Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Филя

...Накануне всю ночь порошил тихий снег, и к утру посёлок, преобразившись, зачаровано щурился окнами из-под снежных козырьков-крыш на глянувшее из-за дальней белой сопки чистое, словно снегом мытое, солнышко. Филя, проснувшись, зябко поёжился под старым стёганым одеялом, приподнялся и, глянув в окно, продышал ртом на замороженном стекле небольшую проталину.

- Ого, пороша, какая…! – по-мальчишески обрадовался. – Хорошо!
Потом он возился с печью, что долго дымила, прежде чем дрова в ней разгорелись. Сварил картошки и вскипятил большой закопченный чайник. И нарочно долго завтракал, словно растягивал удовольствие от постной картошки в мундирах и кружки крутого кипятка с небольшим куском хлеба.

Картоха нынче уродилась неплохо, и это притом, что Филькин огород давно не помнит удобрений. Можно было бы, конечно, раздобыть для такого случая в деревне навозу, да должником останешься, а на магазинных суперфосфатах урожая не прибавишь, но поиздержишься изрядно. Потому благодарит Филя за нынешний урожай землицу в своём огороде, что лёг покатым пузом от дома к заливному лугу и нынче настороженно застыл под первым снежком. Подкапывать картошку ещё с июля нашлись враз «помощнички» – Колян с дружком. Объявятся невесть откуда нежданно неопрятные, помятые, словно с чёртом водятся. Пару дней отлёживаются, топят баню-завалюху, «грехи смывают», как выражается Колян. Грехов у него в прошлом должно быть много, как впрочем, и в настоящем, поскольку кроме них у этого рыжего шалопая давно ни кола ни двора. Под стать и дружок у него – кривой, волосатый, с грязными ручищами.

Последний раз нагрянули уже затемно в день, когда Филька пенсию получил. Ввалились навеселе, громыхая дощатой дверью в коридоре.
- Встречай гостей, крестьянин! Или не рад, скаредная твоя душа…? – с порога бросил грубо Колян, без намерения обидеть. Это он шутит так неотёсанно, как впрочем, и живёт грубо и несуразно.
- Перекантуемся у тебя до утра, – мрачно проговорил куда-то в тёмный угол его дружок и небрежно сбросил на пол видавший виды зипун. – Завтра уйдём.
- Да, ладно живите, чего там, – смутился Филя и, кажется, даже обрадовался «гостям».
- Ну, тогда живём! – Колян выставил на стол бутылку водки. – Тебе не наливаем, а то чего доброго помрёшь ещё. А кто поэмы дописывать будет? Это нам жизнь совсем ни к чему, а ты другое дело. В тебе жисть не для алкоголя, должно быть…

После выпивки дружки завалились спать, но рано утром Колян, почесывая лохматую голову, угрюмо подступил к Фильке:
- Ты, это…, после получки, должно быть богат? Займи до конца… года. Только не отказывай, всё равно, сам знаешь, заберём.
Филя молча вытащил деньги, отдал и, кажется, с облегчением вздохнул.
- Ладно, не жалей дерьма, а то не впрок пойдут. Обтяпаем одно дельце, верну, – почти серьёзно пообещал Колян. Дружок его, отводя глаза в потолок, многозначительно молчал. Вскоре они ушли, чтобы так же неожиданно к пенсионной получке объявиться вновь…

Поглядывая на белое подворье, Филька улыбался.
- Схожу завтра на охоту в Захарьину Балку. Далеко, но идти вроде не тяжело, снегу не так уж и много. Белая Речка должно быть кроме перекатов хорошо встала. Бродом не пойду, сапоги плохие, по льду перейду там, где покороче. Давно уж забереги какие стояли, а ныне на Кузьму и вовсе мороз был, связал берега, должно быть…

