Медиум
|
Странные вещи происходят с людьми постоянно, и мы даже порой так привыкаем к этим странностям, что перестаем их замечать. Между тем, как только случается что-то совершенно обыденное и вполне ожидаемое, нам это кажется чудом. Привидения в подвале и на чердаке стали частью нашей жизни, в то время как попавшая под газонокосилку змея вызывает у нас кучу эмоций, хотя в этом вовсе нет ничего сверхъестественного. Однако же события, удостаивающиеся нашего внимания порой действительно можно смело назвать паранормальными. Однажды и со мной приключилось нечто неожиданное, из ряда вон выходящее и явно относящееся к области фантастики. История дрянь, но жуткий конец ее никогда не забудет мое сердце пока бьется, и не забудет и тогда, когда стук его навсегда смолкнет. И я даже чувствую, как оно, измученное горем, уже затихает в моей груди. Сестра моя, моя единственная любовь и отрада в жизни, увядала с каждым днем, умирала прямо на моих руках, и я, обожая ее всем сердцем, горько рыдал и рвал на себе волосы, предчувствуя ее скорую смерть, рыдал, скрывая от нее свои слезы, чтобы только не омрачать последние дни ее жизни. Она еще только расцветала в свои двадцать с небольшим, еще только приобретала женственные черты, и круглое ее личико постепенно покидала детская полнота, и фигура ее, немного непропорциональная, становилась складной и красивой. Она всегда была умна не по летам, талантлива и энергична, еще, будучи пятилетним ребенком, она строила на будущее такие грандиозные планы и так живо и ясно все это представляла и описывала мне, что сомневаться в том, что все будет именно так, мне ни разу не приходилось, и я так зажигался ее мечтами, окунался с головой в эти фантазии, что не помнил себя, и часами, днями и неделями только и представлял нашу с ней будущую жизнь. Она всегда знала, что ее ждет, она знала о той славе, которая лавиной обрушиться на нее, она знала о той безграничной любви, которую она испытает, о потере этой любви, она знала о своем одиночестве, о последующей тяжелой болезни, причиной которой станет та самая страшная потеря и, конечно же, она предвидела свою раннюю смерть. Она знала, точно знала, что умрет. Но она молчала, потому что понимала, что я попытаюсь отговорить ее от этого. Нет, она вовсе не пила яда и не травилась таблетками, и не вкалывала себе смертельный вирус, но зато своими мыслями, своими словами, всем, что она делала, всем, что создавала, она искушала Смерть, она призывала ее и дождалась, наконец. Терпение Смерти иссякло. Она пришла за ней и теперь уже даже не поджидала за дверью, а бесцеремонно вторглась в обитель ее болезни и присела на дорогу у изголовья ее кровати, спугивая стороживших ее ангелов. Я злился, злился, и во время приступов этой злости не узнавал самого себя. Я никогда и ни на кого в своей жизни не повышал голоса, но в последнее время нервы стали сдавать, и я просто не имел в себе сил сдерживаться. Но срывался я чаще всего на самом себе, когда не мог более выносить своего отражения в зеркале, когда опускался на пол, упираясь головой о стену и дрожал, как в лихорадке, впиваясь ногтями в руки с такой силой, что расцарапывал, разрывал себе кожу; я искусал себе все губы, и они сплошь были в язвах, которые я ежедневно раздирал, напиваясь собственной кровью. Я не мог простить себе невозможность что-либо предпринять, и злился, и ненавидел только себя. Я не мог спасти сестру! Не мог, не смотря на то, что готов был отдать все, даже собственную жизнь ради ее спасения! Я ведь так безумно ее любил! Это может показаться ненормальным, но это чистая правда. Сестра всегда была единственным человеком, которому я так всецело отдавался, ради которого жил. Я помню, как в детстве ей часто присваивали имя «дочери своего отца», говорили, что она вся пошла в него: отвратительным характером, наглостью, раздражительностью, тупостью, бездарностью… Я не мог этого терпеть! Это была ложь! Они жестоко, жестоко ошибались! Единственное, в чем она была похожа на покинувшего нас во младенчестве отца, так это ровным овалом лица и глубокими, блестящими глазами. Но я никогда не говорил ей об этом, потому что видел, как она страдала от того, что ее сравнивали с ним наши родственники, которые, однако никогда не заикались обо мне, видимо, не находя никаких внешних сходств между мной и родней с отцовской стороны, хотя, впрочем я и на них самих не походил совершенно. Но слышать, как оскорбляют сестру, было в тысячу раз больнее, чем оскорбление, будучи нанесенное лично мне. Повторяю, я безумно любил ее, любил больше себя самого, и я успокаивал ее, как мог, и жил для нее, чтобы только она не споткнулась, не поранилась… Когда мне стукнуло семнадцать, я устроился на работу. Тогда же мы с сестрой стали откладывать деньги, чтобы исполнить нашу мечту. И сердце мое пело, когда я видел улыбку счастья на ее круглом бледно-розовом смеющемся лице. Я встречал ее со школы, я гулял с ней, водил в кофейни, знакомил со своими друзьями и прекрасно общался с теми, с кем общалась она. Неизмеримая моя любовь не угасала ни на секунду. Насколько я сейчас помню, мы, благодаря моему мягкому нраву ни разу не поругались. Да, впрочем, нам не из-за чего было ругаться. Сестра, хоть и была человеком резким и вспыльчивым, на мне никогда не срывалась. Она любила меня – я это чувствовал. Я это знал. Теперь же, когда болезнь полностью овладела ей, мое сердце не в состоянии вынести этой страшной муки. Я молюсь, молюсь днями и ночами, чтобы Небо хоть немного ослабило ее страдания и продлило дни ее жизни, чтобы солнце перестало жечь ее мраморную кожу, тепло прекратило душить. Я молюсь, но молитвы мои, наверное, остаются неуслышанными, потому что с тех пор, как она слегла в постель, ни капля краски не проступила румянцем на ее мертвенно-восковом, фарфорово-бледном лице. Врачи давно уже опустили руки. Стандартная медицина объявила смертный приговор. Что же мог тогда поделать я!? Я просиживал ночи напролет у ее кровати, рассказывая ей истории – правдивые и не очень – а сам повторял про себя одно и то же тысячи, миллионы раз: «Она здорова! Она жива!», в надежде, что все так и станет в скором времени. Но энергия и мысли моей сестры в корне отличались от моих. И она, даже умирая, была сильней меня. Она побеждала. Я молча противостоял ей и порой даже брал верх, но болезнь зашла слишком далеко, чтобы излечить ее даже подсознательно. Мне оставалось только, обняв ее, днями и ночами прислушиваться к стуку затихающего сердца и загораживать собой ее остывающее тело от протягивающей свои костлявые руки к ее горлу Смерти. Иногда я чувствовал, как сестра пытается тоже обнять меня безжизненными руками, и ощущал всей душой, как безграничная ее любовь ко мне заставляет ее двигаться, улыбаться, говорить. Если бы не это, она давным-давно была бы мертва. И я, понимая, что движет ей и не позволяет пока умирать, как ни старался, не мог скрыть слез и крепко-крепко прижимал к себе сестру, прижимаясь щекой к ее волосам. Она не слышала моих слез, не видела их, но чувствовала сердцем. Ее короткие холодные пальчики касались моего лица и неловко смахивали горячие капли, стекающие к подбородку. Иногда сестра забывалась тревожным лихорадочным сном, и я ощущал ее тряпичной куклой в своих руках, но душа внутри нее не позволяла меня сравнивать любимого человека с вещью, и я тут же опускал глаза, злясь на самого себя за то, что позволил себе такую оскорбительную мысль. И я закрывал глаза, рыдая и проклиная себя за, что не имею сил вернуть этой душе живое тело. Прошло около года после обнаружения болезни, и за этот короткий срок сестра из здорового, энергичного человека с разве что частой головной болью и малокровием превратилась в призрака, не имеющего сил пошевелить рукой. На дворе рыдала последняя для нее осень, последний ноябрь. Я знал, я предвидел это, но все еще пытался что-то предпринять. Отчаяние мое дошло до такой степени, что однажды, лечащий сестру врач, заявил, что еще парочка стрессов, и я умру от сердечного приступа. Тогда-то меня и