Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Майская роза

Первые лучи солнца разлились по чистому предрассветному небу, утренний воздух хранил в себе прохладу и свежесть нарождающегося дня.
Осторожно ступая в сени еще не проснувшегося сада, я, затаив дыхание, вслушиваюсь в царящую вокруг тишину, тишину, всю прелесть и мелодичность которой теперь могут понять, увы, не многие.
Во всем: в каждом дереве, каждом бутоне, лепестке, легком, едва ощутимом дуновении ветерка, шелесте травы под ногами чувствуется незримое присутствие долгожданного мая. В это время года природа источает особое очарование и одаряет душу умиротворяющим блаженством и утонченно-изящным чувством причастности к высшей поэзии миросотворения. Здесь, в саду, среди пьянящих, проникновенных благоуханий и разнообразных, удивительно живописных цветений, это чувство ощущается особенно ярко и волнительно.
За рядом оливковых деревьев, в тени которых я часто нахожу спасение от зноя во время сиесты, виднеется небольшая, аккуратно сложенная клумба. Она стоит неподалеку от узкого ручейка, приятное журчание которого ласкает и нежит слух и сердце.
На клумбе растет всего одна роза – несколько странное явление для здешних мест. Однако в этой укромной части сада она не может ни кому попасться на глаза, так что лишних вопросов и ненужных слухов удается избегать.
Я прихожу сюда каждое утро, еще засветло. У меня особые правила ухода за этой необычной, одинокой розой – так повелось с первого дня ее появления.
Закончив орошение и переборку земли, я по долгу стою подле этого чуда цветочного мира. Иногда мне бывает жалко, что никто, кроме меня, не видел подобной красоты, не наполнял свою грудь ни с чем не сравнимым, бесподобным ароматом этих алых, терпких, как любовный нектар, лепестков.
Но, к сожалению, среди моих соседей и знакомых нет ни одного человека, который мог бы по достоинству оценить то, что является моей самой сокровенной тайной и самой нерушимой привязанностью на протяжении всей жизни.
Я люблю цветы, - это известно всем и каждому в нашем краю и за его пределами, но эта роза значит для намного больше, чем просто цветок. В ее кроваво-алом бутоне сокрыта неумершая память об ушедшем в мир иной – добрый и справедливый – человеке, с которым меня на веки связала судьба.
Здесь, в этой возделанной моими руками земле, под этой клумбой (признаться, на самом деле это вовсе не клумба) покоится прах моей возлюбленной, той единственной, той лучезарной, что наполняла меня радостью жизни и предавала мне смысл существования на этой странно родной для меня земле.
К великому несчастью, дней проведенных нами вместе было ничтожно мало – их можно сосчитать по пальцам – но они были самыми благодатными, самыми счастливыми днями в моей жизни. И даже все тяготы и кошмары войны не смогли отравить тот любовный напиток, что нам выпало испить на двоих…................................................

В Испании я оказался в декабре 1936, в составе Интернациональной бригады, в рядах советских, испанских, английских и французских антифашистов. Я был совсем юн – мне только исполнилось 19 лет. Предстоящие сражения и трудности в тот момент представлялись мне в ошибочно наивном, приключенческо-героическом свете.
Однако в течение первых месяцев мне пришлось перешагивать через такое количество убитых, слышать стоны раненых и обезумивших от горя людей, самому многократно нажимать на спусковой крючок, чтобы пустить пуль в ненавистное черное фашистское сердце, питаться через день, а бывало и реже, спать по четыре-пять часов в сутки, - так что к тому времени, когда в марте 1937 нас бросили в бой с итальянским корпусом под Гвадалахарой, я стал уже вполне возмужавшим и закаленным войном, у которого не осталось и тени былой наивности, легкомыслия и романтической пелены перед глазами.
В июле 1938, когда интервенты предприняли наступление на Валенсию, мы, в составе республиканской армии, три месяца сковывали во много раз превышающие нас по численности силы противника на реке Эбро.
Там то я и повстречался с ней. Черноглазая, стройная, как кипарис, волосы цвета рождественской полночи, - она жила в маленькой деревушке, в полуразрушенном от войны доме. Мать умела сразу после родов, отец погиб в июле 1936, когда фашисты заняли Старую Кастилию и Наварру.
В свои 23 года она была настолько бесстрашна и невозмутима, что вызывала восхищение у всех, с кем ей доводилось повстречаться. А таких было много – в основном раненные, за которыми она неустанно ухаживала днем и ночью. Она была по-сестрински внимательна и заботлива с каждым нуждающимся в ее помощи и поддержке. Мы все, в каком то смысле, стали членами ее новой семьи. Она уже не чувствовала себя настолько осиротевшей и одинокой в нашей, возможно несколько по-солдатски грубоватой, компании. Каждый из нас, кто как мог, привносил в опустошенную почву ее нежной, жаждущей души семена светлой надежды на лучшее и веру в собственные силы.
В одной из ночных перестрелок я получил ранение в плечо. Пуля прошла навылет, так что серьезной угрозы рана не представляла, однако я потерял много крови. Две последующие недели я был прикован к кровати. Тогда то мы с ней и познакомились.
Она приходила ко мне по нескольку раз в день – делала перевязки, приносила еду и воду, рассказывала о последних новостях. По вечерам, когда наступали кратковременные затишья, и шум выстрелов умолкал, она, выкроив немного свободного времени, садилась подле меня и рассказывала о том, какой будет Испания, когда наступит мир и не будет ни фашистов, ни разрухи, ни какой другой чумы. Она мечтала самозабвенно, как только может мечтать прекрасное юное создание с кристально чистыми помыслами, и я, завороженный полетам ее мыслей и переливами чувств, невольно и сам присоединялся к ее грезам.
Случалось, мы разговаривали о литературе – я рассказывал ей по памяти «Асю», читал Блока, лирику Есенина, Фета, говорил о гении Достоевского и Толстого. Она всегда слушала очень внимательно, стараясь смотреть мне прямо в глаза. У нее был необычный взгляд, мне никогда не приходилось встречать подобных взглядов ни до нее, ни после. Он был очень тихий, как бы притаившийся, выжидающий. Взгляд неподвластный ни описанию, ни разгадке.
Она же, в свою очередь, рассказывала мне о Хуане Руисе, Франсиско Мартинесе, часто вспоминала стихи Густаво Адольфо Беккера, восхищалась Рамодом де Месонеро Романосом и Лопе де Вегой, обожала читать Гутьерре де Сетина и была без ума от Сервантеса.
До сих пор вспоминаю, с какой неподдельной горечью и негодованием она слала проклятия тем, кто на рассвете 19 августа 1936 года в восьми километрах от Гранады близ селения Виснар, у небольшого камня возле источника Айданамар (Источника Слез) расстрелял поэта от бога, небесную флейту Испании - Федерико Гарсиа Лорку. В наше время найдутся единицы, кто мог бы так же переживать гибель поэта, так тонко чувствовать мелодию его музы и осознавать значимость его творчества, как для своего народа, так и для мира в целом, как переживала это она, в столь трагичное для Испании время.
В эти минуты, когда наши мысли жили воспоминаниями о литературе, война как будто отступала, на время спрятав свой животный оскал, и давала нам возможность, пусть скоротечную, но все же такую важную в нашем положении, насладиться ни только мастерами поэзии и прозы, но и общением друг с другом.
С каждым новой встречей мы все больше и больше сближались. Мы оба чувствовали, как наши искалеченные войной души переплетаются друг с другом и верующие, чистые сердца устремили свои взоры в одном направлении, живут, бьются одной заветной мечтой – быть причастными к рождению исцеляющего, несущего счастье и радость, света мира и успокоения.
Спустя три дня, после того, как я покинул госпиталь, нашим частям пришлось срочно отступать. По стечению обстоятельств вышло так, что по дороге мы – я, мой приятель француз и она, отстали от остальных. Фашисты неумолимо приближались.
Мы отыскали маленькую, несуразного вида лачугу и несколько дней укрывались в ней, в страхе выйти наружу и быть обнаруженными франкистами. Когда же от голода стало сводить скулы, резать в желудке и нещадно пульсировать в висках, Рене, так звали моего молодого друга француза, отправился на поиски хоть какой-нибудь пищи и больше мы его уже не увидели. Как я выяснил спустя многие годы по воли случая, Рене угодил в плен к фашистам и был расстрелян.
После исчезновения Рене мы еще целые сутки не покидали нашей лачуги. Близость друг друга придавала нам немалую долю надежды на то, что нам удастся остаться в живых и каким-то образом добраться до наших войск. Голод свирепствовал, но усмирить его было нечем. Силы оставляли нас.
Я посмотрел в окно - вечерние сумерки начали неторопливо окутывать верхушки деревьев, на небосводе появились первые звезды, кругом стояла бесподобная, дурманящая тишина. Тогда я подошел к ней, и бережно, со всеми томившимися во мне нежностью и трепетом привлек ее в свои объятья без каких бы то ни было лишних, уже ненужных слов и она послушно прильнула ко мне…….
А на следующий день случилось самое страшное – франкисты двинулись за нашими отступающими частями. По дороге они встретили небольшой партизанский отряд, и завязалась перестрелка. Это происходило метрах в трехстах от нашего скромного убежища.
В это время она как раз возвращалась в лачугу с кувшином воды и небольшим куском сыра, чудом удавшихся отыскать в этом обезжизненном войной крае и случайная пуля попала ей точно меж лопаток.
Два дня ее мучили немыслимые боли, создавалось впечатление, будто ее истязают все демоны ада. Я делал все, что было в моих силах и даже более того, чтобы облегчить ее нестерпимые мучения. За последние двенадцать часов, когда всякая надежда на ее спасение была уже потеряна, я вдруг почувствовал, что она стала для меня самым родным, самым близким и любимым человеком во всей вселенной. А потом наступила тишина, и над нею повисло молчание смерти.
Я похоронил ее ночью, недалеко от лачуги и под покровом темноты отправился вслед за нашими войсками, преследуемыми франкистами.

После победы Франко я остался в Испании, ибо о возвращении на родину не могло быть и речи – не было ни малейшей возможности это осуществить.
Спустя несколько лет, я возвратился на то место, где похоронил ее в ту злосчастную ночь. Лачуги к тому времени уже и след простыл, да и на поиски самой могилы ушло несколько дней.
Здесь я и обосновался. Построил дом и разбил сад. Это место стало для меня вторым и, по сути, единственным домом.
Долгими, одинокими зимними вечерами я счищал снег с могилы и убирал лед с мраморной окантовки, выложенной мною с особой старательностью. Каждое воскресенье приносил свежие цветы и ставил свечу.
И вот однажды весной, в такое же тихое и безмятежное утро, я обнаружил росток на могиле. Это был знак от нее! В одно мгновение я ощутил, что она со мной, рядом, вокруг: в каждой росинке, каждой дуновении ветерка, в каждой минуте моей жизни. Она продолжает дышать нашим счастьем и в том заоблачном, неведомом мне мире. И тут в моей душе зародился тот самый свет, которого мы так ждали, о котором так мечтали в те далекие дни Гражданской войны. Свет мира и успокоения.
Вот так и появилась здесь эта роза. Помню, как за несколько минут до того, как душа покинула ее стройное, молодое тело она прошептала мне сквозь боль, отчаянье и любовь: «Как бы я хотела после смерти стать розой в саду твоей души». Так оно и вышло. Это были пророческие и безжалостно горькие слова
И вот теперь каждое утро, едва первые лучи солнца прорежут темную пелену небес, я прихожу сюда. И так будет всегда, до самого конца………………………………………….

Категория: Рассказы Автор: Роман Новиков нравится 0   Дата: 29:07:2011


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru