Мужики с Оби-реки (сибиряки)
Весна в Сибири капризна, день ко дню не приложишь.
Можно тремя днями побывать в лете с жарой за трид-
цать градусов, в осени с вечерним заморозком, и в
зиме со снегом по колено. Но племя рыбаков-охотников
погодными сюрпризами не испугаешь. По большой воде
в разные стороны уходят от берега дюралевые лодки, гор-
бясь днищами перевернутых обласков, а пойма множит
эхом звенящее пенье моторов.
Из тёмных речных глубин на заливные луга выплы-
вают рыбины, шевеля некось озерных истоков шершавыми
телами, подготовленными природой к икромёту. Рыба вес-
ной сильная, жирная, вкусная, поэтому сети, несмотря на
запрет, мужики с Оби-реки (сибиряки) ставят всегда. Добы-
вают стерлядь, язя, щуку, а с недавних времен и сазана. А
как же иначе: «Быть у воды и не напиться?».
Ловить сазана, правда, непросто. Мощь его настолько
велика, что сети рвутся как паутинки, и в «стенке» остают-
ся дыры в рост человека.
Сибирский мужик изобретателен, для поросят-сазанов
он уготовил другую снасть – ружье.
На резиновой лодке или обласке рыбо-охотник за-
бирается на затравевшее мелководье, в тень затопленного
куста, где раньше замечались сазаны, и затихает. Выстрел
чуть ниже и спереди спинного плавника, и рыбалка закон-
чена…
Медвежий шанель
Сдача пушнины момент торжественный и ответсственный.
Он итожит результаты твоего двухмесяч-
ного пребывания в лесу. Выкладываешь на прилавок
тугие жгуты беличьих шкурок. Отдельно, в сторонку, мох-
нашки* ссáженных соболей. Скорее для красного словца,
торгуешься о цене за «хвост» вкруговую…
Пришлось нам как-то весь сезон медвежатину есть, ва-
рили долго – боялись трихинеллёза. Понятно, что после длительной термообработки мясо превращалось в малопривлекательное
месиво, прилипающее к зубам, а с лапшой, без приправ, это
была тошнотина. Давились, но ели, куда денешься…
Жуёшь, а мысли в голове разные: «Ведь и человечин-
кой косолапый не брезгует, кто его знает, что он кушал на-
кануне отстрела, может, соседом-охотником закусил где по-
путно». Лепешки тоже жарили на медвежьем жире. Из-за
отсутствия керосина жгли жир в коптилке. Пропитались мы медвежьим духом на сантиметр под кожу.
Так вот, идём сдавать пушнину, стемнело уже, а фак-
тория на противоположном краю поселка размещалась.
Начали движение в полной тишине. Чу – одна собака за-
выла, вторая залаяла, третья подхватила, и поднялся такой
концерт, какого поселок, верно, не слышал с момента своего
основания.
Собаки жались по подворотням, бежали огородами, а
самые храбрые вымахивали на улицу с явным намерением ухватить нас за пятки. После нашего зашествия внутрь все непривязанныепсы собрались около заготовительного пункта. Много ихбыло. В воздух пришлось стрелять, чтобы разогнать гамящую стаю.
С тех самых пор медвежатину не ем ни в каком виде.
* Мохнашки – собачьи рукавицы мехом наружу
Днёвка
Особенное удовольствие на продолжительной
охоте получаешь от так называемой днёвки. Де-
лаешь себе отдых в зимовье и устраиваешь баню.
Греешь ведро воды на костре, добавляешь снег,
доводя до нужной температуры. Встаешь на два плоских
полена и поливаешься водой из кружки.
Пока моешь внизу – пена на голове успевает замерз-
нуть. Стучишь – лед. Обливаешься полностью и надеваешь
свежий комплект солдатского белья – кальсоны и рубаху.
Наступает непередаваемое ощущение чистоты и бла-
женства. Оно продолжается, пока забираешься в спальник,
пока умиротворённо засыпаешь под невнятное бормота-
ние радиоприёмника, у которого еще не успели оконча-
тельно сесть батарейки. Полудрёма, полусон, полуявь…
Ночью прошла пороша, прибила запахи. Под утро
слышу, топочет кто-то по крыше нашей землянки. Лось
взошёл на пригорок осмотреться. Говорю напарнику:
«Ваня, лось в гости пришел, иди, смотри». Пока он мешкал-
ся – лося и след простыл.
Вот такое Серебряное копытце.
Фарт
Есть упоение в бою! Теперь можно расслабиться, по-
любоваться тайгой, синим небом и белым снегом,
внутренне поулыбаться, позволить собаке пошалить.
Удача!
Первого соболя тропили до запуска*. Высокий пень
осины, у вершины – дупло. Стукнул обухом топора. Высу-
нулся заспанный зверёк и недовольно заурчал. Добыл его
первым выстрелом. Чёрный, с искрой, мех играл в лучах
полуденного солнца.
По пути пересекли еще один свежий след, и собака
вознамерилась идти по нему, но увидев, что я продолжаю
тропить прежнего, вернулась – и вот он, мягкий и шелко-
вистый, бережно уложен в рюкзак. Возвратились и начали
отрабатывать второго соболя. Трудно поверить, но ложоккуда привел след, был от края до края истоптан соболями,
очень схоже с картиной игры зайцев в мороз. Собака исчез-
ла. Забрался повыше на заклиненную наклонно осину и стал вслуши-
ваться. Минут через двадцать вдалеке раздался лай, спо-
койный, уверенный, с одного места. Соболя увидел сразу
на нижнем толстом суку кедра. И он «отправился» в рюк-
зак. В зимовье – как на крыльях…
* Запуск – «дом» соболя.
