Письма — больше, чем воспоминанья,
на них запеклась кровь событий,
это — само прошедшее,
как оно было,
задержанное и нетленное.
Герцен А.И.
Здравствуй, читатель…Я не знаю, кто ты, стар или молод, глубоко образован или поверхностно начитан… Я знаю только одно: мне нужно поделиться с кем-то своей тайной, тайной, которая уводит в прошлое, на несколько веков назад, тайной, которая повлияла на мою жизнь.
Уроки истории я всегда недолюбливал. Множество дат, событий и фактов, императоры, цари, полководцы – все это мне казалось скучным и не интересным. Зачем нам, вообще, нужна история? У нас есть точные науки, которыми мы может доказать многие явления, у нас есть компьютер, который может увести нас в виртуальную жизнь прошлого или будущего, в мир грез и фантазий, есть и сотовый телефон, который соединяет нас в любой момент с тем, кто нужен в данный момент( в прошлое ушли письма, записочки, ожидание новостей, есть безлимитный интернет, который помогает найти информацию в любой момент, зачем же учить то, что можно узнать в любую секунду. Именно так размышлял я до некоторых пор… История... Зачем она нужна? Да и не нужна вовсе… Так я думал до этого лета, пока не поехал в деревню к своей бабушке. А ведь в самом начале каникул ничто не предвещало, что это лето я запомню навсегда, что оно изменит мою жизнь.
Деревенские мальчишки позвали меня гулять: бегать по сырой траве, искать ягоды, забираться в стога сена и смотреть на плывущие облака. Мы и не заметили, как ушли на окраину деревни, где стояла старая покосившаяся от времени изба. Что-то тянуло меня зайти, что-то звало меня туда…
В доме было темно. Свет в комнату попадал из одного окошка, которое оплел паук. За деревянным большим столом сидела старушка. Она разговаривала с кем-то. Женщина не сразу меня заметила. Она что-то бормотала, будто сотый раз рассказывая какую-то историю, и я подошел ближе, чтобы взглянуть на того, кто ее слушал. Это была кошка, которая играла с клубком шерстяных ниток. Я стал внимательно вслушиваться в слова, которые становились все громче, как будто старушка почувствовала, что ее посетил гость. Истории были интересные: она рассказывала про сражения, про гусар, про дуэли. Я просидел до вечера, так и не замеченный хозяйкой.
Пришел я домой поздно и сразу лег спать. Всю ночь мне снилось, как я, в мундире с узорчатым шитьем и золотыми петлицами на воротнике и клапане обшлагов, скакал на вороном коне, как ветер трепал мои волосы, как я от радости размахивал сверкающей саблей, сбивая на скаку головки полевых цветов, как чувствовал восторг от предстоящих событий.
На следующее утро я опять пришел в этот домик. Но незнакомая женщина открыла мне дверь: лицо ее было заплаканным и бледным. Она будто бы ждала меня, ничего не сказала, а только подала старую истрепанную временем книжицу. Я взял подарок также молча и увидел, как незнакомая женщина будто бы растворилась в дверном проеме. Постояв несколько минут на пороге, я все-таки открыл дверь и затаив дыханье вошел в избу. Там никого не было: пустота, пыль, паутины, старье, затхлый запах… и только лишь сверчок за печкой монотонно тянул свою песенку. Дом умирал, как и все его обитатели…
Уже на улице под лучами ласкового деревенского солнца я посмотрел на то, что было в моих руках. Это был старый порванный дневник. Страницы его были желтыми, надорванными и потертыми временем. Кожаный переплет был исцарапан. На страницах везде мелькали пушки, пехотинцы в мундирах и киверах с медными эмблемами. Были даже зарисовки боев. То тут, то там виднелись какие-то даты. И лишь в углу, на самой первой странице, размытыми чернилами еле виднелись имя и фамилия… Всмотревшись, я разобрал фамилию, которая показалась мне знакомой.
Я побрел по деревне до реки, до раскидистой ивы, которая казалась мне большим кораблем, на котором можно умчаться вдаль. Присев под плакучими ветвями ивы, я открыл свою таинственную книжицу и уже не смог оторваться от чтения до самого вечера. Передо мной предстал иной мир, мир, которого я не знал…
А поздним вечером, когда я пришел домой и сел за стол, чтобы поужинать вместе с бабушкой, меня ждал еще один сюрприз. Не задумываясь, я положил книжку на стол и, уплетая ароматную жареную картошку, не заметил, как бабушка взяла ее и стала листать. И только когда миска опустела, я поднял глаза и увидел, как по бабушкиному лицу бегут слезы. Успокоившись, она рассказала мне, что дневник, который так очаровал меня, принадлежал далекому нашему предку. Он сражался с французами во время Отечественной войны. До сих пор о нем не было известно никаких данных: нигде и как он погиб, был ли смертельно ранен в сражении или умер от холода и голода? Никто из нашей семьи не знал о нем ничего. Время потихоньку стирало следы его жизни из человеческой памяти, ведь даже моя бабушка его знала лишь по рассказам своей прабабки. А этот дневник, чудом оказавшийся в моих руках, хранил в себе его личные воспоминания.
***
10 июля.
Французы уже хозяйничают вовсю. Их количество превосходит наше войско … Многие боятся. О, Боже! Quelle horreur! Franchement, je crains que je fais. Quelle horreur! Но я продолжаю идти дальше, продолжаю чистить свои сапоги, держать крепко свое оружие в руках. Я иду дальше, потому что знаю, что дома меня ждет моя семья, вокруг мои друзья, сотоварищи. Мы каждый раз готовимся к тому, что завтра будет бой. Мы все время в ожидании того, что французы нападут на нас. Je vois la peur dans les yeux de ses camarades.
Вечер. Тихий вечер. Небо усыпано звездами. Потрескивание дров в костре. Один из тех вечеров тишины, которая предвещает битву. Мне страшно закрыть глаза. Я слышу смех солдат, они смеются, ведут беседу, как будто ничего и не произошло – французы на нас будто и не нападали. Они веселятся(а ведь в душе также переживают, также боятся) - мне страшно. Завтра бой. И может так случиться, что я больше не открою глаза.
Наш главнокомандующий - Николай Николаевич Раевский - читал нам слова наставления. Завтра нас ждет бой.Demain.
11 июля.
Сегодня был бой. Мы атаковали французов рано утром. Французская армия занимала выгодное расположение. Холмы и пригорки будто сговорились и перешли на сторону врага, укрывая ее. Вокруг их позиций был лес и болото. Мы оттеснили французов за плотину, но взять нам ее так и не удалось. Ожесточенные бои, вспыхивая в разных местах, шли десять часов. Мы сражались с дивизией корпуса маршала Даву.
Я же став со всеми мне принадлежащими офицерами в первых рядах колонны, составленной из Смоленского пехотного полка, пошел к плотине; сей полк, отвечая всегдашней его славе, шел без выстрела с примкнутыми штыками, несмотря на сильный неприятельский огонь, с неимоверною храбростью... я сам свидетель, как многие штаб-, обер- и унтер-офицеры, получа по две раны, перевязав оные, возвращались в сражение, как на пир…
Бой был тяжелый. Успех был то на нашей стороне, то плавно переходил на сторону наших врагов. Мы сражались до последнего вздоха. Вокруг лилась кровь. Наш главнокомандующий был ранен картечью, но не ушел с поля боя. Его героический поступок добавил нам веры в себя, и мы с новыми силами ринулись на barbares.
Гул, несмолкаемый гул, стоит в моих ушах: залпы пушек, выстрелы из оружий, конское ржание, крики и стоны раненых. Вокруг море крови и тел. Все смешалось: нельзя различить, где французы, где русские. Вокруг тела, тела, тела… Множество тел…
Я рад, что остался жив. Если бы можно было все остановить. Je suis heureux d'être en vie.
Сегодня был страшный день. Я убивал. Убивал таких же людей, как и я… И только теперь, сидя перед костром, слушая, как потрескивают дрова, я вспоминаю молодого француза, который лежал на земле и смотрел на меня стеклянными глазами, а в груди его мой штык, который почему-то я не могу вытащить. Боюсь, что это война сделает нас черствыми, что мы перестанем ценить жизнь человека.
Все, кто погиб здесь в бою под Салтановкой, все те, кто здесь был ранен, навсегда запомнят эти леса, это небо, затянутое дымом, это воздух, пропитанный смрадом крови и мертвых тел.
17 августа.
В ночь на с 15 на 16 августа Раевский с 15 тысячами занял предместья Смоленска. Из госпиталей было взято несколько сотен выздоравливающих и легкоранен… Все ждали боя…
Вчера был страшный день, унесший множество жизней. Думаю, этот день навсегда войдет в историю, как день Битвы за Смоленск.
Утро. Роса еще не успела сойти, как на нас устремилась французская кавалерия. Наша батарея Раевского была вымотана. Усталость давала о себе знать. Сильный шквал огня обрушился на нас. Пули свистели в ушах. Нам предстояло сдержать противника хотя бы на один день. Ближе к вечеру наша батарея получила подкрепления в виде 2-й кирасирской и 2-й гренадерской дивизий. Хотя это я узнал уже в госпитале. Меня ранило в ногу. Рана была неглубокая… Меня отнесли в подвижный стационарный пункт, где продолжалась нескончаемая борьба за жизнь. Как все глупо!!!! Меня напоили спиртом: голова шла кругом. Потом фельдшер расширил мою огнестрельную рану. Я кричал. Пытался вырваться. Но солдаты держали меня. Мою рану очистили от грязи и пороха, удалили осколки. Мне повезло… А рядом лежащему со мной солдату ампутировали ногу с помощью ножовки – так боролись с заражением крови.
К вечеру гул стал стихать. Тишина стала медленно разливаться в ночи, и лишь только стоны раненых пронзительно разрывали ее, напоминая о пережитом дне… Как я благодарен огню костра, потому что только он напоминает, что ты еще жив. Пока еще жив.
18 августа
Французы теснят нас… город не выдержит.. Каждый понимает, что придется уходить…В глубокие сумерки вынесли из Благовещенской церкви икону Смоленской Божией Матери. Унылый звон колоколов, сливаясь с треском распадающихся зданий и громом сражения, сопровождал печальное шествие сие. Блеск пожаров освещал оное, между тем, черно-багровое облако дыма засело над городом, и ночь присоединила темноту к мраку и ужас к ужасу!
19 августа.
Мы покинули сей город. Мы уходили, оставляя свой Смоленск на растерзание обозлившихся французов. Одна только мысль, что нашим врагам достался Наш город сдавливала всех… Но мы уходили… Мы отступали, предварительно взорвав мосты и склады с порохом. Смоленск полыхал, а мы шли, опустив глаза к земле…словно стыдно было нам за бегство, за то, что отдаем город на поругание… Мы шли молча… каждый думал о своей семье, о тех, кто ждал, о семьях погибших товарищей, к которым ворвется черной птицей горе…
22 августа
Мы двигались по Смоленской дороге, оставляя за собой смерть. Наполеону с его войском придется идти по опустошённой дороге, мимо разорений, пожарищ и дымящихся развалин, обезлюдевших селений. Каждый марш-бросок становился все невыносимее из-за жары и пыли…
По обеим сторонам широкой дороги измотанными колоннами двигались пехота и конница; по самой дороге – артиллерия, санитарные повозки и обозы. Над всей этой массой витали густые облака пыли, и лишь редкая остановка на бивуак или легкое дуновение ветерка позволяли нам узнавать тех, кто идет рядом с нами или впереди нас. Жуть… Мы обносились платьем и обувью, не имели достаточно денег, чтобы, заново обшить. Завелись вши. Лошади наши истощали от беспрерывной езды и от недостатка в корме…
25 августа.
Весь день мы готовились к битве: рыли окопы, устанавливали деревянные колья, строили укрепления. Мы готовились к битве. Рана давала о себе знать, но я не хотел выходить из строя. Все надевали чистые рубахи, чистили сапоги, оружие, как будто завтра последний день… Каждый уже был согласен на смерть…
Для поднятия нашего духа, для укрепления веры в себя нам принесли Смоленскую икону Божьей Матери. Торжественно, в сопровождении крестного хода, Смоленскую икону носили перед рядами всей армии вдоль боевой линии Бородинской позиции и служили перед ней молебны. Я видел, как дьяки шли в ризах, кадила дымились, воздух оглашался пением и святая икона шествовала… Сама собою, по влечению сердца, стотысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую готова была упоить досыта своею кровью. Везде творилось крестное знамение, по местам слышались рыдания… Мы готовились к бою не на жизнь, а на смерть, ведь каждый понимал, что решалась судьба столицы, судьба Родины. Moscou! Moscou!
27 августа.
Вчера был бой. Самый главный бой!!! Бой, которого ждали и солдаты, и офицеры!!!
Сражение между нашими армиями произошло на Бородинском поле – между старой и новой дорогой Смоленска. Единственная дорога на Москву! Наш 7-ой корпус держал Курганную высоту. Высокий курган, находившийся в центре русской позиции, господствовал над окружающей местностью. Именно здесь была установлена наша батарея, располагавшая к началу боя 18 орудиями.
Около 9 часов утра, в разгар боя за Багратионовы флеши, французы начали первую атаку на батарею. Однако несмотря на плотный артиллерийский огонь, французы сумели ворваться в редут. Борьба была насмерть. Земля пряталась под ковром из тел. К нам на помощь приближались войска. Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление было встречено отчаянное, но возвышение отнято, орудия возвращены нашими силами и мужеством.
Около 3 часов дня французы открыли перекрёстный огонь с фронта и флешей из орудий по батарее Раевского и начали атаку. Коленкур прорвался сквозь адский огонь, обошёл слева Курганную высоту и кинулся на нашу батарею. Встреченные с фронта, флангов и тыла упорным огнём оборонявшихся, кирасиры были отброшены с огромными потерями (батарея Раевского за эти потери получила от французов прозвище «могила французской кавалерии», по словам моих товарищей)
Через какое-то время ворвались кирасиры на батарею с фронта и фланга. На батарее произошёл кровопролитнейший бой. Израненый генерал Лихачёв был взят в плен. В 4-м часу дня батарея Раевского пала. Но об этом я узнал уже в повозке…
Возле нашего орудия во время сей мясорубки и кромешного ада упал снаряд, что-то толкнуло меня и подбросило вверх, откинув в сторону с места кровопролития… Ночью меня нашли санитары…
…Мы отходим к Москве. Бородино! Ах, Бородино! Ты стольких людей лишило жизни. А меня оставило. Опять оставило. Где моя пуля? Где она? Неужели она до сих пор не нашла меня? Où êtes-vous?
Сентябрь.
Меня на подводах вывезли в Москву. Огромное множество раненых, стон и смрад кругом… Рук не хватает. Туман овладевает мной все чаще…
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
…Мы оставляем Москву. Армия отходит к Можайску, по словам раненых солдат… Все были подавлены.
………………………………………………………………………………………………………………………………………..
…Меня эвакуировали в Касимов. Но большая часть населения осталась в городе. Мне сказала сестра милосердия, что Москва плакала огненными слезами. Moscou brûlait! Brûlé le grand esprit de la Russie.
Конец сентября.
Меня приютили крепостные. Они заботятся обо мне, пытаясь сохранить жизнь. Но раны дают о себе знать: грудь болит, а кровь все сочится… Меня лихорадит. Я болен…
Где сейчас русская армия, мне не известно. Где французы, я тоже в неведении. Знаю лишь то, что крестьяне берут копья и дубье, уходя в леса. Дух народный, после двухсотлетнего
сна, пробуждается, чуя угрозу военную… Они сражают за свою землю топорами и вилами, а я не могу встать…Пуля так и не нашла меня, зато смерть сидит передо мной… La mort ...
***
Дневник закончился. Мой предок умер. Где его могила неизвестно. Кто его спас? Где он писал свои последние записи? И почему этот дневник был в том доме? Был у той женщины? Много вопросов возникло у меня в те дни. Вопросов, которые требовали ответов…
***
Прошло время. Теперь я хочу стать археологом. История – мой любимый предмет. Теперь я знаю, что генерал от кавалерии Н.Н.Раевский после боя под Салтановкой стал одним из популярнейших генералов русской армии, что в этой битве участвовали два его сына. Знаю о том, что Раевский героически сражался в Бородинском сражении, за что был представлен к награде орденом Александра Невского, обороняя Курганную высоту. Я знаю, что русские оставили Москву, что она горела, что именно М.И. Кутузов приказал оставить столицу, ведь «Москва – не вся Россия». Знаю, что именно Кутузов умело вывел войска из города, что Россия одержала победу в войне 1812 года, и ее назвали Отечественной: весь народ, от крепостного до дворянина, встал на защиту Родины.
Свою жизнь я решил посвятить истории своего предка и одному из величайших событий начало 19 века. Со временем я узнал, что моего предка спасла крепостная крестьянка. Она заботилась о нем в его последние дни до самой смерти. Вся свою жизнь она хранила этот дневник и наказывала беречь его своим детям и внукам. Дневнику уже более 200 лет! Когда-то он нашел меня, своего наследника. Через столько лет! Позднее я узнал, что та женщина, отдавшая мне дневник, была последней родственницей той крепостной девушки.
Позднее я побывал на Бородинском поле, видел орла, видел поле, видел жизнь вокруг. Видел, слышал, чувствовал. Я жив, я живу и буду жить. Буду хранить воспоминания, буду помнить о тех, кто воевал за мою родину два века назад! Буду, буду, буду…
А ты, мой читатель? Сможешь ли ты забыть то, о чем я поведал тебе…
Только память делает нас людьми… Только память делает нас бессмертными…
|