навестил Билли – близкий друг погибшего год назад Глена. Мы давно не встречались из-за моего затворничества, теперь нас не связывала даже работа. Однако он не преминул заскочить на минутку, пособолезновать и взболтнуть что-то типа: «Пора тебе просить помощи у магов!». Я своим заболевшим мозгов, конечно же, воспринял эту фразу всерьез. Как только Билли ушел, меня тут же потащило в интернет, где я отыскал объявления экстрасенсов, медиумов, знахарей и скрайеров. Один из них, будучи наиболее внушительного вида, вызвал во мне некоторое доверие. Не долго думая, я нашел на страничке его адрес и телефон и вскоре связался с этим человеком. Он тут же предложил мне встретиться и все обсудить, попросил взять с собой фотографию и какую-нибудь личную вещь сестры. Я, спятив совершенно, сделал все, как он сказал и на следующий день, с ноющим от боли сердцем оставил сестру на попечение ее лучшей подруги Британи и поехал на встречу с медиумом в его загородный дом неподалеку, все в том же неизменном Нью-Джерси, который так любила сестра. Я более чем удивился, уже остановившись на пустынном перекрестке перед домом номер 364, угадывая недвусмысленное значение этих символов, и вышел из машины нерешительно, подумывая о том, а не сбежать ли мне отсюда. Крестик на груди моей закололся, и я понял, что значит это предупреждение. Но на кону была жизнь сестры. Контракт с Дьяволом? Конечно, это сказки, но… будь это даже правдой, ради нее я не пожалею своей души. Отчаянно убеждая себя в том, что это все просто шутки чокнутого медиума, решившего пощекотать нервы клиентов, что мой страх от суеверия и глупости, приблизился к дому и позвонил в дверь. Через секунду мне открыли. На пороге из полумрака прохожей возникла тонкая женская фигура. Девушка была красива до странности, но эта красота ее так пугала, что от холодного взгляда остекленевших глаз леденела кровь в жилах. Мраморно-восковой цвет кожи меня, однако не удивил: сестра всегда была такой же точно бледной, даже еще до болезни, бледной, будто мертвой. - Вы к Сэру Люциану? – металлическим голосом спросила она, глядя куда-то поверх моего плеча. - Д-да… - я сделал полшага назад. - Идемте! – девушка с такой силой вцепилась в мою руку, что я почувствовал, как там наливается синяк. Она быстро втащила меня внутрь дома. - Прямо по коридору, там дверь справа. – сверкнув глазами, девушка исчезла где-то в необъятном просторе затемненной комнаты за огромными тяжелыми гобеленами с изображениями настолько странными, что нельзя было даже и предположить, что такое могла создать людская рука, тем более людская фантазия. Свечи отбрасывали на эти гобелены таинственные оранжево-красные тени, и рисунки искажались, принимали причудливые формы, шевелились, словно живые, кажется, даже шептались между собой. Я вздрогнул. Шепот их действительно встревожил мой слух. Я испугался вдруг настолько, что снова хотел бежать; бежать из этой мрачной комнаты, от этих ужасных гобеленов, от стрельчатых готических окон, сплошь покрытых черно-красными бесформенными узорами; от аромата свечей, от потолков, таких высоких, каких не может быть в обыкновенном доме; от этого необъятного пространства пустоты, которая заполняет все за гобеленовыми стенами; от позвякивающей от каждого звука серебряной посуды, ледяным блеском сверкающей у огромного зеркала справа от меня. Но меня остановило выплывшее перед глазами бледное лицо сестры, ее побелевшие губы, черные ямочки под глазами. Я тут же собрался и отбросил свой страх. Она будет жить! Решительными шагами я зашагал прямо по коридору, где и подошел к запертой черной дубовой двери. Там была прикреплена позолоченная узорчатая табличка: «Доктор Люциан». И снова я вздрогнул. Странное созвучие первых букв в именах... Нет! Ерунда! Но даже если это так, я не отступлю! Продавать душу? И еще раз, да! Я уверенно твердо постучал в дверь. Через некоторое время она отворилась. Перешагнув через порог, я понял, наконец, что самые худшие мои предположения, возможно, всего лишь плод суеверного воображения и, расслабившись, попытался выкинуть всю эту дрянь из головы. Однако сделать этого мне так и не удалось. Передо мной предстала затемненная комната, в которой теплился, отбрасывая яркие танцующие блики на стены и предметы, камин. Свет его, теплый, таинственный, не поникал в темные дальние углы комнаты, где стояли, заставленные книгами и манускриптами, дубовые шкафы, зато освещал круглый стол с магическим шаром в центре и несколько удобных изысканных стульев вокруг него. Узоры на золотистой обшивке подрагивали в такт танцу пламени, судорожно извивались блики на шаре; как души мучеников Ада, бились в конвульсиях тени на стенах. Я снова вздрогнул. Опять страх и беспокойство нахлынули на меня, и все недавние мысли насчет суеверий распоролись. Я прекрасно понимал теперь, что здесь и не пахнет сказкой. Зло и ужас здесь реальны. Оглядевшись еще раз, я приметил старинные подсвечники со стершейся позолотой, стопки рассыпающихся книг, несколько причудливых кальянов, источающих сладкие фруктовые ароматы, огромные часы, которые как раз сейчас забили шесть часов вечера. От их пронзительного, зловещего, скрипяще-дрожащего звонкого боя мое сердце ушло куда-то в пятки, кровь отхлынула от лица, и я, полумертвый от страха, но все еще готовый пожертвовать жизнью ради сестры, замер на месте, не находя в себе сил пошевелиться. Я закрыл на секунду глаза, а когда открыл их вновь, то сквозь стекла своих очков разглядел высокую могучую фигуру самого Сэра Люциана, внезапно выплывшую из мрака одного из темных углов комнаты. С мертвой, но подражающей приветливой, улыбкой, он подошел ко мне, протягивая огромную, в два раза больше моей, руку. Я, глядя прямо в его черные, черные, как сама ночь, зеркально-гладкие, блестящие глаза без зрачков, пожал его ледяную белую руку, разглядывая точеное, как будто выделанное из мрамора, лицо: тонкий орлиный нос, черные брови, ямочка на широком подбородке, впалые щеки и темные пятна, расползшиеся акварелью под огромными темными глазами. В глубине его взгляда мелькало что-то нечеловеческое, что-то звериное, и веяло оттуда, прямо из глубины его глаз, могильным влажным холодом, запахом сырой земли и ладана. - Добро пожаловать! – гулким низким голосом сказал мне Сэр Люциан и встряхнул головой, где возвышалась пышная черная шевелюра. Я хотел было что-то ему ответить, но язык не поворачивался совершенно, и вместо приветствия я смог выдавить из себя лишь невнятное мычание. И снова мной овладело желание бежать, и только воспоминания о больной несчастной сестре меня остановили. - Она умирает, ведь так? – раздался в моих ушах гулкий голос медиума. Коротко кивнув, я опустил глаза. – О! Это не проблема! – Сэр Люциан говорил, не отводя от меня взгляда своих зеркальных глаз. Если бы я сейчас посмотрел в них, то непременно разглядел бы свое бледное лицо, взмокшие от волнения и страха волосы и запотевшие очки. Но я не решался посмотреть в лицо этому темному прислужнику Преисподней (а я уже был совершенно уверен, что это именно так). Однако постоянно отводить свой взгляд в сторону и делать вид, будто бы не вижу зла, было бессмысленно. На это нельзя закрывать глаза. На зло нужно глядеть прямо. И я осмелился приподнять голову, вновь всматриваясь в точеные черты лица Люциана. Только сейчас я приметил его огромный рост. Я никогда не был низким, и фигурой своим и ростом походил на швабру, которой драили полы в нашей школе, но этот человек (если можно так назвать существо из Ада) был выше меня головы на три и нависал мускулистым, туго обтянутым черным деловым костюмом, телом, отбрасывая на меня огромную тень, как рваный валун где-нибудь в скалистом каньоне, заставляя меня сжиматься в крохотный комочек. - Она умирает… - эхом прошептал я. – Я так ее люблю… и… и хочу, чтобы… хочу, чтобы она осталась жить… хоть еще чуть-чуть… раз уж ей самой хочется уйти… - голос мой дрожал, сердце бешено стучало, воздух замирал в легких, и я задыхался от страха, но находил еще в себе силы держаться. - Главный вопрос мистер… - протянул, зловеще сверкнув клыками, Сэр Люциан. – что вы готовы отдать ради спасения сестры? - Жизнь… - прошептал я так тихо, что меня едва ли можно было расслышать. – Жизнь и душу! – громко и отчетливо повторил я, спустя несколько секунд. - Прекрасно! – зеркальные глаза медиума алчно заблистали. – Прошу к столу! Кое-как я умудрился добраться до стула и упал на него, придерживаясь за спинку, ощущая, как на лбу проступают капельки ледяного пота, как волосы слипаются от него, будто бы пропитываясь кровью. Я приложил ко лбу руку, и она показалась мне ледяной. - Подпишите договор! – Люциан подал мне бумагу и перо. - Ч-что? – я на секунду впал в ступор, краем мозга осознавая, что продаю свою душу Черту. - Хотите, чтоб сестра осталась жива – расписывайтесь! – повторил он. - Левой рукой, кровью из вены! - Д-да… Конечно… да… конечно же… жива чтобы осталась… осталась… она жива… - бормотал я какую-то чушь, вычерчивая на листе контракта свою роспись. - Замечательно! – Люциан уже через долю секунды вырвал контракт из моих рук. – Теперь мне нужна ее свежая кровь! - Кровь!? – я ужаснулся, руки мои похолодели. Я знал, что раны сестры не заживают совершенно, поэтому ей даже стараются не делать инъекций, а содержать на одних только таблетках. А он просит ее крови! Мою дорогую сестру ведь способна убить малейшая царапинка! - Отказываетесь? – гладкие черные глаза Черта сверкнули пурпурным огнем. - Я не могу! Она умрет от малейшего повреждения! – к горлу моему подкатил комок, и я готов был зарыдать. Проданная Дьяволу душа уже ничего не значила. Я боялся за сестру, за то, что даже адский лекарь не сможет ей помочь. - Ты должен! – Люциан вложил в мою руку остро заточенный кинжал. – Вперед! – он, встав, схватил меня за шкирку, толкая прямиком к камину. Ощутив дикий жар огня, я попытался сопротивляться, но это было совершенно бесполезно. - Пустите… - только и смог прошептать я перед тем, как оказался среди беспощадно пожирающего меня пламени. Кожа стала трескаться и лопаться, и от боли я почти сразу же лишился чувств. Но, как ни странно, очнувшись, я обнаружил, что нахожусь внутри своей, припаркованной на перекрестке, машине. Надеясь, что весь пережитый мною ужас был всего лишь глупым сном, я поспешил как можно быстрее отъехать от этого места и никогда более сюда не возвращаться. Однако в ту же секунду я ощутил что-то в своей ладони. Опустив глаза, я увидел тот самый остро заточенный кинжал, который дал мне Дьявол до того, как толкнул в камин. На ладони же был выжжен странный символ, символ Ада, который ни один смертный не осмелился бы создать, так как сам вид его порождал ужаснейшие жуткие фантазии. Сердце мое упало, и я побелел, как полотно, вновь ощущая холодный пот, проступающий на лбу. Неужели я действительно решусь исполнить приказ сумасшедшего медиума!? Неужели я выполню просьбу Дьявола!? Мысли роем кишели в моей больной голове, и я не имел ни малейшего понятия о том, что мне теперь делать. Просидев в машине около четверти часа, я завел мотор и поехал обратно, к дому, где умирала моя сестра. Припарковавшись в гараже, я выскочил из машины и понесся в ее комнату, сходу падая на ее кровать, и обнимая ее так крепко, что, казалось, всю свою жизненную энергию, всю свою силу и любовь отдавал я ей, а сам забирал себе неизлечимую жуткую болезнь. Она коснулась белыми холодными губами моих волос, и ее ледяные руки обвили мою шею. Я услышал, как беспокойно забилось сердце сестры, и испугался так, словно вдруг не услышал этого стука. - Скажи мне… - прошептала она, - скажи, почему я не пою теперь? Я так хочу снова петь… говорить… ходить… долго-долго… и смеяться… как раньше… - Прости меня, прости меня, прости! – в свою очередь отвечал я, уже сопоставляя и пытаясь определить, кто из нас действительно бредет – полумертвая сестра или ее спятивший от горя брат. - Я люблю тебя, знаешь? – она чуть улыбнулась. Эти ее слова и слабая улыбка всегда так сладко ранили мое сердце, что я начинал судорожно рыдать. - Конечно, знаю! – как обычно ответил я, ощущая на щеках слезы. – И я люблю тебя, моя дорогая! – еле смог выговорить я, и сердце мое разорвалось болью. - Зачем? – вдруг вздрогнула она. – Зачем ты пытаешься мне помочь? Зачем отдаешь свою душу? - Пусть она горит в Аду! Но я спасу тебя! – прошептал я тихо. - Зачем!? – повторила она еще раз и заплакала. И она плакала еще очень-очень долго, до тех пор, пока ее не одолел тревожный болезненный сон. Я не двигался, обнимая ее и ощущая ее руки на своей шее, ее дыхание, чуть шевелящее мои волосы. Спать я не мог. Я знал, что Дьявол ждет моих действий, но не решался даже пошевелиться, не решался вновь ощутить в своей ладони холодную рукоятку кинжала. Однако тот поблескивал ледяной заточенной сталью совсем близко, кажется, готовый в любую секунду ожить и распороть сестре вену. Я, жутким усилием воли поборов страх, потянулся к кинжалу и крепко сжал его в руке, так крепко, что мои пальцы побелели. Глотая горечь слез, я приложил его к руке сестры. Сердце мое бешено забилось. Я понимал, что даже одной царапиной непременно убью ее. Но если Дьявол прав… она ведь останется жива! Нет! Он просто хочет усугубить мои страдания, он просто хочет забрать и ее душу! Я соскочил с кровати и готов был закричать, закричать, как безумный, но вместо этого опустился на пол, прижав острие кинжала к своей шее. Лезвие легко вдавилось в кожу, впилось в артерию ледяной своей сталью, вошло глубже и остановилось там. Я замер, замер, наслаждаясь своей болью. Потом, резким движением руки отдернув кинжал, я, снова вскочив на ноги, бросился к двери, вниз по лестнице, прочь, прочь из этого дома. Кровь тем временем хлестала из пореза, хлестала фонтаном, и я уже ощущал жуткое головокружение и слабость, но нашел в себе силы сесть за руль автомобиля, выехать на дорогу и кое-как отыскать карту маршрута. На бешеной скорости я гнал машину к дому на перекрестке, к дому Дьявола. Добравшись же до туда, я, запинаясь, захлебываясь кровью, кое-как доплелся до двери и стал отчаянно барабанить в нее. На этот раз мне отворила не красивая ведьма, а какая-то сонная злая старуха. Она в ужасе взглянула на мою окровавленную шею, руки и одежду, кинжал, сжатый в моей ладони, и чуть было не упала в обморок от страха. Когда я вбежал в крохотную, пропахшую луком прихожую, старуха схватилась за телефон, намереваясь, видимо, звонить в службу спасения. Но я тут же забрал его у нее из рук. Старуха поморщилась от прикосновения испачканных кровью пальцев к своей коже, и брезгливо отмахнулась, все так же испуганно рассматривая мое лицо. Глаза ее расширились от ужаса, физиономия искривилась в приступе дикого страха. Казалось, она самого черта видела сейчас перед собой! Но я оставил без комментариев эту деталь, лишь только громко, несвязно повторял одно и то же: - Где он? Где он? Где медиум? Где Люциан? Сэр Люциан! Где он!? - Ч-что? П-п-простите! Я-я н-незнаю! Убирайтесь сейчас же! Иначе я вызову полицию! – визжала старуха в ответ. Я, отодвинув ее с дороги, бросился в затемненный коридор и вбежал в ту комнату, где недавно был кабинет Люциана. Это помещение теперь вдруг оказалось обыкновенной спальней, однако, как только дверь за моей спиной, осторожно скрипнув, затворилась, я увидел, как все пространство обволакивает знакомая, зловеще мерцающая кровавыми отблесками пламени, мгла. Снова предстали передо мной и большой круглый стол, и изысканные стулья, и стеклянный шар, и тень огромных шкафов в углах кабинета и, наконец, величаво до благоговейного ужаса, восстающая из языков пламени огромная мощная фигура Дьявола. Черные и гладкие, как зеркало, глаза, как два прицела, зафиксировались на мне, и я в страхе вжался в дверь, передавив пальцами артерию на шее, из которой хлестала кровь. - Ты не посмел до нее дотронуться! – отдался эхом от стен голос Люциана. – Ты не рискнул выполнить мою просьбу! Ты думал, что я обману тебя? - Я не знаю… - прошептал я. – Ты ведь Дьявол! - Я не Дьявол! – возразил мне Люциан. – Но его верный прислужник. Он бы помиловал тебя и твою сестру. Но я нет. Я не привык терпеть ослушание! - Оставь сестре жизнь! Забери меня! Забери мою кровь! Всю до капли! – взмолился я. - Нет! – в руках слуги Ада появился наш недавно заключенный контракт. – Забирай свою жалкую душу! Забирай обратно! – он кинул бумагу мне. Подпись моя на ней тут же обратилась черным пятном, быстро растворившимся на папирусе. - Прошу тебя! - Нет! – он приблизился ко мне, хватая меня за горло своей огромной рукой. Он приподнял меня в воздух, и я почувствовал, что задыхаюсь. В глазах все почернело, пространство поплыло, а очнулся я от дикой боли, от уже однажды испытанного ощущения лопающейся от огня кожи. Но теперь я уже не падал в забытье, не падал, как бы ни желал я этого сейчас. - Испытай хоть раз все муки Ада! – громко протяжно смеясь, кричал мне слуга Дьявола. – Испытай же! Я задыхался вскипающей кровью, задыхался дымом и запахом паленой кожи, и ощущал каждой своей клеточкой, как обнажаются под натиском огня мои кости, слышал и чувствовал, как лопнули стекла очков, ощущал, как лицо мое обливают лавой огненные струи, и слышал свой крик, мучительный долгий крик, крик боли. Потом боль утихла. Я снова очнулся в своей машине, очнулся от того, что уже около минуты громко звенел мой мобильный. Я судорожно потянулся к нему, краем глаза замечая, как кожа моя, срастаясь после ожогов, заново обтягивает пальцы, чувствуя, как заживает сожженный порез на шее, после чего, нажав на кнопку, поднес трубку к уху. Там раздался встревоженный голос сестры. - Я вышел… вышел в магазин… - заводя мотор, пробормотал я. – Прости дорогая, прости! Как же ты смогла позвонить? Ну, конечно, как я забыл! Я бегу! Я буду через минуту! Вскоре я остановил машину у дома и кинулся обратно, в ее комнату. Уже чуть подрумянивал седое ноябрьское небо рассвет, и солнце не спеша выкатывалось из-за горизонта, когда я влетел в пропахшую лекарствами спальню сестры и задернул черными шторами окна. Когда опасность проникновения в помещение солнечных лучей была устранена, я, виновато выдохнув, сел на край кровати рядом с сестрой. Она улыбнулась мне белыми, как мрамор, губами, а глаза ее, потерявшие цвет, но все еще необыкновенно глубокие, светящиеся, так и остались грустными, как всегда, и холодные пальчики коснулись моих рук. - Ты не спал всю ночь! – заметила она, глядя мне в глаза своим прозрачным пронизывающим взглядом. - Я высплюсь еще… - прошептал я в ответ. – Время придет, и высплюсь… - Смерть – вот наше ложе. – сестра отвела взгляд, и длинные темные ресницы накрыли тенью ее светлые радужки. - Нет, нет… - попытался я вытянуть из ее головы эти мрачные мысли. – Нет, малыш… - я прилег рядом с ней, чуть коснувшись губами ее холодного лба. – Все будет хорошо. Мы не умрем. А если и умрем… Я в любом случае уже расторг этот страшный договор. А тебя ангелы не отпустят. Знаешь, уведут на небо, будут готовить к следующей жизни… - А ты? – не в силах сказать ничего более, прошептала она. - Я не хочу тебе врать… Но надеюсь, что и я доберусь до неба. Сам построю себе из огня лестницу, сам взберусь по ней до облаков… Чтобы только быть рядом с тобой. - Я знаю. Ты меня не оставишь. – она снова обняла меня за шею бессильными руками, снова впустила мне в волосы холодные пальчики и долго перебирала пряди, пока вдруг, вздохнув, не положила ладонь мне на щеку. - Тебе пора принять лекарства… - тихо сказал я. - Хочешь, я принесу тебе кофе? - Давай сегодня без лекарства. Я же прекрасно знаю, что мне ничто уже не поможет. - Не говори так. Ты будешь жить. – произнес я, хоть и не верил собственным словам. - Буду жить. В другой раз. – ответила сестра и снова улыбнулась. – Я люблю тебя! Я люблю тебя сильно-сильно! – призналась она. Этой же ночью она повторила эти слова снова. Повторила их, уже задыхаясь, повторила в агонии очередного приступа, повторила в последний раз. Потом она умерла. |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Виктория Александрова | нравится 0 Дата: 03:12:2011 |