Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Серебряный век в лицах

Душа – как парус, душа – как арфа… (Игорь Северянин)
Серебряный век… Такое возможно только в России и только на рубеже веков – ХIХ и ХХ-го, хотя само понятие восходит к античной традиции. Благородный отсвет серебра культуры этой эпохи, с привкусом декаданса и мистики, роднит ее подчас с древнеримской культурой эпохи упадка. Мистиками не становятся – ими рождаются. «Дети рубежа» веков – Александр Блок, Андрей Белый и Вячеслав Иванов, Сергей Дягилев и Александр Бенуа – остро ощутили духовный кризис воспитавшей их культуры с ее гнетом чистогана и утилитарности. Их завораживало мерцание и красота поэтического символа сквозь призмы эстетических зеркал. В дыхании этой эпохи не только декаданс, но и лихолетья Первой Мировой войны, предощущения революционных бурь и апокалипсических чаяний Шопенгауэра, Ницше и Владимира Соловьева. И плывет кораблик Серебряного века сквозь пространство и время, оставляя в душе нашей радостное удивление поэтической мечтой, воплощенной в творениях искусства этой блистательной эпохи. Впрочем, пусть нас рассудит читатель…
Киевский шансон
Скоро 100 лет шансону Александра Вертинского. Он возвращается в Киев, он звучит под гулкими сводами Киевского музея русского искусства в исполнении артиста Александра Федоренко, который отважился воссоздать в своем моноспектакле творчество великого шансонье. Осеннее золото парка соперничает с золотом музейных интерьеров.
За фортепиано – Леонид Шаповалов, выпускник Московского Института имени Гнесиных и лауреат международного конкурса. Он тонко ощущает музыкальную ткань романса и его драматургию, превращая его в своеобразный оперный спектакль.
Благодатная аура исходит от артиста. И свершается чудо, великое чудо искусства: слушатели растроганы, они не скрывают своих чувств, улыбок и слез, они погружаются в светлую меланхолию. Полотна Кипренского и Брюллова с любопытством взирают на тех, кто пришел сюда, на Терещенковскую улицу, чтобы почтить 120-летний юбилей со дня рождения Александра Вертинского, а вместе с ним и – культуру Серебряного века.
Легендарный Александр Вертинский – родоначальник эстрадного жанра, которому французы дали изящное имя – chanson. В отличие от классического русского романса шансон Вертинского – более изысканный и утонченный, отмеченный эстетикой эпохи Серебряного века. Интимно и полутонами передает он внутренний мир души человека, такой уязвимой в превратностях судьбы. «Мой жанр понятен тем, – рассказывал Вертинский, – кто … пережил немало утрат и душевных трагедий, …ужасы скитаний, кто узнал притоны …, кто не знал спокойной, «уютной жизни»…
Причудлив и необъятен мир Вертинского: он простирается от «притонов Сан-Франциско» до Огненной Земли. Бесконечна череда его героев. Здесь – короли и балерины, «лиловые» негры, креольчики и попугаи, которые «плачут по-французски».
Вертинский вышел на подмостки в то самое время, когда русский символизм уже отцветал. Сценический успех тяжко дался ему. Пройти пришлось через голодную молодость и отчаяние нищеты, каторжный труд на киноплощадках Ханжонкова и санитарный поезд на фронте, где избавился, наконец, от пагубной страсти к кокаину.
Им восхищались, его любили соотечественники – все те, кто «…посетил сей мир в его минуты роковые», кто оказался в вынужденном изгнании. Сумел артист растрогать и стальное сердце товарища Сталина: более всего «вождя всех народов», по свидетельству его сына Василия, завораживал шансон «В синем и далеком океане…» Один из шедевров своей песенной лирики – романс «Ваши пальцы пахнут ладаном» – посвятил Вертинский звезде немого кино Вере Холодной. С ней познакомился он еще в Мировую войну, когда привез актрисе письмо с фронта от мужа.
Непросто спеть Вертинского. Главное – возродить уникальное пластическое мастерство maestro шансона, утерянное, казалось бы, навсегда. Вертинский в исполнении артиста Федоренко – не Пьеро, он не грассирует и не эпатирует зрителя своей артистической хламидой. Скупыми, но выразительными средствами – буквально одним жестом руки и поворотом головы – артист может целиком «показать» своих героев: «сыграть» гордость и гнев, смирение и покорность судьбе. Казалось, весь спектр чувств и настроений способны передать его выразительные руки. Сама глубина интонации, чудодейственный синтез поэтичности, вокального исполнения и сценической пластики артиста наводит на мысль о некой творческой реинкарнации легендарного chansonnier. Шансон «Пани Ирэна», посвященный Вертинским своей первой жене, польке по национальности, исполнялся артистом в польской транскрипции.
Концерт триумфально завершает «Танго Магнолия», пожалуй, самый блистательный шансон Вертинского, в котором ощущается шум океанского прибоя и экзотика дальних стран. «В бананово-лимонном Сингапуре…» – поет артист под оглушительные аплодисменты благодарных киевлян, пришедших почтить память своего земляка Александра Вертинского, а вместе с ним – и Серебряный век.
Любовные истории литературного парнаса
Они сошлись в октябре 1907-го на литературном вечере в Киевском оперном театре – эти самые модные поэты Серебряного века – Александр Блок, Андрей Белый и Нина Петровская. Огромная чаша театра не могла вместить всех желающих. Все было в духе времени – крикливые афиши в стиле модерн, торжественные фанфары для знаменитостей, истерически восторженные барышни и охапки цветов…
Никто и не догадывался о непростых взаимоотношениях участников этой поэтической дуэли. О том, что пару месяцев тому Андрей Белый и Александр Блок были на грани настоящей дуэли: к трагической развязке мог привести их личный конфликт.
Яблоком раздора стала жена Блока – Любовь Дмитриевна.
Была сенсация и посвежее. Фигурантами ее, кроме Андрея Белого, стала Нина Петровская. О жизни ее слагались легенды. Литературный дар ее был невелик, но дар жить – неизмеримо больше. В литературной Москве ее называли Ренатой – по имени героини романа «Огненный ангел» Валерия Брюсова.
«Из жизни бедной и случайной / Я сделал трепет без конца», – так могла бы сказать она о себе. Воистину, превратила Нина Петровская жизнь свою в бесконечный трепет, лирическую импровизацию, «поэму из своей личности».
Весной 1905 года Нина стреляла в Андрея Белого, который читал лекцию в малой аудитории Политехнического музея. Револьвер дал осечку – месть не удалась. На черном платье Нины Петровской появился большой черный крест.
Тогда Андрей Белый был молод и златокудр, светел и обаятелен в высшей степени. Им восхищались: над стихами его и прозой гоготала вся газетная подворотня России. Казалось, все влюблены в него. Передалось это и Нине Петровской.
А, затем – пришла любовь…
Но Андрей Белого «бежал от соблазна», вернее – от Нины, чтобы ее слишком земная любовь не запятнала его чистых риз. Он бежал от нее, чтобы еще ослепительней сиять перед иной – женой друга.
Оскорбленная и покинутая Нина продолжала мстить. Ради этого заключила союз с поэтом Брюсовым. Маг в душе, Валерий Яковлевич всерьез увлекался оккультными науками. Партнерские отношения, как водится, скрепили любовью…
Верила ли она, что колдовство и в самом деле вернет ей Андрея Белого?
Тем временем Андрей Белый увлекся женой друга. Любовь Дмитриевна Менделеева, жена Блока, и стала музой поэта Белого. История их любви стала одной из жемчужин в литературной короне Серебряного века.
Задача Андрея Белого оказалась неразрешимой, несмотря на все его ослепительное обаяние. С тех пор и полюбил он по-настоящему, и, видно, – навсегда. Как и покинутая им Нина Петровская страдал Андрей Белый неслыханно, переходя от униженного смирения к бешенству и гордыне. Несколько месяцев провел он за границей. И вернулся – с «Кубком метелей», поэтической симфонией любовных страданий.
Серебряный век: стиль жизни, стиль мышления
Впрочем, это была одна из примет эпохи Серебряного века. Начало тому положили символисты, беспокойное литературное племя, пришедшее на авансцену культурной жизни России на рубеже веков – ХIХ и ХХ-го. Вслед за Уайльдом могли повторить они: «В любви больше мудрости, чем в философии».
Мистиками не становятся – ими рождаются. «Дети рубежа» веков – Александр Блок, Андрей Белый и Вячеслав Иванов, Сергей Дягилев и Александр Бенуа – остро ощутили духовный кризис воспитавшей их культуры, «процесс измельчания жизни» (как выразился Бенуа). В духовных ценностях эпохи Серебряного века нашли свое отражение иные эстетические идеалы, раскрепощенные от гнета утилитарности.
Сама историческая эпоха звала их к новым рубежам. Жизнь стремительно ускорялась: появились первые авто и аэропланы. «Из Москвы в Нагасаки, – грезилось Игорю Северянину, – из Нью-Йорка на Марс». По темпам промышленного роста к концу ХIХ века Россия обогнала все страны мира.
Символистов завораживало мерцание и красота поэтического символа сквозь призмы эстетических зеркал. Тютчевская строка «Мысль изреченная есть ложь» наряду с философскими идеями Шопенгауэра, Ницше и Владимира Соловьева легла в основу манифеста символизма. Подобные же идеи высказывались и в программе художников круга «Мир искусства»: потребность в искусстве, выражающем жизнь человеческого духа, что роднит их с лозунгами французского символизма.
Осуждая морально и эстетически пошлый и ограниченный мир чистогана, «дети рубежа» отвергали и идейное наследие отцов и дедов. По иронии судьбы вдохновенными мистическими пророками оказались дети математиков и естествоиспытателей. Именно им суждено было стать творцами культуры эпохи Серебряного века.
Такого изобилия и созвездия талантов еще не знала Россия. И не скоро узнает…
Жизнь литературно-художественного Парнаса Москвы и Петербурга протекала в неистовом напряжении, непрестанном горении. Она бурлила вокруг издательств и редакций журналов, а в салонах безраздельно царствовала поэтесса Зинаида Гиппиус. Глядя на нее вспоминались строки из Северянина: «В шумном платье муаровом, … / Вы такая эстетная, Вы такая изящная…» Под шармом «Божьей матери декаданса» не могли устоять поэты и студенты, писатели и философы, и даже… отцы церкви! На поклон к ней приезжали Валерий Брюсов и Андрей Белый, Вячеслав Иванов и верный рыцарь Прекрасной Дамы – Александр Блок.
Там же в Петербурге, на Башне (так принято было говорить), начались знаменитые ивановские «среды». Эти поэтические мистерии в утонченно-изысканом духе декаданса проводил сам хозяин салона – поэт Вячеслав Иванов. Кто только не взбирался на Башню! Молодой философ Бердяев и Мережковский, Андрей Белый и Александр Блок. Михаил Кузмин пел за роялем свои чудесные «Александрийские песни», а Константин Бальмонт горячо шептал стихи: «Я – изысканность русской медлительной речи…» В одну из белых ночей, едва Блок произнес последнее слово своей «Незнакомки», как запели соловьи. «Мы жили среди огромной страны, словно на необитаемом острове…» – вспоминала поэтесса Кузьмина-Караваева, известная потом как мать Мария, отдавшая жизнь «за други своя» в фашистском концлагере. Они поймут это, когда вал народного недовольства выплеснется на улицы Петрограда в феврале 1917-го.
Модернистские веяния с Запада проникали во все сферы искусства – в живопись и скульптуру, архитектуру и книгоиздательство. Дух обновления коснулся и театра. Он проявился в новаторских исканиях Мейерхольда и балетных реформах Фокина. За наукой и искусством потянулись на Запад русские ученые, художники и поэты. В художественных академиях и студиях Парижа и Мюнхена нередко встретить можно было художников из России – Мстислава Добужинского и Остроумову-Лебедеву, Ивана Билибина и Георгия Нарбута, Максимилиана Волошина и Константина Богаевского.
Апофеозом культуры Серебряного века стали «русские сезоны» в Париже.
Судьба поэта и художника
Их сплотила любовь к родным камням древней Киммерии (так называли Крым в древности) – художника Богаевского и поэта Волошина. Об этом ярко сказал поэт в стихотворении, посвященном Богаевскому: «Мы, столь различные душою, / Единый пламень берегли, / И тесно связаны тоскою / Одних камней, одной земли…»
Максимилиану Волошину повезло в жизни. Пожалуй, он – самый популярный поэт и толстяк Серебряного века. Друзья фамильярно его звали Макс, любили за доброту, поэты посвящали ему стихи, а художники и скульпторы наперебой приглашали его позировать. И поныне бюст Волошина работы Виттига украшает бульвар Эксельман в Париже, а его портретов и стихов, ему посвященных, запросто хватит на увесистый том.
Париж стал для Макса чем-то вроде реторты, в которой бывший студент стал поэтом. Он жил на Монпарнасе – с турецким кофе, курительной трубкой и египетской богиней Таиах. Помнили, как заглядывал он в кафе «Ротонда», где собирался цвет парижской богемы – Амедео Модильяни и Диего Ривера, Пабло Пикассо и Марк Шагал, Гийом Апполинер и Луначарский. Там террорист Савинков, задушевно беседовал с художницей Маревной, а взлохмаченный Илья Эренбург курил свою трубку. Но истинной его стихией была поэзия жизни: «В дождь Париж расцветает, точно серая роза…»
Макс придумывал невероятные истории, мистифицировал («прикалывался» – по-современному). И однажды повезло ему одурачить весь литературный Петербург.
Вдруг откуда-то объявилась молодая поэтесса Черубина де Габриак. Ее стихи печатались, в нее влюблялись, но никто не видел ее. Только слышен был ее мелодичный голос по телефону. Никто и не подозревал, что за вывеской Черубины де Габриак прячется поэтесса Е.И. Дмитриева, а помогает ей Макс Волошин. Возмущенный Гумилев вызвал его на дуэль. Этот литературный бред в стиле Хармса мог бы иметь трагический финал, если бы не калоша. Просто, потерял Макс калошу где-то в снегу, а на помощь пришел к нему дуэлянт Гумилев. Продрогшие и озябшие тщетно пытались найти они злополучную калошу, пока не помирились. С тех пор и прозвали Макса – Вакс Калошин.
У мечтателя Макса была удивительная способность слушать в пейзажах Киммерии музыку истории древних цивилизаций. Его единомышленник и друг Константин Богаевский успел уже заявить о себе на выставках объединения «Мир искусства». Путешествие в Италию, природа которой напоминала ему родной Крым, со временем, увлекло его мастерами Кватроченто – Беллини и Мантенья, а итальянские впечатления – характерный рельеф гор, легкий рисунок облаков – отразились в его творчестве.
Особенно импонировало творчество художника его коллегам-мирискусникам. Игорь Грабарь называл его «…мастером в лучшем значении этого слова…» . Как отмечал в одном из писем сам Богаевский: «И Сомов, и Бакст, и Билибин, и Добужинский, и Лансере, …от картин моих … в восторге». Он уже участвовал в выставках мюнхенского «Сецессиона» и парижского «Осеннего салона», международных выставок в Венеции и Риме. О Богаевском, как о выдающемся мастере декоративного плана, с восторгом заговорила Европа. Его работы упоминались в Studio и Figaro, Liberte и Revue des Beaux Arts, Grand National и Patria и прочих периодических изданиях.
В мире искусства
В Париже – «русский сезон». Блистательные премьеры, цветы, брильянты, рауты, банкеты. Платят сотни франков за дягилевский спектакль. Анна Павлова, Шаляпин, Карсавина, Фокин. В театре Шатле – русский балет. На афишах – «Ballet russe»: Анна Павлова-Сильфида парит в воздухе. Она вся – музыка, вся – грация, вся – полет.
Успех дягилевских сезонов утвердил любовь художников «Мира искусства» к театру и определил дальнейшую судьбу многих из них. Однако, покорение Парижа начиналось ранее – с выставок художников «Мира искусства». В книжной графике тон задавали Иван Билибин и его ученик – Георгий Нарбут. В отличие от своих коллег по «Миру искусства» он не имел художественного образования. Однако, украинский мастер-самоучка оказался достоин такого поистине блестящего сообщества, как «Мир искусства». Сказалось и необыкновенное трудолюбие и обаяние малоросса, его такт и жадная тяга к культуре. О пребывании в Мюнхене он скажет просто: копировал Дюрера.
Категория: Статьи Автор: Владимир Скрынченко нравится 0   Дата: 08:12:2010


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru