бой!
Гудят встревоженные горны,
Что завтра злее будут штормы,
Ничем их нас не запугать,
Всех бошколят заставим мы скакать.
Или еще вот такую:
Неба утреннего смог,
В жизни важен первый скок,
Видишь, реет над страною
Бошкалей проклятый рок.
Каждый скачет, сколько сможет
Каждый знает свой шесток.
Видишь, солнце закатилось
Нынче утром на восток.
Но самая, конечно, популярная тогда была вот эта песня:
Весь мир не скачущих разрушим
До основания, а затем
Мы наш мир скачущих построим
Кто был бошкаль, тот станет нем.

А у меня внучок Морик смышленый такой. Подскакивает и спрашивает:
- Деда, а деда, ты почему не скачешь? Так ведь не бывает.
А у меня слезинка непроизвольная из глаза выкатывается, и я руками по своим обрубкам хлопаю. Хотя в глубине души понимаю – не оправдание это. Лет двадцать назад рассказывали про калеку вроде меня безногого, который на руках скакать научился. Про него еще кино тогда сняли.
Шепоток потом, правда, нехороший пустили, что недолго после съемок он проскакал, что, мол де, еще на съемках и помер от того что столько головой вниз скакал, а доснимали, мол, уже с дублером или еще какой-то хитростью. Но я думаю, это злые наветы. От правого дела разве ж кто умирал. За правое дело и умереть не зазорно, а чтоб ОТ правого дела, нет…
Но злые языки тогда быстренько поокоротили. Им, как и детям несмышленым, пускатели стали зашивать, чтобы скакали принудительно, по сигналу «ч». А эти пульсары-пускатели очень просто устроены – в них по таймеру начинают разряды вырабатываться электрические, говорят, довольно болезненные. Но если человек начинает скакать, то разряда не происходит, и боли нет.

Дубошит со своей компанией и с Торяном вместе стали собираться на развалинах заброшенного после Кордана радиозавода. Таких мест в Скачляндии много, и по сей день все больше становится. Так вот они там как-то умудрились собрать радиоприемник и ловить различные закордонные голоса. И наслушались они всякой крамольной ереси, мол де, там никто не скачет и как-то живут в радости. Я думаю, враки все это, если не насчет скачек, так насчет радости. Но по сути, даже если и так, то и черт с ними, это их дело, а мы свое счастье в скачках добыли ценою жизней или вот ценою ног.
А Дубошит и Торян за ним стали сомневаться. Шептаться стали, надо ли скакать. Сами-то при этом скакали, даже на своих сборищах, когда время «ч» наступало. А куда они денутся – пульсары-пускатели зашитые и без их желания вскачь запускают. Они сначала пробовали болевые импульсы терпеть, но там все хитрее было устроено, на уровне безусловных рефлексов, как у лягушек лабораторных, мышцы под воздействием пускателя начинали сокращаться, как при скачках.
Тогда Дубошит решил удалить из себя этот имплант. Вырезать-то вырезал, да сначала крови много потерял, а потом и заражение пошло. Приятели его и Торян первый сами обратились за медицинской помощью. Так их тайна раскрылась, и спецслужбы их всех вычислили. Я-то только тогда обо всем этом и услыхал в первый раз, а Марчелка, видать, и раньше знала.
Она, после того как его забрали, не только мою норму, но и его скакать стала. Хотя там, куда его забрали, он сам не меньше ее скакать должен был. А Дубошита по приговору в расход пустили, для острастки остальных.
Через несколько лет Торян вернулся успокоившийся, тихий, только седой весь. Но ничего, женился. Жена его Морика родила.
Вот только Марчелка, дождавшись Торяна, сразу чахнуть начала. Надорвалась. Шутка ли три нормы скакать, и ведь не девочка. Это внукам нашим ни возраст будет нипочем, ни другие невзгоды – они сызмальства скачут, как заведенные.

Давиче Морик, внучок мой, отрада старости, нашел пружины, где он их откопал только, пострелёныш, ведь уже давно все только на соломе спят, а он раздобыл две старые проржавевшие пружины от матрасов, которые еще в старые времена, до Кургана, делали. И говорит, значится, мне:
- Деда, мы тебе вместо ног эти пружины приделаем, и ты будешь как все скакать…
Тут уж у меня не одна слезинка по морщинистым щекам потекла…Марчелку вспомнил молодую, красивую, золотоволосую…
- Мы еще поскачем…
Категория: Рассказы Автор: Алексей Панограф нравится 0   Дата: 25:09:2014


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru