Матрешка (Былинка)
|
«Может сказка, может быль… Былинкой называют.» Бежишь от кого? Посиди!.. Отдохнёшь – дорога в радость, может, песню споешь. А я тебя забавлю – да свои крылья расправлю, а то с колокольни старости – в молодости плохо видать, а что видать – то уже не взять. Ворчу? Так ворчать – не камни ворочать, тут ум нужен, терпение, а не сила. Будешь слушать – посиди, а на нет – суда нет, дальше лети, знаешь, что там впереди?.. А слово лёгко – да войско остановить может, веса в нём нет – в пути не мешает, а с думкой в пути легче. Путь короче, когда голова думой занята, а ноги – дорогой. …Будешь? …Давно дело было. А как давно? Для одних вчера – долго, для других полвека близко. А раз было – навсегда осталось. Значит рядышком. А было – так и ещё раз будет. …Напал на эти места мор великий. Может, чума, а, может, холера, а может и пострашнее что – может муть в умы людские вошла, да не вышла. А что страшнее – никто не знает, а кто знает-понимает молчит и не бает. Жил в этих местах Егор с женой Ольгой. Жили не тужили – троих сыновей родили. А тут у жизни скок: для себя родили – а им лбы побрили. Царёва служба – не медок, в жару не ляжешь в холодок. Дети в приказ – мы царю не указ. На душе грусть и тоска, как тень от ракитного куста. А тут праздник летний – на селе гулянка, песни шум и пьянка. Кому песни петь, а кому в тоске на костер глядеть. Дабы не смущать праздник, Егор с Ольгой в лес на озёра – рыбу на зиму готовить пока отдыхные дни выпали. Вернулись – пусть кругом, только трубы торчком. Поклонились, на бездомье оглянулись и в лес опять, только по первому снегу вернулись. Тут хоть реви, хоть плач, а жизнь, как палач, – ни уговором, ни укором пощады не выпросить. Остаётся лишь: рука к руке, спина к спине, губу меж зубов да надейся на богов. Хлеба пали. Семя проросло. Картошку да репу кабан побил. Что бы ни было – всё кончается, а уж зима, не на века, и подавно кончится. Тут хоть вой, хоть бейся головой. За каждый день дерись. Живи-молчи, сынов со службы жди. В походе солдат – ожиданием богат. Кого ждут, тот и вернется. Как жили, как выли – никто не слышал, никто не видел, а и рассказать некому, кто знает – зачем тому слушать. Весной крапива ветку даст, щавель копьё кинет – мужик и не сгинет. Но хоть весна красна, да разогнуться не дает, а следом лето припрёт, потом и осень дожмёт. Пожили – прожили, все не проели, что-то нажили. Решил как-то Егор свезти на ярмарку кой-чего продать, да кой-чего для рукодейства зимнего купить, а что просто так в мороз небо в хате коптить? Торговать – не работать, стой да отбрёхивайся, авось на лай и покупатель оглянется. С прибытком большим ярмарка-то повернулась, вроде в радость бы, да слеза навернулась. Раньше дети дома сидели-гадали – гостинцев ждали, а теперь… Купил жене, что по ласке показалось. А себе? А что себе? Подарок даришь – улыбку себе берёшь, чем подарок нехорош? Для дома – топор да пилу новые. Инструмент под рукой – долой лень и покой. А слеза – не всегда душу омывает, бывает – ржой её разъедает. Слезы лить – не дуб пилить – ума не надо. Зашёл в ряды дитячие послушать их смех – да это же не грех. Старика на игрушки, как дитё на погремушки, завсегда тянет смотреть. Купил, по привычке, петушков-лизунцов да глаз упал на матрёшку, что стояла, глядела, есть не просила и не голосила. – Почём отдашь? – Егор подошёл и на руки её взял. – По сколь возьмёшь, по столь бери, – продавец скоро подпрыгнул. – А, ну, ещё товар покаж! – Егор оглядел лавку и что на ней. – Так и нет ничего. Она одна и осталась – тебя дожидалась, – смеётся торговец. – А что никто не взял – мож какой изъян? – крутит Егор матрёшку, глянулась она ему. – Не изъян, так убёгла бы. С маткой-то семь должно быть, а что-то ходко дело шло у меня – восемь получилось-то. Она восьмая, да семь внутри. Не порядок. А куда последыша девать – не за порог же гнать? Так вот и не берёт никто. Для пацана, аль для девки берешь? – Для себя со струхой. – Не поздновато ль матрешку катать – детей в дом накликать? Гляди, справна-то кака получилась – как бы что не случилось? – смеётся и глазом моргает продавец. – Спрячь стыдобу-то охальник. Кипятка со старухой уже нахлебались – дети все уже поднялись. Домой приду – там всё решу. Вдвоем решим – людей не насмешим. «Где двое – там и трое, а где семеро – восьмому самое место», – подумал Егор, матрёшку за пазуху, на дом нацелился, да повернулся. – Зовут-то её как? – Как матрёшку зовут? Чудной человек! Матрёной – ведомо. А тебя как? – Батька с мамкой Егором нарекли. – Значит Матрена Егоровна – свет душа. Ей назвалась, ей и будет. …Ольга, собака и кошка рады – мужик у ограды. Вернулся. Не обновам душа рада: вместе все – вот отрада. – «Петушки»?.. Не сам ли уж решился? – смеётся Ольга. – А топор? Одним дом построил, а двумя рушить будешь? А это что за диво дивное? Матрешку на локоть положила, смотрит и рада. – Егоровна! Пусть живёт, пока сыновья в походе. Где двое – там и третьему места хватит! – кивнул Егор на полати, что пусты давно. – Пусть там живёт, братьев место стережёт, с нами их дожидается. Поставили её у занавесочек голубеньких, сидят, смотрят разное вспоминают, а слёзы одинаковые в горле стоят. Сели чаёвничать с бубликами да с калачами, с сладостями лавошными. Матрена рядом. Раскрыли – ребятню на стол посадили, чай пьют, пот утирают, глазами на них стреляют. Вроде, как и игра, а жизнь это. Так и жили. Год за годом идет, от одного бежит – другого догоняет Но однажды… Хоть жизнь не водица, бывает воронкой закрутится. Как-то поутру, петух ещё не пел, слышит Егор: кто-то по полу скребёт. Глядь, а по дому девка ходит, веником по углам шевелит. – Кто така? Откель? Почему без хозяв в доме порядок правишь? Ответствуй? Жена проснулась. Со сна понять ничего не может. – Так не спится мне, тятенька. Устала от лени, – девица ответствует. – Какой-такой я тебе тятенька? – удивился Егор. – Наиродной! А какой? – та тоже встала от удивления. – Ты, девка, либо нагла, либо умом слаба, – жена в разговор вступила. – Ответствуй: зачем и откель? – С ярмарки я. Матрёна Егоровна. Тятенька меня забрал, с собой позвал. Купил леденцов, да топор с пилой, да отправился домой, по пути трактир – дорога в тёмный мир, туда зашли… – начала, было, Матрёна речь плести… – Мала ещё отличать трактир от чайной. В чайную заходили. Было дело! – перебил её Егор. А сам смотрит – и точно: и платочек тот, и сарафанчик знакомый, и румянец на щеках виденный, и нос курнос. – Начала горницу мести, так заканчивай, да пол сбрызни – пыль столбом – чихов не хватит. Говорливая. И в кого только?.. Дело прошлое – людям не в укор, а судить – не будь скор. А и то – в доме рукам всегда место есть, а тесно – вон огород да поле недалече. Живут! А жизнь… А жизнь, только держись: из хомута не выпрыгнешь, одни вожжи на себя тянут, а другие понукивают. Девка в доме – забудь о покое. От сорванца жди проказы, а от девки любой… Ну, не заразы, а жди, чего сам и придумать не сможешь. …Как-то крутится по двору Егор, а, вроде, как свист соловья слышится. Какой соловей – в лугах трава до бровей! В обход. Глядь, а из-за плетня – парнячья голова, а напротив Матрёнина. Чего не звал – само нашло. Стоит за забором – сам в картузе и рот до ушей. «Здравствуйте, дяденька…» и понёс через поля и овраги, и лес не преграда, и болото – чистая дорога. – Ты мне, племянничек, что тут вдоль плетня татью крадёшься, словно ужака вьёшься? – строгим надо быть, да себя младым не забыть. – Так вот водицы напиться – да на мир подивиться, – отвечает парень. – Попил? Посмотрел? Лети, пострел, в свой удел. У нас – не коновязь, – Егор-то ответствует, – сам из каких? Босяк или князь?. – Ни босяк и ни князь. Только голова есть, а дома и отца с матерью – нет... Мор все прибрал, был мал – не помню, как увернулся, – парень-то отвечает. – Свистуны у реки, а у дома люди ходят. Какая нужда привела? – Егор опять спрашивает. – Так людей не вижу. Только конь да дорога. Поговорить захотелось. А маменька с тятенькой зарекали не разговаривать с девицами, что в хороводе, велели речь вести только с теми, что в огороде, – улыбается тот. – Правильно зарекали. Вот как увижу, что Матрёна не на огороде и ты рядом, я за родителей твоих службу сослужу – хворостину, сам знаешь куда, положу. Хлеб-то на что жуёшь – или из недобрых рук берешь? – Свой хлеб ем! Коробейник – я. Привёз – увёз… – Ага! Еле ноги унёс! Сами мы на ярмарку ездим – видели вас без прикрас. Не под руку ты нам и на дворе места нет. – А я вот хожу-смотрю где дом рубить, чтоб осёдло жить. – Сейчас придумал или кто надоумил? – Без земли нет корней, а корней нет, то и плода не будет. – Вбил кто науку или такой родился? – Егор пригляделся к парню. – Думал, что сам с усам, а потом стал маменьку с тятенькой вспоминать да слова их на заметку брать. – Если не врёшь – то правильно идёшь. А нарекли-то они тебя как? – Егорка. А народе кличут – «Егорка – хлебная корка». – Удумал сам или так и по книге? А чтой-то так народ покрасил тебя? – А у меня всегда для голодного много нет, а корочка найдётся. А если ещё что есть – то и поделюсь. – У зазнайки Егорки похвальбы да отговорки. Ладно бается, да правда всегда узнается. Так ты понял? Девке за забор – нет пути, а встретишь – блюди зараз родительский наказ. Вижу, умеешь речи вести сладки, а девки на язык падки. Греха не проси – девчачья свобода на длину косы. …Дни идут. Кто видел – тот знает, а знает – понимает. То Матрёна в пол смотрит, то передник руками мнёт, то к окну бежит, то у речки сидит. Как ни придави семя камнем – росток проклюнется. А ростку – свет да тепло ему, не то бледно, да чахло будет. Всё родитель может стерпеть – но на муки дитя сил нет смотреть. Хоть вслед беги – свое дитя навяливай – позор принимай. Но нет! По осени бухнулся Егорка в ноги Егору и Ольге: – Тятенька и маменька отдавайте за меня Матрёну. Век благодарить буду и добра никогда не забуду. – А раз мы тятенька и маменька, то не быть нашему сыну в примаках. Посему сначала покаж – куда девку нашу поведёшь. Ей хоромы не в кураж, но жизнь начинать надо со своего устава. Вот мои топор и пила – они сами всё умеют и неумех научат. Вот и всё приданное Матрёнино. Вон на косогоринке хошь землянку рой, хошь баню ставь. Попросишь – плечо подставлю, но помогают только тем, кто делает. А нет сговору – нет и говору. Вон солнце в пути и тебе идти. Не знаешь куда – дорога от порога покажет. Смеётся Егорка – Хлебная корка. Взял топор да в лес пошёл. Матрёна, зыркнула очами и за ним, а дорогой и не повернула глаз – а что теперь: мать с отцом не указ. Оно в сказке быстро, так и в жизни время летит соколом. Справили баню, потом дом. А где дом там и печка. А где печка – там и лавка. А где лавка там и семеро. Детня бежит – к деду с бабкой спешит. С речки идут им рыбу несут, из леса гриб толкают, а то и ягоды катают. А кто даёт тому и дают. Что лес, что речка, что поля – для ребятишек, как родня. А люди хоть смотрят глазами, а думают головой. Если не говорят – то не значит, что не видят. Нарекли они место это – «Ёгора». В село ли, в город ли или оттуда народ идёт, на речке у «Югоры» и остановиться можно, и обсушиться, и погреться, для малых молоком разжиться. А жизнь, как солнце – встаёт и падает. А падает, чтоб встать. А встал – не зарекайся – упасть можешь. А вся жизнь такая – в страхе и радости. … Как-то поутру пришла Матрёна к родителям, посмотреть да подсобить – отца с мамкой навестить. Глядь, а у забора солдат с молодкой. Молодка бела, светла, и коса в цвет льну отбеленному ниже пояса. – Красна-девица, а жив ли Егор с женой Ольгой? – солдат спрашивает, а сам ответа боится. – Тятенька, – Матрёна в голос, – выйди, никак брат мой вернулся. А и есть так. Младшой. Последним ушёл – первым пришёл. Рассказать про радость – да где слова такие взять? Где и кто их придумал? Вот так день начался. – А кто с тобой? Вроде как не из наших. Не полонянка ли? Уж не силой ли брал?– Олька допрос ведёт. – Это я, матушка, в плену у неё. Двадцать лет до Белого моря шёл, а потом и дальше, чтоб в полон попасть, да три года обратно под стражей, – младшой-то, смеясь, отвечает. – Ну и хорошо! Мужикам узда всегда в пользу. Раз довела – то и спасибо ей. Пир во весь мир! И идущий и едущий мимо весть несут, за Егора радость держат. День в разгаре – а праздник шумит – сидеть не велит. Вдруг прохожий в дом идёт, да девицу за руку ведёт. Девица статна. Волос, как огонь. – Мне б Егора да жену его – Ольгу найти! – молвит, а сам по сторонам смотрит. Виданное ли дело – днем, не в праздник народ веселится. «Ой!» – только Матрёна и молвила. Средний с царёвой службы вернулся. Да и быть такого не может, что бывает. Как у Ольги с Егором сердце выдержало – никто не знает. – Полонянка ли? – Ольга смотрит на красну–девицу. – Я сам в полоне. Был там, где солнце за море садится, а и там люди, хоть и на островах, а живут. Оттуда и идём – дорогой хлеб жуём да шаги считаем, да думу маем – ждёт иль кто не ждёт – не знаем. А и праздник пуще прежнего. Все на братьев да их невест дивятся, шушукаются. Матрёна голову подняла – хозяйкой ходит, на Егора с Олькой смотрит, а те сквозь слёзы друг друга не видят. К вечеру устал народ. Кто куда, а братьям с дороги и отдохнуть бы надо. Братьев палати дождались, а Матрёна, по девичьей чести, невестушек к себе домой просит, а и похвалиться есть чем, детьня под ногами суетится – в глаза заглядывают, тайком, то до одёжки, то до кос их дотронутся. А и то – дивно–дивное, заморское! Темно на дворе – чаёвничать сели, а места и мало. Тех, кого из-за стола не видно под него пешком погнали. Стук в окно. Матрёна на крыльцо, и с ней чуть не плохо. Стоит солдат да за руку девицу держит. Тонка собой, а волос, что вороново крыло, в ночи не видно. Так и есть – старшой вернулся. Первым ушел – последним пришел. Братьев увидел – глазам не поверил. Упал на колени перед батюшкой и матушкой и благодарить стал, что ожиданием да молитвой уберегли его и братьев. – А девица – не полонянка ли? Не на саблю ли взял и силой увёл? – Ольга спрашивает. – Двадцать лет шёл до моря Черного, чтоб самому в полон попасть, да три года домой возвращался, – старшой молвит. – А что веры другой – сердце не слышит. – Дело не в том, как молятся, дело в том, что после молитвы делают. Все мы веры людской, а значит и жить по ней обязаны, – молвил Егор старший. Все смеются, радуются, ребятня Матрёнина смеётся, а им бы только на одной ноге поскакать да рожи построить. И давай опять, кто за гусли, кто за бубен, а кто и сопелкой подмогает. Дом чуть не ходуном ходит – тоже в пляс собирается. А и то сказать – виданное ли дело – с царёвой службы и все живы вернулись. Что царь, что царица – для них солдатская кровушка – водица. Не сказать, что пьют – просто, не жалея, льют. А потом, не сразу, встали три дома в ряд. Слева от каждого скворечник на шесте. Со стороны смотреть – шеломы солдатские с копьями… А потом? А что потом? Народ к силе льнет, за собой других ведет. Стали слева и справа по руку от братьев дома расти, как грибы. По деревне ребятня… У каждого дома чехарда. И чернявые, и белобрысые, и, как огнём горят, и угольками, а у всех носы в конопушках, коленки в сбоях, галдят… А наше солнышко всех спешит равнять в соломенных. А и то – жизнь такая. Уж сколько раз народ деревню не крестил. И Егоровка, и Горевка, и Гора, и Горки, и Егорово, и Егорьевск… И так бывает!.. Кто умный – тот знает… Ведь Егор… и тебе Егорий, и Юрий, и Георгий… Да… Победа – не девка, словами не уговоришь. Хочешь в жизни победить – собирайся в бой идтить? А как в жизни победу взять – если не жить? Вот так вот! К чему это я? А не к чему! Смотрю: идёшь, как с бревном через болото бредёшь: ноги вязнут, голова опушена, ещё и бурлаком что-то тащишь. А что там на конце? Оглянись, посмотри, вон у лавки положи, да и дальше иди. Понадобится – вернёшься – если к делу – заберёшь, а нет, то и здесь место не пролежит. Твое другой не возьмет – своего много. Вон на ту кучу. Многие этой дорогой пришли – налегке ушли. До тебя, да и после будут. Не только человек дорогу топчет, но и она его. Давно тут всё лежит – никто не возвращается, в обратку не берут, значит, и не очень и надо было когда-то. Отдохнул? А и то… сидеть хорошо. Ты ж куда-то шел... Ну, и иди туда, раз надобно… д. Горки, Егорьевский район, август 2001г. |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Саша Тумп | нравится 0 Дата: 29:05:2014 |