Дядя Паша переходил дорогу, направляясь к автобусной остановке. Его высоко-худощавая фигура, располосованная наградными планками, озиралась то влево, то вправо, а хлопчатобумажная фураженция в такт шагов передвигалась на заострённой макушке. Зайдя под навес, он уселся на скамейку, приняв позу Иосифа Виссарионовича на Потсдамской конференции.
Наблюдать за ним было ну очень занимательно! Потому что это был удивительно подвижный человек для своего возраста, а ему было уже под восемьдесят лет!
– О, Климентий, родненький ты мой! – голосом, призывающим в атаку, старик, не обращая внимания на улыбки окружающих людей, зашагал к парню. Он выбросил руки вперёд и ещё на расстоянии начал приветствовать его: – Сынок, сыночек! Как я давно тебя не видел. Я считал, что ты уже совсем уехал из нашего города. Вот только с дядей Пашей почему-то не попрощался… А я о тебе часто вспоминаю!
И он обнял по-отечески светловолосого, а скорее, рано поседевшего мужчину.
– Такие люди – редкость в наше-то время! Ну, рад, рад тебя видеть! А я только что расстался с друганами. Они вместе со мной состоят в Совете ветеранов. Сегодня ведь праздник как-никак! Посидели, – и он кивнул на противоположную сторону дороги, – на террасе вон той самой кафэшки. Выпили, конечно, как полагается, «наркомовские»… Пойдём-ка по рюмашке пропустим! Не откажи, уважь старика!
Испытующе заглянул в глаза Климентия, но, не найдя поддержки, тут же отступил: – Не можешь? Ну, ладно! Но пообещай! В следующий раз отказ не приму!
– Обещаю! – ответил с улыбкой Климентий.
– Только-только говорил своим старикам о тебе. Как ты уважительно и мягко попросил тогда дядю Пашу не приезжать в твой офис. Мол, деньги доставят вам прямиком домой. Дак разве такое видано! Красиво! А главное, уважительно по отношению к нам, старикам. Тогда я эти деньги, которые привезли от тебя в конверте, не распечатывая, в присутствии всех, вдове и передал… – дядя Паша зацокал языком, подняв указательный палец выше головы, выражая этим жестом свой восторг.
– Умирают, Климентий, наши воины. Всё меньше нас…
Помолчав, встрепенулся:
– Спасибо тебе, сынок, от всех нас!
Автобусы, вобрав в себя желающих уехать, отъезжали. А они продолжали стоять, поддерживая друг друга, то Климентий дядю Пашу, то дядя Паша Климентия…
– Не отваживаются нынче коммерсанты помогать. А ты другой! Много раз выручал ты нас…
– А как поживаете вы, дядя Паша? – вклинился в его монолог Клим.
– Знаешь что? Ты не выкай, давай-ка на ты! Мы же как-то уже договаривались. Забыл? Зато дядю Пашу память пока ещё не подводила!
– Деньги?
– Деньги есть. Пенсии хватает да сынишка помогает. Я же один. Так что мне хватает. Курю, как и прежде. От водочки нет, не отказываюсь. Хочу – выпью. Не захочу – никто не заставит…
Когда и молоденькую приголублю. Раз в неделю-то надо, а как же! Так что живу полнокровной жизнью, – и он заговорщически посмотрел Климентию в глаза.
– А ты-то как, сынок?
– Да у меня всё нормально, дядь Паш! Мне интересно, сколько вашей молоденькой? – улыбаясь, спросил Клим.
– Дак относительно моего-то возраста шестьдесят ей! На двадцать лет моложе! Разве не молоденькая?! В постели любой молодке ни за что не уступит – такая игривая!
Клим был в восторге от услышанного. Эту пикантную тему двое мужчин обсуждали вполголоса. Но только подобный тембр был не для дяди Паши. Поэтому, наверное, он совсем неожиданно сменил тему, не желая больше разговаривать шёпотом, и перешёл на «свой» голос, громогласно предложив Климентию:
– Заходи в гости, я живу вот по этому адресу, – он протянул Климентию тоненький прямоугольник плотной бумаги, похожий на визитку. – С сыном познакомлю. Посмотришь, как дядя Паша живёт. Туда не собираюсь! –
Ветеран выставил свой длинный большой палец вертикально в небо.
– Жить-то мне нравится, сынок. Хоть и одинок я – супругу схоронил уж как пять лет – да общественная работа скрашивает одиночество, скучать не даёт. Пешком хожу по ней, по жизни-то. Бывает, километров десять в день прошагиваю, – его лицо, в котором смешана не одна нация, сморщилось, и кисти обеих рук легли на коленные чашечки. – Вот, болеть стали. Всю войну в пехоте – пешедралом аж до самого Кёнигсберга прошёл…
Теперь вот все похороны – на мне. И всюду – ножками. Редко, когда выпросишь машину… Да ты знаешь, дядя Паша просить так и не научился…
– Мне пора ехать, дядя Паша. Дел много. Но я всегда – к твоим услугам, – и Клим шутливо склонил голову.
Старче одобрительно посмотрел. Ему явно понравилось обращение Климентия на «ты», и, встав со скамейки, он прижался к нему колючей щекой. Его ясные глаза смотрели на Клима с такой внутренней теплотой, что у того аж мурашки разбежались по всему телу:
– Ну, бывай! Не забывай дядю Пашу, сынок!..
|