Танюшка уговорила мама и тетку Степаню разрешить ей спать в сенцах под пологом. Во-первых, там было прохладно, и вместо перины на досках лежал обычный матрац: перины, показавшиеся сперва верхом блаженства, просто душили ее в своих жарких объятиях. Во-вторых, она там будет одна и, в-третьих, под пологом – это как принцесса.
– Пусть поспит, – улыбаясь, разрешила тетя Степаня, – быстро сбежит, прынцесса.
Забравшись под полог из ситца с рисунком пчелиных сот, выгнав всех комаров, укрывшись до самого носа теплым одеялом, рассказав себе в сумерках позднего летнего вечера сказку про принцессу, Танюшка заснула счастливейшим сном.
«Ко–о–о, ко–ооо–ккко, ко–ко–ко–ко, ко–ооооо» начавшаяся чуть слышно песнь нарастала и превращалась в настоящую «ко–ко–фонию». Одна, вторая, третья «солистки» вливались в хор. Танюшка открыла глаза, сквозь нежную сетку сот едва виднелся свет. Приподняв полог, она убедилась: утро еще только думало начаться, уснуть было невозможно. Она тихонько слезла с матраца и босая вышла во двор. Куриный насест был устроен рядом с домом как раз за стенкой сеней. На крыльцо вышла тетка Степаня.
– Что? Разбудили тебя? – она кивнула в сторону голосистого хора – Поди-ка ложись, скоро угомонятся.
Пришлось снова забраться под полог. Сначала даже было интересно это куриное пение, но потом уже казалось – «утренняя перекличка» никогда не закончится. Так и уснула под напористые кудахтанья.
Проснувшись в тишине, Танюшка почти забыла утренний куриный концерт.
В избе тетка Степаня крутила какую-то шарманку с двумя краниками. Из одного краника текла тоненькая струйка, а из другого – побольше.
– О, городская прынцесса выспалась! Возьми кружечку, попей, – она кивнула на тоненькую струйку, продолжая медленно вращать ручку чудо-машины.
Танюшка взяла маленькую чашечку, подставила под струйку:
– Что это?
– Это сепаратор. Здесь сливки, а здесь обрат…
Попробовав из двух струек, Танюшка выдала свое заключение:
– Здесь вкуснее, – кивнула она на тоненькую струйку.
– Городская, я толк понимаешь, – добродушно усмехнулась тетка.
– А можно я покручу?
– Это можно. На, крути, только тихонько… не спеши.
Танюшка уселась, взялась за ручку.
– Тетя Степаня, а зачем это нужно?
– Ну, как? Обрат – для телочки, да и тесто замешу, а из сливок сметану, масло сделаем.
– Сами сделаем? – ручка сепаратора остановилась.
– Ты крути-крути. Сами, конечно. Мы в деревне все сами делаем: не баре.
Завтра по малину пойдем, я тебе кузовок приготовила маленький, – она поставила на стол берестяную корзиночку.
Для Танюшки все было чудом. Закончив с сепаратором, напившись сливок со свежим хлебом, она захотела новых чудес. Жаль, что взрослые вечно заняты какими-то делами, да и деревенская ребятня с утра тоже не бездельничает: кто на элеваторе помогает, кто в огороде, кто на ферме.
Сидя на лавочке возле печки, смотрела на стену с фотографиями. Озорные бегающие глазки ходиков снова рассмешили ее.
– А это что? как это я не заметила? – она подошла поближе.
Две цепочки свешивались из кошкиного домика. На одной – потертая золоченая шишечка, а на второй – тяжелый замок с прицепленной магазинной гирькой. Танюшка хотела поближе посмотреть на гирьку, подставила табурет…
– Ты куда собралась? – в дверях показалась тетя Степаня.
– Я? – она уже успела залезть на табурет,– просто посмотреть.
Тетушка взяла с полочки, где стояли иконы фотографию, и подошла:
– Себя-то видела?
– Где?
Тетушка воткнула новую фотографию уголком под рамку. – Павлуша новую рамку сделает, он у нас мастер…
– Где? Где же я? – Она перебегала взглядом от одной рамки к другой
– Да вот же: это ты на стульчике стоишь, а это Василиса с Зиной. Бабушку-то узнала свою с мамой? – и она показала на рамку прямо перед ней.
Танюшка смотрела на фотографию: красивая статная женщина с уложенной вокруг головы косой и девочка с прямой челкой и маленькой белой сумочкой в руках, в одинаковых платьях, как сестры близняшки, в белых носочках и тряпочных туфлях стояли возле столика на высоких гнутых ножках, покрытого ажурной салфеткой.
– Это бабушка? … С мамой? – девчушка никак не могла признать своих любимых маму и бабушку.
– Оне… Зина вокурат школу закончила – восьмой класс, а Василисе тогда в премию дали отрез – на два платья хватило.
– А это деда Фрол, я знаю, у бабушки тоже есть такой – указала Танюшка на большой портрет мужчины с седеющей окладистой бородой.
– Да, это наш дедушко, у царя во дворце служил, под два метра роста был. Во-от такой большой – она приподняла Танюшку, снимая с табурета.
– Ва-а! … А это зачем? – успела она тыкнуть пальцем гирьку, которая не давала ей покоя.
– Ох, и любопытна же ты… Это чтобы ходики правильное время показывали. Один постреленок, такой же любопытный, утопил гирьку в пруду… Вот Павел мне настроил, идут теперя точно, радиво сверять можно. А чего это оно у нас молчит. Поди-ка включи его, песню какую передадут хорошую, послушаем…
Тетушка хлопотала на кухне:
– А ты, прынцесса, пошто в горнице? Поди на пруд погуляй, а то пойдем со мной пчелок смотреть.
– Они же жалятся… нет, я боюсь.
– Зачем им жалить тебя? Ты их не тревожь, и они не тронут… Идешь?
– Не-а
– Часы не трожь, – тетушка скрылась за дверью.
В маленькое окошечко сенок бьется несколько пчелок, натужно гудя… Рамки с пустыми сотами выстроились в ряд. На широком амбарном полке стоят шеренгой берестяные туески, как в сказке про трех медведей: от малюсенького до огромного, сюда даже она бы залезла. Тяжелый! Сколько же здесь непонятных вещей…
Одна показалась особенно странной. Это был длинный, вернее высокий и узкий берестяной кузовок. Сверху крышка с дыркой, из которой торчала палка – как черенок от лопаты или… или метлы! Танюшка потянула вверх за палку, в туеске что–то булькнуло… Испугавшись, она опустила палку на место – снова булькнуло. Забавно! Поворочав еще несколько раз палкой, послушав бульканье из туеска, она забралась на стоявший рядом огромный сундук, зажала туесок между ногами и … пошла музыка: «Бульк–чав–хлюп–п–п, чав–бульк–бульк–чав–хлюп». Танюшка представляла себя Бабою–Ягой на ступе… черенок волшебной метлы взлетал и падал, волшебная ступа чавкала заклинания… Трудно сказать, сколько длилась эта песня, только вдруг её волшебная метла остановилась, застряв в чем-то вязком. Танюшка потянула – нет, не поддается… «Ой, что я наделала!» Приоткрыв крышку, незадачливая Баба–Яга заглянула внутрь: там что–то белое плавает. «Это не я!» Быстренько водрузив «ступу» на место, Танюша выскользнула из дома.
Яркое солнце заливало двор: куры купались в пыли под неусыпным надзором петуха Пети, который предпочел устроиться под насестом, в тенечке. Черный Шайтан, позвякивая цепью, даже морду спрятал в своей будке; с тяжелым гулом пролетела нагруженная нектаром пчела. Славка, зажав в кулачке огурец, целился в невидимого врага. Увидев сестренку, он обрадовался компании и побежал, растревожив сонное куриное царство. Даже Петя-петушок вскинул свой гребешок: «Ко–о–о, ко–о, ко!»
Танюшка взяла братишку за руку:
– Пойдем, погуляем! – И быстрыми удирающими шагами поспешила со двора.
Еще накануне Танюшка приметила поляну около пруда. Прихватив одеялко, укрывающее завалинку под окном, они отправились в путешествие.
Славка прыгал как кузнечик по лугу, размахивая тонким прутиком. Белые шапки ромашек падали головами ниц, а пушистые – одуванчики – взлетали вверх. Вот целый ряд солдат в розовых кафтанах выстроился, как на парад… нет, это – заслон врага!
– Щас я вас улозу, – прутик засвистел, рассекая горячий воздух, настоеный на душице и Иван-чае, – щас я вам показу, я вам показу -у…
– А-ааа, убили, убили меня. – Это был уже нешуточный вопль, просто сирена скорой помощи взвыла.
От неожиданности Танюшка вздрогнула и мигом соскочила с расстеленного на траве одеяла, а в следующую секунду уже мчалась в ту сторону, откуда летел Славкин вопль. Только что весело и воинственно скакавший мальчуган катался по траве.
– Убили меня,…о-о -ооой, убили, умираю, ой-ёёё-ооой,– вопил он что есть мочи.
– Да, где же ты? Славка, ты где! – крутилась она посередине поляны. Наконец, увидела его. Братишка, как полоумный, катался по траве и орал. Таня подбежала к нему.
– Да, не кричи ты! что случилось?? – она поймала Славку, усадила к себе на колени.
– Смотри, пуля залетела мне в ногу, умираю я, умираю – глаза мальчугана были готовы закатиться под лоб.
– Да успокойся ты, дурачина! Меня перепугал… Давай я твою пулю посмотрю. – Ласково, стараясь не засмеяться, увещевала сестра.
Славка отнял руку от ляжки:
– Смотри, смотри какая дыра, ой-ёё-ооой, умру…
– Славик, да это же пчела тебя ужалила! Не дрыгай ножкой, я жало достану…
Не пасечная ли пчела мальчонку цапнула? Сбивая прутиком цветы, он потревожил добытчицу, которая пила нектар. Вот и получил…
– Это заживет, все пройдет, – сестра дула на ранку, стараясь успокоить раненого. – Не кричи, ты же уже большой. Ты же солдат!
Славка было замолк, потом застонал, как в кино про войну:
– Умираю я, смотри какая дыра …
Было жалко «раненого героя», но вместе с тем смешно слышать причитания о смерти. Пряча улыбку, Таня нашла лист лопуха побольше, приложила к вздувшейся шишке, взяла брата за руку и повела домой. Но Славка то и дело останавливался, отгибал лопух и горестно смотрел на свою рану, полученную в бою…
Вечером все собрались за большим обеденным столом. Внушительных размеров чугунок манил золотистой корочкой запеченных сливок. Топленое молоко – это вкуснятина! Прозрачный янтарный мед, налитый в плошечку, отражал в блестящей глади низкое солнце. Мама в повязанном по-деревенски платке – разрумянившаяся, с веселыми бусинками карих глаз – принесла из кухни большую булку ржаного хлеба.
– Какой ароматный, – зажмурилась она, – с детства люблю этот запах. И подала хлеб хозяйке.
Тетушка, нарисовав на буханке широкий крест, неспешно перекрестилась на иконы, благословила стол:
– Господи, благослови пищу и питие сие… – она обняла буханку, прижала к груди и начала резать широкими ломтями хрустящую корочку.
– А кто это мне сегодня масло бил, да не добил? – оглядывая сидящих за столом и улыбаясь, спросила тетка Степаня. – Танюшка, ты опять постаралась?
Виновница еще не придумала, что сказать и только растерянно хлопала глазами, но добрый тон тетушки вдохновил на рассказ, и она поведала, как нашла ступу Бабы-Яги и играла, а потом что–то случилось, и она убежала.
– О-ох! Любопытной Варваре нос на базаре оторвали. Ладно, добила я масло, – синие глаза смеялись лучиками тонких морщинок.
– Зина, там на столике… принеси-ка масленку. – Мама с явным удовольствием хлопотавшая на кухоньке, показалась из-за занавески, держа в руках стеклянную тарелочку, на которой красовалась золотистая масляная шишка.
– А вот оно, маслечко, – поставила на стол масленку и присела с краешку.
– Подарочек от Баба-Яги, – подхватила тетушка.
Она взяла широкий ломоть ржаного ноздристого хлеба, зачерпнула деревянной ложкой янтарный мед; он потянулся мягкой струйкой, вылился затейливым узором и утонул в мякише. Потом отрезала тем же ножом масло, намазала на кусок и протянула Танюшке:
– Прынцессе первой – за работу.
Смутившаяся Танюшка ела вкуснейшее в мире угощение, недоумевая: «Как это из булька–чавка масло получилось?» Чудеса!
|