Задумав этак с утра, он воодушевлённо и основательно засобирался в лес. Долго гремел в тёмной кладовой всякой рухлядью, пока доставал из укромного места завёрнутую в ряднину старенькую двустволку. Там же из колченогого комода, что служил местом хранения кое-каких гвоздей-железок, иногда нужных в хозяйстве, достал небольшую картонную коробку с боеприпасами. Охотник из него был так себе незавидный. Ну, сходит в одиночку по весне на уток, пальнёт, жалеючи патроны, пару раз в белый свет, как в копеечку, или подстрелит какую случайную шилохвость, не без этого. Пару раз наверно за все Филькины тридцать лет от рождения и бывали такие удачи. Зато на все тридцать память какая! Ружьё у него от отчима осталось. Вот тот уж горазд был пострелять, даже любил это занятие. Серьёзно с азартом к охоте относился. Филю всё пристраивал, да не впрок всё.

- Экой ты невхалюзный, – добродушно ругался, бывало, отчим каким-то непонятным словом при случае, когда Филя не проявлял должной сноровки и портачил в каком-либо деле. То лесину не удерживал, когда сараюшку, бывало, ремонтировали, то эту же лесину не с того бока строгать прилаживался. И в охоте у Фили всегда промашки были, как ни старался отчим.

- Таланту в тебе никакого. Надо же так не во время подвернуться родителю на женилку, – подтрунивал при случае беззлобно отчим.
Филя не обижался. Отчим хороший мужик, ещё не совсем старый, сильный и смекалистый. И мамку крепко любит. Года три назад увёз её к себе на родину куда-то в Краснодар. Обещал, как устроятся, заберут к себе и его. Да видать, не совсем ещё устроились. Вот, ружьё оставил, не пожалел стоящую вещь. Боезапас кое-какой тоже оставил – немного пороху, дроби, картечин десятка три. Филе надолго при его умении стрелять хватит. Вместо пыжей отчим научил старым испытанным способом газету прессовать в патрон. Латунные гильзы тоже по старинке вставными капсюлями заправляются. Теперь-то охотники давно и не пользуются таким вот «инвентарём». Ныне боезапас у всех фабричный, фирменный: патроны один к одному лёгкие, из специального материала, одноразовые. Осечек не дают, дробь по номерам грамм в грамм. А ружья, какие нынче у людей…! Глянешь в ствол – что тебе зеркало по всему цилиндру. Загляденье! Как отчим говорит – произведение искусства, и что из такого ружья грешно мазать по цели.

А у Фили ружьё старое, курковое ещё. Вместо бойка под одним курком гвоздик подходящий приспособлен, а родной боёк где-то затерялся, когда в прошлом году он вздумал решительно и досконально почистить двустволку.

Вот и сегодня, только было, разложил ружьишко на столе и приладился к свету из окна, как во двор заглянул участковый милиционер Комлев. Филя наскоро сунул всё свое занятие под кровать и поспешил встретить представителя власти на улице. Участковый, предпенсионного возраста крепкий седой верзила, иногда проявлявший служебное рвение, время от времени бессистемно обходил посёлок и дотошно заглядывал во дворы.

Для этого он надевал форму, вешал на плечи портупею с пустой кобурой, принимал «для куражу» на грудь граммов триста водки и шёл «наводить порядок». К Филе он заглядывал просто так, заодно, или вернее даже по пути. Захудалый пустой двор Филькин не обойдёшь. Он не то чтобы стоит посреди деревни, но и не совсем с краю. Когда-то это был видный дом, с дощатым забором, ухоженным садом, с электрическим фонарём на столбе у ворот. Это когда был жив Филин отец, когда во дворе было полно живности: куры, утки, две собаки, на заборе всегда умудрялся греться на солнце, свешивая смешно задние лапы, большой рябой кот.

Отец знатно шоферил, и в его распоряжении всегда был самосвал ЗИЛок, который на ночь неуклюже располагался во дворе, и от него до самого утра веяло пылью, теплом и запахом бензина. Это было так давно! Филя помнит лишь, как в последний раз ездил с отцом в район за комбикормом. Назад ехали поздно со светом. Вот этот свет помнится, да встречный ещё яркий и ослепляющий, а потом скрежет металла и фиолетовое звездное небо вверху, всё убегающее и, наконец, превратившееся в глухую чёрную пустоту.

