Бедно, но чисто
По субботам мать устраивала в моей комнате уборку. Она всегда требовала, чтобы я ей в этом помогал, но очень скоро, уже спустя несколько минут, она гнала меня из комнаты, уверяя, что от меня никакого толку, и я только «мешаюсь под ногами». Я уходил в другую комнату или на кухню, и уже оттуда слушал её недовольный ворчливый монолог:
- Нет, ну ты посмотри на него! Только неделю назад я всё здесь вылизала, а теперь здесь снова такой срач, что даже бурлаки с Волги побрезговали бы тут спать. Сколько раз я тебе говорила: будь аккуратней, поддерживай порядок! Запомни раз и навсегда: пусть будет бедно, но чисто. Людей же стыдно в дом пригласить. Какая-то не квартира, а хижина дяди Тома. Ладно ещё когда мы жили в коммуналке, но я что зря нам эту квартиру выбивала? Сколько я писем писала? И Терешковой, и Щербицкому… Боже, сколько тут пыли! Да я могу пирожки из неё лепить… Так, это ещё что? Опять один носок! Ты меня с ума сведёшь, сволочь такая… Вот где второй носок? У тебя двадцать пар носков и все по одному. Ты мне правду скажи, может у тебя завёлся одноногий приятель, и ты его снабжаешь носками? Так отдавал бы сразу два. И что мне теперь с ним делать? И опять с дыркой! Ты что там, на улице, в носках по асфальту бегаешь? Так, это ещё что? Что это за палки? Ничего не понимаю… Что за муйня такая? Я сейчас себе мозг сломаю… Лёша! Лёша, иди сюда, горе ты моё луковое! Что это за палки?
- Это нунчаки.
- Мне всё равно как эта муйня называется! Меня интересует, для чего они нужны?
- Ну, это как у Брюс Ли, я ж тебе показывал.
- Как у той узкоглазой обезьяны? Унеси их из дома. Мне эти ёлки-палки не нужны! И так полон дом хлама, так ты ещё и приносишь всякий мусор: палки, доски, камни… Прямо не дом, а музей археологии!
- Но я же с ними занимаюсь…
- Лучше бы ты учёбой занялся! У тебя по географии двойка в четверти! Это же уму непостижимо! Как тебе не стыдно? Ты же вырастишь неучем. Будешь дураком, как матрос Железняк, который «шёл на Одессу, а вышел к Херсону». Это же география! Не физика, не химия… Потом же сам благодарить станешь своих учителей за то, что они тебе, дураку, вбили в твою пустую голову знания о том, что Волга впадает в Каспийское море, а столица Аргентины…
- Буенос-Айрос.
- Не умничай! На уроках бы так отвечал! А если ты такой умный, то ответь мне, друг ты мой любезный, - отчего у тебя двойка в четверти?
- Да она меня с первой секунды невзлюбила!
- Нужен ты ей - невзлюбила она его! Тоже нашёлся мне, граф Калиостро! Прямо интриги плетут вокруг его особы! Невзлюбила она его! Выучи предмет – она тебя, как родного полюбит! Ишь, выдумал! Невзлюбила… У неё своих забот полон рот. Всё! Не трепи мне нервы, их уже твой папа потрепал. Уйди с глаз моих долой, матереубийца. Ты видишь, что я занята? Сам убрать не в состоянии, так хоть мне не мешай.
Я снова уходил в другую комнату или на кухню, а она продолжала бурчать:
- Казалось бы, живёшь на всём готовеньком. Не жизнь – малина. Обувают, одевают, кормят!.. Ни войны, ни голода, ни работы… Здоровье в порядке. Наслаждайся! От тебя требуется только одно – учись хорошо и мать не огорчай. Государство предоставило вам возможность получить образование. Бесплатно. Учись – не хочу! Зачем? Я лучше буду кино смотреть, книжки о войне читать и палками размахивать. Не понимаете вы своей выгоды! Поколение неандертальцев! А вы же, между прочем, будущие инженеры, врачи, строители!.. Что вы, блядь, настроите с такой учёбой? Вы же всё развалите только, всё, что вам настроили отцы и деды… Не хотят они учиться, не хотят. Думают, небось, что за них всю жизнь другие будут отдуваться! А мы не вечные. Мать твоя в трёх шагах от могилы! А такой учёбой, ты её ещё подталкиваешь в гроб. Так… Это ещё что?.. А ну-ка, поди сюда, паршивец! Алёша! Я кому сказала, иди сюда! Это что за сигареты? Ты что – уже куришь?
- Это не мои.
- А чьи? Академика Сахарова? Так он уже давненько к нам не заглядывал. Прекрати лыбиться, как Мона Лиза. Я спрашиваю серьёзно! Чьи это сигареты?
- Друг дал. Его папа не знает, что он курит. Я сегодня ему отдам.
- Учись врать, Алёшенька. Развивай фантазию! Всё шито белыми нитками. Если хочешь курить – пожалуйста, кури. Только не лги маме. Маму и так всю жизнь дурят. Кури, на здоровье. Никто не возражает. Но помни, что здоровья у тебя как раз и нет. У тебя же астматические компоненты. Тебе курить категорически противопоказано. Тебе же до астмы – рукой подать. Будешь курить – пеняй на себя. Приступы всю жизнь твою искалечат. Полезешь на женщину, и через две минуты начнёшь задыхаться. Ни одна не захочет после этого жить с таким инвалидом. Она скажет: «Хай Бог милует! Ещё не хватало, чтобы он ночью, прямо на мне, рога отбросил». Это сейчас, пока молодой, ты думаешь, что у тебя здоровья вагон и маленькая тележка. Слабый иммунитет из-за недостатков витаминов, неправильное питание плюс астматические компоненты и радиация. Да ты вряд ли до тридцати дотянешь…
Мама вдруг начинала плакать. Я стоял в полнейшей растерянности и не находил слов для её успокоения.
- Что я буду делать, - медленно проговаривала она сквозь рыдание, - если ты умрёшь? Я останусь совсем одна…
- Мам, я не умру…
- Конечно, не умрёшь, - неожиданно рассердилась она. – Ты скорее меня в гроб загонишь! Курить он вздумал! А откуда ты деньги взял на сигареты? У нас в доме хлеба нет, а он сигареты покупает! За какие, спрашивается, шиши? Опять на деньги играл? Смотри, доиграешься! Тюрьма станет твоим домом! А там мамы не будет! Камеру придётся самому убирать! Отойди, арестант, не видишь я мету. Не можешь помочь, так… Ой, да оставь ты!.. Знаю я, как ты метёшь – одна видимость! Такой же хитрый, как сестричка твоя! Ещё одна сволочь! Наражала вас, а буду умирать – никто стакан воды не подаст! И не вздумай её защищать! Ну, что ты встал, как вкопанный, ты видишь, я занята? Не маячь тут без дела! И вообще, иди уже на свою улицу, а то отвлекаешь только. Стой! Побежал уже. У тебя одни гульки в голове… Мусор захвати, выбросишь по дороге.
Безмерно счастливый, я уходил наконец-то из дому…
…Когда мне исполнилось четырнадцать лет, в маминой жизни появился дядя Коля. Их познакомила подруга. Дескать, что ты, Тома, себя хоронишь? Какие твои годы? Ты одинока, он – без семьи и без дома. Познакомьтесь, присмотритесь… Как знать – может, заживёте вместе счастливо. Ну и что, что сидел? Он же не убийца…
Дядя Коля сидел не раз. И даже не два. Он был рецидивистом. Но при разговоре производил впечатление нормального, уравновешенного и даже образованного человека. Его причастность к криминальному миру выдавали лишь многочисленные татуировки по всему телу.
Вначале он мне сильно не понравился. Потому что было заметно, как он старается понравиться. Он вёл себя прилично, делал маме комплименты, хвалил её блюда, был в меру галантен… Когда мама вышла на кухню, он рассказал мне скабрёзный анекдот. Наверное, рассчитывал таким нехитрым способом расположить меня к себе. Мол, ты подросток, ты прёшься от похабных анекдотов. А меня это покоробило. На улице мы с пацанами и не такие анекдоты позволяли себе рассказывать, но чтобы в квартире, за столом…
А потом он научил меня одному фокусу с напёрстками. Научил мухлевать в «секу».
Он многому меня научил. Как набивать и сводить татуировки. Как делать клей из хлеба. Как «вырубить» человека голыми руками. Как с помощью варёного яйца перенести печать с одного документа на другой. Каким способом вызвать в себе симптом туберкулёза – кровохарканье. Или как из двух полиэтиленовых пакетов сделать «заточку».
У него за спиной было семь судимостей и огромный жизненный опыт. Было чему у него поучиться.
Почти год он с нами прожил. Помню, когда мать не пила и мы вместе ходили по выходным в кино (это называлось «выйти в люди»), мама заставляла его надевать перчатки, потому что руки у него были в наколках, как, собственно, и почти всё тело. Зимой-то ладно, а вот весной это выглядело нелепо.
Мать пила всё больше. Старалась не отставать от дяди Коли. Потом её уволили с работы. Это её окончательно подкосило. Они бухали сутки напролёт. Постепенно пропивали всё, что можно было продать. Мать неуклонно деградировала, как личность. Алкоголь разрушил её мозг, выжег душу и обесцветил глаза. Я этого долго не замечал. Мы почти не общались. Я приходил домой, чтобы только переночевать.
Иногда, по ночам, у них разгорался скандал. Я предпочитал не вмешиваться. Даже из комнаты своей не выходил. Однако, когда крики переходили в вопли, смешивающиеся со звуком ударов и звоном разбивающихся стёкол и посуды, я был вынужден отправляться их разборонять. В один из таких раз, отчим бросился на меня с ножом, мне удалось увернуться, но я так испугался, что с перепугу стукнул дядю Колю по голове бронзовым бюстиком Ленина. Удар вождём пролетариата отбил у отчима охоту двигаться, а мне предоставил возможность ретироваться быстро и по-английски.
Переночевал у друга.
Потом я узнал, что утром мама потребовала от отчима уйти из нашей жизни. И он ушёл, но перед уходом, в отместку, избил её до полусмерти.
А потом она умирала. Долго и мучительно. Целую неделю, практически без сна, она ходила из угла в угол, жаловалась, стонала, плакала… Ничего не ела. Её тошнило кровью. Вызывать «Скорую помощь» отказывалась наотрез. Вспоминала своё детство, рассказывала о жизни… Иногда она просила купить ей выпить. Я приносил ей сто грамм – в «наливайке» меня обслуживали, нисколько не интересуясь моим возрастом. Мама выпивала, и на пару часов успокаивалась. Ей становилось легче.
Однажды утром – рано утром – она вновь попросила принести водки. Я начал ворчать, что она уже достала меня.
- Сколько можно, - говорил я, одеваясь, - когда это прекратится? Возьми себя в руки. Из-за тебя я вчера уснул только аж в три часа ночи. Так нельзя. Это тебе не помогает.
Она покорно соглашалась, и тихим голосом обещала, что это последний раз.
- Ты и вчера так говорила, - выкрикнул я.
- Не кричи, сыночек. Просто мне очень плохо. Я умираю.
Я не поверил ей. Мне казалось, что она симулирует. Но всё-таки мне было её жалко. Я не мог видеть её такой слабой.
- Ладно – ладно…
Она продолжала стонать:
- Сыночек, сыночек мой… М-м… сыночек…
- Хватит! Я же сказал, что сейчас принесу.
Она смотрела на меня, но, кажется, уже не видела меня, хотя голос она понизила. Она шептала:
- Сыночек…
На улице было свежо… Я шёл неторопливо, наслаждаясь одиночеством и утренней прохладой.
… Она лежала на полу и билась в конвульсиях. Глаза были открыты, остекленевшие, как будто неживые… Я пытался делать искусственное дыхание… Вызвал «Скорую»… Вспомнил о водке! Пытался влить ей в рот это проклятое пойло, которое последние годы убивало её, но сейчас – я так надеялся – могло её спасти, оживить… Я вспомнил, как я шёл не спеша… Перехватило горло…
Сейчас приедет «Скорая помощь», подумал я. мама всегда требовала, чтобы всё было чисто, чтобы был порядок…
Я поднялся с колен и принялся за уборку. Пусть бедно, думал я, утирая слёзы, но чисто…
|