Тайный друг
|
- …да, любим мы любоваться далями, а под носом своим ничего не замечать. – Услышал, пробуждаясь Семка незнакомый женский голос. Хлопнула громко дверь, щелкнул замок, и воцарилась тишина. Невероятная, желанная, звенящая тишина. Как давно он её не слышал! Сёмка медленно открыл глаза, но продолжал лежать на своем грязном, вонючем матрасе под ворохом драного тряпья не шевелясь. Он наслаждался тишиной ... Примерно в пятилетнем возрасте мальчик узнал, что его мамка пьющая и гулящая. Соседи тогда еще его жалели, по головке гладили, конфетки-прянички в руки совали, но ни разу никто не покормил настоящей домашней едой, а ему так хотелось есть! Дома было грязно и всегда шумно потому, что постоянно приходили-уходили, бродили по квартире или весело проводили время за столом, а потом под ним валялись разные мужики. Мамка, казалось, про Семку совсем не помнила, пока он сам не начинал напоминать ей о себе. Но быстро сообразил, что если она не будет о нем вспоминать, то кости у Семки останутся целее. Если дома под столом не удавалось найти остатки застольных пиршеств, а на столе ему запрещалось к чему-либо прикасаться, он шел на улицу. Там иногда удавалось хоть что-то поесть, те же конфеты притупляли чувство голода или хлеб в помойках, его люди выбрасывают постоянно, а бомжи черствый или с плесенью не берут. Просить у людей Семка не мог. Хотел, очень хотел, но не мог. Видел доброе лицо, прислушивался к бурлению своего пустого живота, мозг под давлением желудка вопил: «Попроси!», а язык деревенел, рука не поднималась, и ноги несли прочь! Чувство страха, стыда и обиды побеждало. Он не понимал, почему это происходит именно с ним и только с ним. Столько детей запросто просили, и им давали на его глазах, казалось – чего тут особенного, если и правда хочется есть? Но он не мог. Даже когда местная организованная группировка попрошаек угрозами, а затем и побоями принуждали его «зарабатывать» он не смог. Последний раз били долго и сильно, а потом плюнули и растерли. На второй день Семка выполз из подвала и дополз домой. Никто не попытался помочь семилетнему, грязному, исхудавшему, оборванному, полуживому от побоев ребенку. Его, казалось, просто никто не замечал. Зажило все быстро, «как на собаке» - как выразилась мать, поделившись с собутыльниками своей надеждой: «сдох бы этот паразит, но нет…» Семка не ел три дня, мать пила неделю и чтобы Семка не путался под ногами, выгнала из дома. Каждый раз, когда он возвращался чтобы переночевать, без слов разворачивала и пинала. Пока он бежал, спотыкаясь, гоготала, а затем запирала дверь. На его счастье было лето, спал он в подъезде под лестницей на тряпье из помойки, но каждое утро Сергей Сергеевич, сосед со второго этажа, идя на работу, расталкивал его ногой в бок и выпроваживал на улицу. За эти 3 дня в контейнере мусорном даже хлеба Семке не доставалось, все выбирали взрослые бездомные, раньше которых он не имел право по неписаным законам подходить, а остатки доедали собаки, которых Семка боялся, последнее время их расплодилось много. Оставалась бумага, её он и жевал, облизывал пакети из-под еды, но после этих деликатесов сильно болел живот. На третий день особенно тяжело было встать и выйти на улицу. Сильно тошнило, болела голова и живот, но Семка вышел, Сергей Сергеевич не отставал от него, громко матерился на него, на его мать и отца и вообще, кажется на всех «нищих вонючек». Ссутулившись и шаркая ногами как старичок, Семка поплелся на свою скамейку, чтобы доспать, пока не вышли старушки, которые сгонят в 10 часов его и отсюда. Но скамейка оказалась занята. Этого мальчик совсем не ожидал и поэтому, подняв глаза и увидев деда Тимоху, испуганно отпрянул, споткнулся о какую-то ветку и упал навзничь, больно ударившись затылком о землю. - Ну что ты, малыш? Испугался? Мне кажется не такой уж я страшный… жалкий скорее. Как и ты, никому не нужный. Эх-хе, сын-то меня выгнал. – Тут старик спохватился, - малыш, поднимайся, что это ты лежишь? Земля холодная, вставай скорее. Я тебе и помочь не могу, ноги совсем не ходят. Сильно ушибся? Вставай, иди сюда, садись, тут и тебе место будет. Старик сделал широкий жест рукой, указывая не то на место рядом, не то на всю улицу справа. Семка медленно встал, потер затылок и поплелся к скамейке. Дед Тимоха тут же принялся сочувственно разглядывать Семкину голову и отряхивать от налипшей травы. - Ничего, жив будешь - не помрешь! Как звать-то тебя, не припомню? Мамка твоя пьющая слышал от старух. Сплетничают, что ты отсталый … не умный, ну ты понимаешь… а-а-а, - махнул он рукой, - не слушай меня, старый я, сам не знаю что болтаю. Ты меня понимаешь? Старик внимательно посмотрел в лицо Семке, но ничего там не разглядел, и снова махнув рукой, продолжил: - Какая разница, умный ты или нет, я вот, вроде не дурак, а как и ты на улице и никому не нужен. Вышел на пенсию и все… квартира нужна, а я не нужен. Сын говорит … или свекровка, а может и оба, что проедаю больше, чем пенсия у меня. Представляешь? А что я там ем? А еще говорят, что квартиру им провонял … Старик замолчал, по щекам покатились слезы и стали капать на его дрожащие руки, старенькую рубашку, он даже не утирал их. - Семка. – Произнес мальчик, он понимал все, что говорил старик, но не мог понять, на какой из нескольких вопросов ответить, а на какой не надо. Да и говорить, собственно, совсем не хотелось. Говорил, не умолкая его живот, старался на все голоса, какие только может издавать воспаленный кишечник. Старик даже вздрогнул при звуке детского тонкого голоска. На его мокром морщинистом лице появилась улыбка. -Семен, значит! Моего отца так звали. Ну, будем знакомы Семен! – И старик протянул мальчику руку. Грязная маленькая ручёнка утонула в руке старика. Сам дед Тимоха был маленький, худой, скрюченный старичок, заросший седыми волосами, а руки у него были большие, мозолистые. Семка уставился с немым удивлением на эту дрожащую, но большую и крепкую руку. Старик ухмыльнулся: - Что так смотришь? Он разжал ладонь и посмотрел на неё, подняв брови, как будто не видел никогда своей руки раньше, потом ухмыльнулся кисло и тихо так, еле слышно заговорил: - Всю жизнь я ими работал не покладая рук на сталелитейном заводе, чтобы семью прокормить. И хорошо ведь кормил… а благодарности никакой. Лидушка умерла, а мы с ней дружно жили, сын с женой ко мне поселился, говорит – ухаживать будут и началось. Думаю, это жена Ирка им вертит, да какая разница, он-то её слушается. Вот, смотри, что на день мне выдали, чтобы с голоду не сдох до вечера. Они с работы в семь возвращаются, если никуда больше не пойдут. И старик достал из кармана сверток. Семка тут же унюхал съедобный запах и рот наполнился слюной. Если бы дед в этот момент посмотрел на мальчишку, наверняка испугался бы его животно-голодного взгляда, но он повертел свертком и засунул его обратно в карман. Живот мальчика не вынес такого разочарования и издал звук подобный волчьему вою. Дед Тимоха испугано покосился на Семку: - Ого, это чой, живот твой такие песни поет? Ты есть хочешь? – Он полез снова в карман, но в другой, внутренний нагрудный, - вот, смотри, что у меня есть, на! Он протянул какие-то странные, морщинистые штучки, как сросшиеся попарно круглые камушки. Раздумывать Семка долго не стал, тут же зачерпнув из ладони старика эти камушки, засунул целиком в рот. На вкус оказались не очень вкусными, но разжевав, почувствовал более приятный вкус начинки. Дед при этом начал махать руками и вопить: - Плюнь, плюнь быстро! Ты что, парень, никогда арахис не ел? Его чистить надо, кто ж со скорлупой-то ест?! Но выплевывать Семка не собирался, наскоро прожевав, сглотнул и потянулся с нетерпением за следующей порцией. Дед кулак не разжимал. - Ну-ка сиди, пастрелёнок. Сам тебе почищу. А то ишь, со скорлупой ест, ты и яйца что ли не чистишь? Семка молчал, не сводя голодных глаз с дедова кулака. Старик ещё раз цыкнул на мальчика, усмиряя, и принялся не спеша очищать орехи. Кучка очищенного арахиса оказалась до безобразия маленькой. Семка не скрывая разочарования, всю целиком засунул в рот и сглотнул, казалось совсем не разжевывая. - У-у-у, парень, - сочувственно протянул дед, - ты видно очень голодный. И потрогал карман, слегка похлопывая, будто проверяя - на месте ли, где лежал заветный сверток со съедобным запахом. Семка потупился, он знал, что не сможет попросить, а по своему желанию дед вряд ли ему даст – это ведь весь его провиант на день, никто не давал сам, по своему желанию и дед Тимоха не даст. Он сполз со скамьи, после арахиса захотелось пить, посмотрев по сторонам и не увидев ни одной бутылки вблизи и даже лужи, он громко вздохнул, тут вдруг закружилась голова, Семка пошатнулся и снова залез на лавку, откинулся на спинку и закрыл глаза. Просить он позволял себе только мысленно и называл это «громко думать». Сейчас он принялся, если можно так сказать, очень громко думать, вздрагивая в конце каждого предложения: «Хочу пить, сильно хочу пить! Помогите мне, ведь кто-нибудь должен меня слышать! Хочу есть и пить. Дайте мне хоть немножко. Особенно пить». За всеми этими Семкиными телодвижениями пристально наблюдал дед, сощурив глаза в малюсенькие щелочки. - Ах ты, пастрелёнок, таку ж твою за ногу! Ну, на вот, ешь, что ж с тобой поделать, вот тебе и чайку, чтобы не икалось. Семка не поверил своим ушам, открыв медленно глаза, он оторопел, увидев на лавочке между дедом и собой белый сверток и бутылку пластиковую со светло-коричневой жидкостью. Мальчик недоверчиво глянул на дедов левый карман брюк, который продолжал топорщиться, как будто сверток и ныне там лежит нетронутым. Дед крякнул и его борода с усами откровенно поползли к ушам, обозначая его довольную улыбку: - Ты, малец, претендуешь на мой обед? И не надейся, я может и поделюсь им с тобой тоже, но не раньше полудня, а сейчас мы съедим завтрак, или ужин… эх, это уже не важно. Ну, что варежку раззявил, налетай, пока вороны не склевали. И он развернул белый сверток, который опустел быстрее, чем раскрывался. Семка даже не успел распробовать вкус хлеба с маслом и яйцом, послевкусье подсказывало, что вкуснее он в жизни ничего не ел. Чай дед отобрал, когда осталось в бутылке меньше половины. - Ну вот и позавтракали, день значит хорошо начат! – Дед улыбался. Семке вдруг стало стыдно, он даже покраснел до корней волос, старику-то он даже крошки не оставил! А тот, будто дразнил мальчика, подзадоривая: - Что, спасибо хочешь сказать, да слов подобрать не можешь? А ты не мучься, прям так и скажи. - Я … спасибо. – Почти шёпотом, не поднимая глаз, пролепетал мальчик. - Ну вот! На здоровье, на здоровье! Дед похлопал Семку одобрительно по спине, затем потрепал волосы на затылке. Выглядело это все очень добродушно и улыбка с лица деда Тимохи не сходила. Семка успокоился, значит, дед не обижается на него! Пора была уходить, из третьего подъезда вышла баба Саша, значит следом выйдет и баба Аня, а за ними и остальные. Семку сразу попросят пойти погулять, так зачем ждать? Он медленно сполз со скамейки и понурившись поплелся к дороге. Дед Тимоха вслед послал напутствие: - Уже пошел? Ну и правильно, что сидеть тут со стариком, пойди, погуляй. На обед ежели что приходи, буду ждать, но не долго…э-э…ты приходи, слышишь? Дед еще что-то говорил, но Семка уже не слышал. Не привык мальчик извиняться, объясняться. Он знал, что все взрослые, кого он встречал в своей жизни, считают его глупым или недоразвитым, а многие и глухонемым. Это его нисколько не беспокоило. У них в доме жила девочка, которую тоже все называли дурочкой или недоразвитой. Она была первым в жизни Семки человеком искренне его пожалевшим. Это случилось, когда его избили попрошайки. Добравшись до своего дома, он тогда не смог сразу зайти в подъезд, а присел на ближайшую лавку, на его счастье пустующую в тот момент, чтобы отдышаться, передохнуть, набраться сил для возможно новых испытаний дома. Лена всегда садилась в отдалении от людей, если не было свободной пустующей лавочки, она садилась в сторонке под деревом, прямо на траву или бордюр у дороги, если было мокро или холодно. Стелила принесенную с собой газетку и садилась. Семка часто за ней наблюдал, но подойти боялся, видел однажды, как она стукнула дразнившего её мальчишку палкой, после этого Лена всегда держала палку при себе, угрожая подходившим к ней детям. Её стали называть бешеной дурочкой, точнее старушки дворовые стали называть, а за ними и дети. У избитого Семки кружилась голова, все болело. От жалости к себе и безысходности, а еще от страха того что может ожидать его дома он тихо плакал и в этот момент он почувствовал нежное прикосновение к макушке. Он даже не подумал, что это может человек прикоснуться и мотнул головой, но макушку снова накрыло что-то мягкое и теплое на этот раз более решительно и ощутимо. Он вздрогнул, резко обернувшись. На него смотрели огромные серые с поволокой глаза, из которых тут же выступили слезы. - Мальчик, тебе больно? Ты плачешь… Лена несколько раз повторила эти два предложения. Затем она села рядом и уже не смотрела на Семку, но повторяла и повторяла, раскачиваясь из стороны в сторону: - Мальчик плачет, потому что больно и Лене больно. Все злые! Семка неожиданно для себя громко всхлипнул и Лена замолчала, снова повернула к нему свое длинное худое лицо с широко распахнутыми глазами и обхватив двумя руками крепко прижала его к себе. И тогда мальчик заплакал вслух. Эти объятия причинили ему физическую боль, но плакал он теперь не поэтому и не хотел освободиться, чтобы облегчить физические страдания, его душа как будто застыла от впервые испытанной нежности и трепетала, вызывая слезы восторга и благодарности. Новые ощущения казались значительно сильнее боли и доставляли неизвестное до сих пор удовольствие этой маленькой душе, удовольствие от сострадания. Он сам как можно крепче прижался к худому девичьему тельцу и замер. Так не хотелось, чтобы эти ощущения прошли. Но как только Семка перестал плакать, Лена встала и пошла от него, повторяя себе под нос: - Мальчик не плачет, мальчику уже не больно. После этого Сема решил, что дурачком быть не плохо, может быть даже лучше, чем не дурачком. Вскоре Лена пропала, говорили старушки, что снова в психушку её положили. С тех пор каждый раз выходя во двор, уходя с него или возвращаясь он пристально оглядывался – нет ли Лены. Воспоминания о ней вызывали в нем тоску, приятную ноющую тоску, когда сжимается сердце и начинает медленно выстукивать песню нежности и желание возвратить приятное, сравнимое со счастливым мгновением жизни. Она стала единственным человеком, с кем Семке хотелось поговорить, поблагодарить, подружиться. А теперь появился дед Тимоха, второй человек, пожалевший мальчика вполне искренне. Удаляясь со двора, он оглянулся по привычке в надежде заметить Лену, но остановив взгляд на деде Тимохе, бурно беседовавшем, размахивая руками в этот момент с первой старушкой, вышедшей во двор, мальчик улыбнулся. Он понял, что теперь не испытает разочарования очередной раз, если не увидит во дворе Лену, но увидит деда Тимоху. Теперь в его жизни есть два человека, которых он любил, уважал и о которых хотел всегда думать. Семка шел улыбаясь, иногда подпрыгивая на одной ноге в такт мыслям, складывающимся в песни с замысловатыми мелодиями рождаемыми его обогретой душой. Его покинул вечный страх при одной только мысли о мамке, голоде или где сегодня он будет спать. Он не боялся прохожих взрослых и не прятался от детей, не шарахался от собак как делал это раньше, шел, не разбирая дороги, куда ноги несли – туда и шел. Не заметил даже как вышел из города и что за ним уже давно неотступно плетется дворняга, без конца тычась мокрым носом под коленку. Еще вчера только увидев собаку, мальчик дал бы стрекоча, а сейчас его рука, как будто живя своей собственной, отдельной от мальчика жизнью, периодически поглаживала эту дворнягу по голове и даже иногда постукивала по макушке пальцами в такт песне. А псине казалось только этого и надо, она, как и сам Семка получив в своей жизни возможно впервые крошечку ласки, внимания, готова была посвятить ему всю свою жизнь. И вдруг, песня прервалась … Семка давно уже вышел за город, не слышно было шума машин, крика людей, только ручей журчал под полуразвалившимся мостом. Это место мальчик любил и приходил в редкие моменты своей жизни, только самые-самые грустные или еще реже радостные. Сегодня был такой день, сердце пело, а довольный насыщенный желудок молчал. Достигнув мостика, мальчик поднял голову и остолбенел, собака, не ожидавшая внезапной остановки, ткнула его головой под коленку, взвизгнула и отпрыгнула трусливо к ближайшему кусту. Шлепнувшись на мягкое место Семка продолжал зачаровано смотреть на мост, пес не заметив угрозы, выполз из укрытия и подполз к мальчику не отрывая от того недоуменного взгляда. Мальчик, не веря глазам, таращил их. В целом, картина была обычной: ручей, мост, вокруг лес. Но сегодня над мостом повисла радуга. А ровно посредине, между радугой и мостом, сидело свесив к реке ноги чудное существо, в целом напоминающее девочку, но уж очень необычную на взгляд Семки, он даже девочкой не готов был её сейчас назвать. Пробившийся сквозь тучки солнечный луч ярко освещал это существо, и казалось, что оно все светится золотистым светом, голову обрамлял воздушный как облачко и сияющий белизной ореол, а рот издавал тихие, нежные, чарующие звуки. Существо подняло голову и вместо глаз загорелись два ярких огонька, но звуки тут же стихли. Через несколько секунд Семка расслышал слова: - Привет, ты кто? Слова были знакомые, но понять он почему-то их никак не мог, связать в предложение и продолжал молча таращить глаза. Огоньки вместо глаз - уменьшились и существо залилось задорным детских смехом. В это время и солнечный луч исчез за очередной тучкой, радуга начала растворяться, существо поблекло и медленно стало превращаться в маленькую девочку с невероятно белесыми пушистыми волосами. - Ну же, ты что так смотришь на меня? Иди, садись рядом, тут места всем хватит и твоей собачке тоже. Я – Ангелина, а ты?... Ты разговаривать умеешь? Я думаю, что умеешь, ты уже большой мальчик. И такой смешной! Ты знаешь, что ты смешной? – И она снова закатилась звонким, заразительным смехом. – И собачка у тебя смешная! Вы оба такие грязные! Иди же скорее, садись рядом, тут так хорошо! Семка не мог ответить, он вообще не мог двинуть ни одним органом своего одеревеневшего организма. Осознание того, что перед ним совершенно земное существо приходило медленно. Наконец, он улыбнулся, улыбка получилась кривая, нервная, но это был первый признак жизни. И девочку такой факт порадовал, она подскочила с мостика и побежала к Семке протягивая пухлые ручки и заливаясь своим звонким смехом. Схватив напуганного теперь атакой мальчика за руки она потащила его за собой, весело уговаривая: - Не бойся меня, я хорошая! Я тебя не буду обижать, я буду играть с тобой. Ты хочешь ведь со мной поиграть? Мне тут было немного скучно одной. Смотри, что у меня есть. Прилагая все усилия, пятясь спиной и крепко держа ручонками Семку за руки она дотащила его до мостика и развернувшись указала ему на маленькую цветочную полянку невдалеке, но заметную только с моста. Посреди полянки была постелена ослепительно белая скатерка пестревшая разноцветными тарелочками и кружечками. В тарелочках были разложены яства. Семкины глаза разбегались, он не мог понять, что это за скатерть самобранка и еда ли лежит на тарелочках, или это картина со стены соседки тети Вали, которую он однажды случайно увидел через её открытую дверь, когда та обругивала громкой бранью пьяного сантехника, пытаясь оповестить весь подъезд как она крайне недовольна его работой и запрошенным вознаграждением. Мальчик даже потер глаза своими грязными кулачками, но картина не исчезла. Девочка-ангел снова засмеялась и сквозь смех предложила Семке скорее присесть на травку и позавтракать с ней, его другом собачкой и всеми лесными зверьками, которые стесняются так же как он и до сих пор не подошли к приготовленным специально для них блюдам. Все остальное для очарованного Семки происходило как во сне, он вдруг твердо решил и искренне поверил, что это сон. Это убеждение не просто его порадовало, а наполнило сознание свободой, ведь во сне все можно, никто не осудит, не накажет. Лишь бы никто не разбудил. Девочка болтала все время, не забывая подавать Семке поочередно тарелочки с бутербродами с ветчиной и сыром, блинчики со сгущенкой, яблоки и бананы заботливо почищенные и разрезанные на кусочки. В кружечку она подливала ягодный компот, на вкус Семки просто небывалой вкусноты. Он уже две тарелочки назад почувствовал себя совершенно сытым, но отказаться от очередного протянутого блюда не мог, ему казалось, что это будет не вежливо, но девочка тарелку не выпустила из рук. Семка даже дернул слегка к себе тарелку и поднял удивленные глаза на девочку. Её серьезное личико напугало вдруг его, её пухлые алые губки вытянулись трубочкой и строго спросили: - Так я не поняла, ты там был или нет? Мальчика обдало жаром, он понял, что все, что щебетало это милое создание, было адресовано ему, а он прослушал. На всякий случай мотнул согласно головой. Ангельское личико просияло и последовал очередной вопрос: - Ну и как тебе? Семка сжался в комок и виновато пожал плечами, живот даже свело, не то от перенасыщения, не то от стыда. Обижать девочку не хотелось ни враньем, ни своей невнимательностью. На несколько секунд он зажмурился и перестал жевать, ему почему-то подумалось, что если так сделать, эта ситуация сама собой разрешиться как-нибудь. Каково было его удивление, когда открыв глаза, он не увидел перед собой хозяйки застолья. Её не было нигде, куда доставал Семкин взгляд, а он очень медленно и несколько раз оглядел полянку, поднявшись на ноги, тщательно оглядел мостик, обошел по кругу ближайшие деревья. Даже пытался крикнуть: «Ангелина», но на первом же слоге голос оборвался и он договорил шепотом, это имя казалось Семке неземным, он благоговел и произнести его вслух казалось чуть ли не кощунством. Еще несколько раз шепотом позвал: «эй» и «ты где», но подумалось, что это звучит как-то плохо и совсем не уважительно - замолчал. Постояв еще несколько минут на краю полянки, нерешительно переминаясь с ноги на ногу и старательно щуря глаза в попытке что-нибудь разглядеть за дальними деревьями, но не видя ничего привлекающего взгляд наконец развернулся, подошел к скатерке и улегся рядом с ней на траву. Семкины глаза очередной раз округлились от увиденного, этот день явно был днем открытий, он вдруг осознал, что никогда не видел неба, никогда не смотрел на него вот так, просто, без причин. Оно было огромным, бесконечно-голубым, без единого облачка. Необъятный простор без деревьев, земли, травы, животных, людей, казалось совсем без жизни. А нет, в этот момент мальчик разглядел две черные точки и они двигались, вглядевшись, он понял, что это птицы, а справа тянулась белая полоска и чем длиннее протягивалась, тем толще становился её хвост. Он знал, что это был самолет, кто-то ему рассказывал, но тогда это было не интересно, а сейчас завораживало. Да, там есть жизнь и там тоже есть люди. Сейчас по небу плыл поезд и из окон выглядывали пасажиры, они широко улыбались невероятно белозубыми улыбками и махали белыми платками, такими длинными, что казалось вот-вот заденут ими Семку. Он стал уворачиваться, а люди начали смеяться и махать руками, как бы приглашая присоединиться к ним ухватившись за платки. Смех людей был такой добрый и лица такие приятные, что не долго думая он зацепился за один платок, пролетавший совсем рядом и полетел … Семка задрал голову чтобы разглядеть кто там, на другом конце платка и увидел деда Тимоху, свободной рукой тот махал ему приветственно, широко улыбался и что-то кричал, а рядом … не может быть! Рядом улыбалась Лена! За её платок тоже кто-то прицепился и летел чуть повыше Семки, потому что был меньше ростом и это была … Ангелина! … От неожиданности он выпустил конец платка и стал падать … поезд удалялся все быстрее и быстрее. Ангелина не смеялась как все, она плакала. И не смотря на то, что он удалялся очень быстро и перестал видеть лица всех пассажиров, лицо Ангелины он продолжал видеть очень ясно, крупные капли слез выскальзывающие из её огромных синих глаз летели прямо на Семку. И когда достигли - он вздрогнул … Тишина … сколько Семка спал и что из всего вышесказанного было правдой, а что сном он не знал. Голова была как чугунок тяжелой и пустой. Встать не было сил. Тишина больше не приносила радости, она начала пугать. «Надо выползать» - принял волевое решение Семка и предпринял попытку отодвинуть онемевшей не желающей его слушаться рукой тряпку с лица. Никакой тряпки там не оказалось. «Где я? Кто-нибудь тут есть? Ма-ма-а…» - сил произнести это вслух тоже не оказалось. Хлопнула дверь, кто-то вошел и стал подниматься по лестнице. «Я тут… помогите!» - шептал мальчик. Голода он не чувствовал, боли тоже, только страх… «я умираю…?» - Нет, Сема, ты просыпаешься! Вставай уже и пошли, я тебя давно жду, теперь тебе будет только хорошо. Семка засмеялся, возле него стояла Ангелина и протягивала руку. Он слышал свой смех, увидел свою руку, которая на этот раз легко его послушалась и поднялась навстречу маленькой ручке девочки… И только раз он оглянулся назад … там увидел он комок тряпья под лестницей и сквозь тряпье виднелся чей-то широко открытый и бессмысленно глядевший вдаль глаз… |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Ольга Москаленко | нравится 0 Дата: 23:08:2012 |