В той аварии отец погиб, а Филе раздавило всё его тазобедренное хозяйство. Помнится, как мать с полгода моталась к нему в районную больницу, как после на костылях привезла его домой.
- Беда ты моя! – причитала мать. – Как недоношенным родился, так и бедуешь. А мы с дури ещё и Филиппком назвали. Надо было как-то посолиднее, может быть и везенья больше было бы…
Потом года полтора спустя появился отчим. Бог весть, каким чудом Филя тогда выжил, и с таким же чудом, не вылезая месяцами из больниц, осилил-таки лет за двенадцать школу-восьмилетку. При мамке жили на спроворенную горе-пенсию да ещё за счёт отчима. А без них вот сам пробавляется летом с огорода да ещё случаем уродившимися грибом-ягодой в незавидном лесу, что за посёлком стоит весёлой рощицей да одаривает добротой своей всех, кто ни объявится. А зимой больше постится. Костыли Филя забросил давно, но ходит трудно, как старик, сгорбившись и мелко перебирая ногами.

- Ну что, паря, кукуешь…? – заходя во двор, спрашивает участковый просто так и закуривает, присаживаясь на ветхий деревянный верстак у стены дома.
- Да вот, зимовать думаю, – отвечает Филя, присаживаясь рядом и обводя рукой пустое заснеженное подворье.
- Ну-ну, гляди, не зажирей к весне, – дымит сигаретой Комлев. – Пенсию-то исправно получаешь?
От участкового несёт табаком, спиртным и солёным огурцом.
- Угу, – как-то неопределённо отвечает Филя и уводит глаза в сторону.
- Что?.. Опять дружки подстегнули твой пенсион? Ты, что ж это, Филимон* четвёртый…? – участковый подшофе мог иногда козырнуть образованностью с неожиданной стороны. – Опять кому-то одолжил до получки?

Он издевательски кривит губы:
– Дурья твоя башка. Какая у них получка…?! Эти твои друзья-приятели и работать-то давно разучились. Какой дурак их на работу возьмёт, да ещё и платить будет…?
Участковый гасит каблуком сигарету и смачно сплёвывает под ноги.
- Да, Колян мне и не друг вовсе. Так заходит иногда, когда… болеет, – словно винится Филя.
- Вот-вот! А болеет он на дню по два раза. Утром с похмела, а вечером опять же… с устатку. Ты не давай ему пенсию, сколько раз тебе говорить. А если силком берёт, так скажи мне.
- Он картошку помогал копать…, – вроде оправдывается Филя.
- Какая там картошка, бес вас всех подери! Видел я, сколь ты нынче накопал. Посмотри, как живёшь – куска хлеба ведь в доме нет, – Комлев серьёзно пытается заглянуть Филе в глаза. – Да ты, небось, и сам не дурак с Коляном этим… поллитровку раздавить?

- Не пью я, – словно сожалея, говорит Филя и поясняет: – Моя ломаная конституция не принимает.
- И то ладно, – смиряет свой показной гнев Комлев. – Не пей Филя. От неё зла много, здоровья мало, это когда оно ещё… вообще есть. И ещё от водки один сплошной беспорядок. Это я тебе как милиционер говорю. Женись лучше.
- Так ты сам обещал невесту сосватать, и до сих пор…, – почти не шутит в ответ Филька.
- Да, уж…! Они, невесты-то, нынче знаешь какие… разборчивые. Им справных, это значит, …коней в хозяйство подавай. А ты-то, гля на себя, одна бесформенная инвалидность.
- Да уж… не жеребец, – грустно соглашается Филя.
Комлев чуть помолчал, а потом как бы, между прочим, поинтересовался:
- Я слышал, ты в газете прославился? Стишками балуешься…?
- Да было дело, – засмущался Филя. – С неделю назад напечатали.
- И у тебя эта газета есть?
- Конечно…
- Тогда тащи, почитаем.

Филя вынес затёртую на углах газету, развернул её в нужном месте и протянул участковому. Тот в это время откуда-то, словно из-под мышки вытащил большие очки в неуклюжей пластмассовой оправе и водрузил их на свой красный в прожилках нос.
- Вдаль вот хорошо вижу, а близко совсем не разбираю… букв, – говорит, словно в оправдание. – Ну-ка, ну-ка, почитаем, что ты тут сообразил.

Комлев долго внимательно разбирался, беззвучно пошевеливая губами, потом удовлетворённо хмыкнул и чуть, приосанившись, довольно выразительно прочел вслух:
- Запрокину лицо я в кипень голубую,
Побежит по щеке всепрощенья слеза…
Полюби меня просто за долю такую,
Полюби за мои голубые глаза.
Грусти нет, но под сердцем таится сомненье –
Не видение ль эта щемящая синь?
Ах, как сладостно голову кружит волненьем
Исходящая духом отчизны полынь.

Чуть помолчал и с чувством зародившейся восторженности проговорил:
- Да ты Есенин…, Филипп! Без подначки. Это я тебе не как милиционер говорю.
Филя, прислонившись к стене, стоял молча, опустив глаза. Покрасневшие кончики ушей выдавали его стеснение, ему было приятно слышать от Комлева такую похвалу.
- Так я, это возьму…, как вещественное доказательство, покажу Надежде своей.

Свернув по старым сгибам газету, он спрятал её вместе с очками за пазухой. Затем приподнялся грузно с верстака и направился уходить со двора.
- Ну, давай, хозяйничай. Ты бы скотину какую завёл…, – сказал просто для формы, чтобы как-то попрощаться.
- Да у меня ж есть кот! – оживился Филя. – Где-то промышляет. У меня, вишь, не шибко разживёшься, а то завсегда тут вертится, …когда сыт.

- Ну, ну, – напустив на лицо строгость и озабоченность, Комлев отворяет скосившуюся на одной петле калитку и, уже выйдя со двора, оборачивается к Филе:
- Ты, это…, зайди ко мне, забери кой-какую одёжку. Моя… пообрезала там что лишнее, починила кое-где, тебе впору будет.
- Спасибо, – застенчиво вымолвил Филя в ответ.
- За что ж мне спасибо, роба-то казённая, государственная, стало быть, ему от нас обоих и спасибо, – и словно вспомнив что, закончил строго: – И ещё, чуть не забыл. Ты… на охоту завтра не ходи. Народ тут нынче всякий… в округе.
- Да я и ружьё позабыл, где оставил, – солгал, спрятав глаза, Филя. – Сам знаешь, какая у меня сила.
- Ну, гляди, я тебя предупредил…
Комлев уходит, поскрипывая снежком под сапогами.

…К вечеру Филя всё-таки приготовился к завтрашнему намеченному мероприятию. Поклацал для важности затвором, проверяя, как срабатывает выбрасыватель гильз. Примерил, как входят в стволы чуть раздутые от многоразового пользования патроны, выбирая самые лучшие, и отметил их отдельно, вставляя в потрёпанный дерматиновый патронташ. И, наконец, заканчивая сборку, ловко щёлкнул цевьём, поглаживая ружьё худой костлявой ладонью.
Рано укладываясь спать, загадывал себе хороший сон к удачной охоте. «Подстрелить бы небольшого козла! Мне бы на зиму с картошкой во как хватило…». Тут вспомнил Коляна и передумал: «Нам бы хватило на ползимы…». С тем и заснул. И странное дело – за всю ночь хоть бы тебе один маленький сон.