Хитрый соболь
Да-а-а, соболёвка – это тебе не «фунт изюма». С один-
надцати утра до половины шестого вечера соболь во-
дил нас по мелким пихтачам, логам, осинникам, бо-
лотцам. Кончилось тем, что собака вернулась, хватает снег, а
в глазах недоумение – улетел по воздуху!!! «Да не может тако-
го быть!». Вышли к зыбуну, на середине наклоненная берез-
ка, по ней отчетливо следы... и обрываются. «Ну, хитрец, что
удумал!». С вершинки нырнул, как тетерев, в снег и затаил-
ся, а вход присыпало снежком с веток. Пока собака замыкала
круг в поисках выходного следа, соболь пошел в пяту по стёж-
кам своих сородичей и был таков. Что тут скажешь – он дома,
мы гости.
Голодовка
Десять километров шли открытым болотом, снег под
пах. «Били» тропу, меняясь местами через каждые
сто шагов . В договорённый день добрались до зи-
мовья, обозначенного на карте как место выезда. Провизии
в избушке «кот наплакал» – горсть лапши да кусочек
маргарина, брусничноголиста наволочка и воды в
речке Деревянке, сколькохочешь. Ждали. На охотуходили по льду у берега.Наледь снеговой покровзначительно уменьшает.
Но жерди из рук не выпу-
скали. Белочку порой удавалось добыть. И однажды тетёр-
ку. А в основном печку топили, на нарах лежали да почки
чаем мыли.
На исходе пятого дня пробились к зимовью наши спа-
сители двумя снегоходами. Привезли продукты.
Добавил в брусничный отвар сахара и выпил кружку
(сильно истосковался по сладкому), а потом минут пятнад-
цать корчился от почечной колики. На себе проверил, что
значит несвойственный организму продукт. А водка про-
шла без сучка и задоринки!
Сидит передо мной охотовед и без устали пытает, раз-
ложив карту на столе, где держится соболь, где медведь, ви-
дели ли лося, встречали ли оленей, ходит ли росомаха, где
глухарь и тетерев табунятся, какие ягодники пустые, какие
полные. И всё в свой планшет записывает! А у меня от вы-
питого такой эффект: то один охотовед, то вжик! – он, как
веер, раскрывается на много охотоведов. И на душе хоро-
шо, хорошо!
Еда
Металлическая утварь в тайге – дефицит необыкно-
венный. Себе бы было в чём похлебку сварить, не
говоря уже о собаках.
Лес – среда агрессивная, всё нещадно гниет, плесневе-
ёт и ржавеет, да так быстро, что не успеваешь глазом мор-
гнуть, вроде только в прошлом году занес новое оцинкован-
ное ведро, а донышко уже прохудилось. Собак поэтому при-
ходится кормить из деревянного корытца. Изготавливается
оно просто: чурка средней толщи-ны раскалывается
на две половины,из одной топоромвыбирается сере-
дина, получаетсяприличное углубление – посуда
готова.
Собаки в лесу ревнивы, не приведи господь кого-то
похвалить просто так или приласкать не в момент добы-
чи, а под наплывом воспоминаний. Сцепятся – впору хоть
водой разливай. И всегда думают, что именно её ласкают
меньше, чем напарницу.
Наливаешь в корытце кашу с рублеными тушками бе-
Досмотр
По убеждению коренных охотников Сибири собака в тайге должна кормить и себя и хозяина.
Я следовал этому принципу, поэтому мои собаки с промысла выходили в виде хвоста позвоночника и ушей, соединенных вместе - скелет селедки внешне выглядел привлекательнее, чем мои лайки-соболятницы.
Однажды случился курьез (доброхот какой-то постарался), меня, тщательно, с раздеванием и детальной проверкой рюкзака, досматривали в крохотном аэропорту.
Досмотр проводил лейтенант из райотдела милиции, вероятно хохол, с кудрявым чубом и кирпичным румянцем на округлых скулах. Про таких говорят –«кровь с молоком». Ничего не найдя запрещенного к вывозу, он задал мне риторический вопрос: «сюда я езжу отдыхать?», услышав утвердительный ответ, пристально оглядел меня с ног до головы.
Живописать мой облик могла только кисть большого художника, так как усмотреть признаки отдыха в изможденном, грязном, обросшем мужике было под силу только истинному таланту.
- Судачат, соболей добываете много?
– Они все сданы в факторию и документ соответствующий имеется. А по поводу разговоров, гляньте товарищ лейтенант на собак, разве с такими что-нибудь добудешь.-
С видимой натугой (брюшко уже давало о себе знать), товарищ лейтенант перегнулся через стол, отчего румянец приобрел оттенок спелой черешни, выглянул в коридор, где в углу (по добросердечности кассирши), около батареи местного отопления щемились два скелетика обтянутые шкурой.
Выразив лицом, сострадание к бедным собачкам, товарищ лейтенант, как и полагалось по должности, такому способу отдыха не поверил, но меня с миром отпустил…
|