Ева
|
Так он представлялся, знакомясь. На недоуменный взгляд отвечал, пояснял: - Елагин Василий Андреевич, Ева. Полагал, что это оригинально и остроумно. Ему хотелось, нравилось быть оригинальным и остроумным. Оригинальничал и в одежде, и в манере держаться, говорить, работать... Если коллеги его, фотокоры, обвешаны аппаратами, то у него лишь один, да и тот незаметен - либо опущен в руке (без футляра), либо в кармане просторной куртки. Фотокоры обычно бегают, мельтешат, он же, напротив, важен, нетороплив, не щёлкает без конца, как другие, а смотрит, смотрит - справа зайдёт, слева, отступит, чуть сдвинется, ищет точку, тогда только аппарат поднимает, щёлкает (один, лишь один щелчок!) и опять опускает, орлиным взглядом окинув собратьев. Никогда не дублирует кадр, нет такой надобности, и «проколов» у него не бывает, и снимки картинные. Художник от фотографии! Он подтянут, плечист, элегантен, породистое лицо, впалые щёки, крупные внимательные глаза. И какая-то загадочность в нём, вроде бы ко всему безразличен, вроде числит себя выше всех, знает то, чего не знает никто. Женщины от него без ума. Работает на заводе, заведует фотолабораторией, хотя заведовать некем, он там один. Приличная ставка, подчиняется только директору (генеральному!), снимки даёт в заводскую газету, иногда и в районную. Любит вкусно поесть, выпить шампанского, эрзацы импортные не для него, в этом он знает толк. И в женщинах тоже. Женщины ему нравятся стройные, броские и горячие - чтоб огонь, чтобы страсть, упоение! И тут-то самое, пожалуй, загадочное, предел всей его загадочности - жена у него совсем не такая, полная, некрасивая, с круглым, лунным, лицом и никак уж не огневая. Сам он оттого не страдал, жил легко, беззаботно, свободно, мог домой не являться день, два. Маша, жена, разъярённая, звонила его друзьям, шла к подругам своим, вся в слезах, говоря: - И когда я отмучаюсь? Когда избавлюсь? Ушёл бы уж совсем! Старику Позднякову, поклоннику Васиного таланта и тоже фотографу, сказала: - У него и отец-то, прости господи, до самой смерти по бабам шлялся. Из больницы вышел еле живой и, что бы вы думали, перво-наперво сказал? Всё, говорит, от… Ну, это самое, больше не может. Вот и Вася мой, боюсь, таким будет. Поздняков слегка усмехнулся – то ли тому, что сказал отец, то ли словам Маши: «Боюсь…» Она ещё только боится! Было видно: вернётся он - она его примет, простит. А вернулся он с живым петухом в руках. - У старушки одной купил, - пояснил. - Иду мимо рынка, а она сидит на бетонной плите, причитает: “Чёрт такой, никто тебя не берёт, тащи вот теперь тебя назад”. Жалко мне её стало, я и купил. - На кой леший он? - с ходу жена завелась. - Старый, небось, его три дня варить... - Да ты что! - как от пощёчины вскинулся. - Варить! Такого красавца варить! - А зачем же он? - Ты посмотри-иии! - отпустил его. Петух спокойно пошёл по кухне, рассматривая то плиту, то колонку с посудой, на людей не обращает внимания, а и взглянет, то этак надменно, свысока. Копия Васи! Жена продолжала ворчать. Вася петуха подзывает, водит ладонью над ним, водит, водит кругами. Петух вдруг лёг. Вася ещё поводил - петух уснул. Сидит Вася, склонившись над ним, думает. Встаёт, берёт под мышку его: - Отнесу Петру Гавриловичу - такая фотомодель! И пошёл к своему давнему другу-фотографу старику Позднякову. Вскоре Вася пережил настоящий взлёт. На завод, где он числится в штате, приехал глава государства. Огромная свита, репортёры из центральных газет. Вася тоже пристроился, упросив охрану. Столичные фотокоры щёлкали беспрестанно, мелькали вспышки. У него - ни вспышки, ничего, один аппарат без футляра. Завод химический, вредное производство, пары и прочее, и откуда было знать фотокорам, что и плёнка особая тут нужна, и выдержки тут иные. Вася знал. Знал, где лучше выходит, где хуже, где совсем не получится. Щёлкал наверняка. На следующий день в московских газетах появился жиденький снимочек, во всех одинаковый - у кого-то вышел единственный паршивенький кадрик. У Васи - все тридцать шесть. Напечатал крупные снимки, дал в газеты - свою и районную, устроил выставку у заводской проходной и в Доме культуры. Все хвалили его. Была весна, он ходил в длинном модном плаще, походка уверенная, поза, голос, глаза… Актёр на любовную роль! А хочешь, и героя сыграет... Днём-двумя позже приходит он к другу своему старику Позднякову - поздоровался, сел, устало откинувшись в кресле, вид убитый. - Что с тобой, Вася? Елагин трагично махнул рукой, молчит. Потом зло объяснил: - Директор завода, такой подхалим, заказал тридцать альбомов с главой государства - будет кому-то дарить. Лизоблюд! - Ну и что? - недоуменный взгляд Позднякова. - Да вы знаете, что это такое? - нервно, с надрывом. – Сделать тридцать фотоальбомов! По тридцать шесть! Это ж тысяча восемьдесят! Одно и то же, одно и то же!.. Вроде ничего я к нему относился, к президенту, а теперь ненавижу. Проявляется в ванночке - меня прямо трясёт, так бы и трахнул его по башке!.. В тот же день написал заявление и уволился. А какое было тёплое место! Такого теперь не найти. - Носит их тут! - с обычным своим безразличием сказал о главе государства и прочих наших вождях. |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Алексей Широков | нравится 0 Дата: 02:02:2013 |