Утром затемно подхватился, наскоро собрался, повесил незаряженное ружьё на плечо и огородами тихо вышел за деревню к темнеющей вдали полосе леса вдоль Белой. К свету он был уже далеко у реки, откуда прямиком через невысокий перевал намеревался быстро добраться в Захарьину Балку. Рассвет пришёл незаметно. Кажется, ещё вот только что было совершенно темно, и Филя шёл знакомой дорогой, ориентируясь на светлеющее небо да на мрачную стену ивняка вдоль дороги, а минуту спустя уж видны и незапаханное в зиму поле, с которого ныне убирали сою, и дальние вершины, из-за которых вот-вот глянет солнце, и дорога под ногами с рытвинами да колдобинами, бывшими недавно с водой, а ныне вымороженные, с остатками хрустящего под ногами льда.

К реке подходил, когда солнце во всей красе своей, перевалив край сопок вдалеке, опрокинулось сверху в долину ярким слепящим светом. Но пока, радуясь по-детски белизне нетронутого на реке снега, шёл напрямик осторожно мелкими шагами по льду, пока выбирался на крутой противоположный берег, небо подёрнулось белой дымкой. Потом дымка сгустилась, превратилась в сплошную полупрозрачную пелену, и солнце, скрывшись за пеленой, просто освещало землю, но теперь было не ярким чистым шаром, а проглядывало расползающимся во всё небо светлым пятном.

От реки, зарядив ружьё, Филя больше часа поднимался на вершину, с которой по северку ещё нужно было спустится в намеченный лог. Наверху решил передохнуть, а заодно и «заморить червячка» горбушкой, что припас за пазухой. Сапоги у него совершенно не приспособленные к таким переходам, промокли, и потому в них уже было сыро, что совсем не обещало его слабым ногам здоровья.

«Задерживаться не буду. Чуть передохну…», – пристроился он спиной к шероховатому стволу дуба, не сбросившего на зиму всей листвы, и сейчас чуть шумящему под лёгким колыханьем воздуха. Отсюда сверху хорошо была видна долина до самого посёлка в одну сторону, и до дымящегося по горизонту города в другую. Река пересекала всё это расстояние извилистою белой полосой, прерываясь лишь иногда чёрными местами на изгибах. Это незамёрзшие ещё перекаты делали из белой линии реки чудный петляющий пунктир. Филя видел, как к одному из перекатов со стороны города подъехали два автомобиля из тех, что по нынешним временам называют «крутыми и навороченными». У самой воды остановились, возле машин закопошились люди. Со стороны посёлка через поле еле заметной белой точкой к перекату спустился кто-то в белой одежде.

«Это об этих людях вчера говорил участковый…» – догадался Филя.
Машины, постояв несколько минут, резво тронулись через реку, и без особой задержки пройдя перекат, свернули на… Захарьину балку.
«Хорошая техника у мужиков, прошли как танки. Однако, на моё место тоже метят. Успею! Гляну наскоро по сенокосным ложкам, если коза есть, подстрелю и уйду вверх яром. Они выше не сунутся…» – думалось Фильке, когда он, поторапливаясь, спускался в лог.
Ему повезло сразу же на первой поляне. Косуля мирно топталась у рыжих остатков летней копны, собирая осторожно губами сено, и, приподнимая время от времени головёнку, переставала на мгновение жевать и посматривала окрест. Филю она заметила ещё до того, как увидел её он, и, вероятно оценив по достоинству опасность, чуть придержалась, словно подразнила.

«Ух, ты! Вот она красуля…» – увидев козу, Филя невольно замер, любуясь, но, опомнившись, стянул с плеча ружьё и стал целиться. Но видно после скорой ходьбы не хватило дыхалки, в глазах кругом пошла радуга, он чуть замешкался, и чуткая косуля, заметив настоящую опасность, стрелой метнулась в кусты.

«Эк, досада какая, с первого раза не получилось. Теперь она настороже будет, петлёй на вторую поляну пошла, теперь только там догоню, если прямиком…» – Филька, чтобы срезать путь, заторопился и полез в чащу высокой, шелестящей рыжей листвой, лещины. «Тут я успею проскочить мимо мужиков, пока они сыр-бор разводить станут на номерах. А коза, она где-то здесь рядом… впереди идёт, за ложком покажется, никуда не денется. Там другого места ей нет…», – подогревая больше азарт, скоро вертелись мысли в голове.

Идти в такой чащобе было трудно, и вскоре Филя вспотел и стал задыхаться. Больные ноги перестали слушаться вовсе. Он приостановился, чтобы перевести дух, и в это мгновение метрах в пяти от него сорвалась с места, затаившаяся было косуля. Она действительно была рядом, и уходила, не спеша, словно понимала, какой «охотник» за ней увязался. Филя кинулся вслед. Но тут же сбоку послышался сухой выстрел, потом ещё один. Филька сначала замер, а потом развернулся и, вобрав голову в плечи, ринулся назад. Сзади опять загремела пальба. В следующий миг что-то толкнуло его с силой в спину, и он тотчас упал лицом вниз, подминая под собой орешник.

«Эх, не проскочил…!» – у него ещё хватило сил перевернуться на спину, и только после этого он замер с открытыми глазами на выдохе, не силясь более вздохнуть. Глухо, как будто издали, слышится голос:
- Есть одна…!
Тут же чуть со стороны кричат ещё:
- Там и вторая…, ищи лучше!
У Фили ещё бьётся сердце, когда над ним склоняется чьё-то чужое лицо. В глазах испуг и досада.
- Вот чёрт…! Да здесь мужик дохлый какой-то. Надо же полез дура под пулю…

Подходят ещё двое. Останавливаются и топчутся в паре шагов от Фили. Он видит их снизу, чуть наискось и припоминает людей на перекате. «Это же те…, что на машинах. Справные мужики…»
- Ну, вот и поохотились, отдохнули…, – ворчит грузный килограммов на сто тридцать детина и, пытаясь присесть, склоняется к Фильке. – А ведь он жив ещё…, местный кто-то. Надо же какой бестолковый народ, вечно под ногами мешается.
- Где Комлев!? Где этот… мент!? – психует другой в нейлоновом охотничьем костюме. – Говорил, что всё путём будет, козёл.

Подходит участковый, опустившись на колени, склоняет побледневшее лицо к Фильке на грудь. На Комлеве белый маскировочный халат поверх стёганой фуфайки и такие же белые широкие штаны поверх сапог. Дыхание у него жаркое и глубокое.
« Вот кто в белом-то там… у реки. А на охоту участковый трезвый ходит…», – последние мысли у Фили пустые и совсем неуместные ещё по-житейски неторопливо вертятся в голове.

Комлев щупает Филькину жилу на шее и заглядывает в глаза:
- Ты что ж это, Есенин? А…? Предупреждал ведь. Я бы тебе этот дерьмовый кусок мяса… сам принёс.
Комлев поднимает голову. Как-то разом утонули в омуте нахлынувшей влаги его глаза, затуманенный взгляд убежал куда-то в заснеженную даль, а на взбугрившихся желваках заискрилась синевою щетина.
- Всё, охотнички…, видать неудачный сезон нынче. Всё! Расходимся…!
- А это… куда? – кивает толстый на недвижное Филькино тело.
- Может быть… в яр его, да и дело с концом…? – каким-то жестяным голосом говорит тот, что в нейлоне.
- Я сказал, расходимся! – зло обрывает его Комлев. – С этим я разберусь сам…, как положено.
Филя чувствует ещё его руку у себя на глазах, и словно в ответ на это прикосновение виновато улыбается…


*Филимон – 1) Один из девяти мучеников, пострадавших в гор. Кизике за распространение веры и исповедание Христа, в конце II? в. 2)Святой мученик православной церкви, пострадал в Антиное Египетском при Диоклетиане; был усечен мечом. 3) Святой Филимон апостол от семидесяти. Побит от язычников камнями.
***
Приморье

Категория: Рассказы Автор: Николай Тертышный нравится 0   Дата: 13:02:2017


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru