Сердце
|
В душную вонючую маршрутку, битком набитую телами, в заднюю узкую дверь на остановке проталкиваются еще двое. Один, пошарив в карманах брюк предает по цепочке рук сталистую пятьдесят и устраивается «поудобнее» повиснув в воздухе пятками, укрепившись носками на ступени, упираясь плечами и головой, придерживаясь за поручень. Другая протискивается ближе к сиденьям, неспешно сворачивает шумный хрустящий пакет, дергает за длинную ручку сумки, которая застряла у чьих то ног, и когда, наконец, успокаивается, достает из кармана те же сталистые пятьдесят, прижимает к ладони тремя пальцами, а двумя держится за желтый липкий поручень. Так каждый день. Каждый унылый и каждый радостный день: нескончаемая череда событий, нарушаемая лишь волей рока и выходным. Дом. Транспорт. Работа. Транспорт. Дом. Транспорт. Работа. Транспорт. Дом. Транспорт. Работа. Бесконечность. И все эти люди вполне могли бы здороваться, входя, вместо того чтобы устало отворачиваться к окну или прикрывать глаза. Они, как клуб любителей езды в экстремальных условиях, собираются тем же составом в одно и то же время, за редким исключением опаздывая, или уезжая раньше. - Еще один вошедший, передаем за проезд. - Подойдешь и возьмешь, – кратко, без особой злобы и громко настолько, что реплику эту уловили лишь несколько человек, исключая кондуктора, зажатого у водительской кабины людскими массами. - За проезд передаем. - Подойдешь и возьмешь. Тела оживают, как вялые стебли, орошенные долгожданной влагой. Еще бы! Сейчас будет что-то интересненькое! К черту это разглядывание улиц в окно! Что там могло измениться за последние 12 часов? А далее представьте себе запись на пленке из бесконечно повторяющихся фраз, сказанных мужским и женским голосами, поочередно, ровно, без эмоций, без ударений на то или иное слово. И эта запись крутится уже минуту, через равные промежутки времени. И в головах у вас всех одно и то же. Одно произнесенное, и предугаданное другое. За проезд передаем. Подойдешь и возьмешь. За проезд передаем. Сейчас будет: Подойдешь и возьмешь. За проезд передаем. Подойдешь и возьмешь. Роботы. Теперь вот словно кто-то взялся за регулятор громкости и добавляет по чуть-чуть звука, по капельке подкручивает, а голоса все так же без эмоций и ровно повторяют реплики. За проезд передаем. Подойдешь и возьмешь. Громче. За проезд передаем. Подойдешь и возьмешь. Еще. За проезд передаем. Подойдешь и возьмешь. Громче. За проезд передаем. Подойдешь и возьмешь. Еще. И этот безжизненный диалог вьется, распространяется, как вонь, из только что открытого пакета с тухлой рыбой. Она, словно выталкивая воздух, заполняет все предоставленное пространство, витает между ваших рук, пальцев, ног, волос, проскальзывает между кожей и рубашкой, забирается внутрь карманов, и не находя более свободного места затем, отравляет вас изнутри. Душу ли или сердце – не ясно. Но где то в груди у всех щемит и душит. Стыд. Отчаяние и обида. Человечность. Этим словом не стоит всегда окрашивать благодетельные поступки вроде милостыни и взаимовыручки. Вот она, истинная человеческая сущность. Человечность – значит качество, присущее человеку, и отличающее от скота, а чем занудство – не подходящая черта? Чем наглость и гордыня не пример человечности? Она, может, весь день улыбалась несносным покупателям, или успокаивала чьих-то горластых детей в классе, может не выспалась, повздорила с мужем или печалится из за больного ребенка. Он, целый день болтался в душной вонючей маршрутке, отсчитывая бесконечные желтые, сталистые, хрустящие, и часы до конца работы. Повторял фразу, монотонную, формальную, рабочую, вы ее слышали уже, знаете, и повторили только что про себя. Он, быть может, тоже два года без отпуска, мальчишка, нанюхался этой автобусной прогорклой пыли, и почти привык к тряске, духоте и месиву из тел. И двое сошлись, твердо веря в свою правоту и гордо, втайне пресекая душевные порывы пойти на отступную, хищно глядят. И то, что было в пакете, а затем вырвалось и витало в воздухе, и наполнило их изнутри, теперь сжирало их, высасывало остатки сил, опустошало всех. Две или три руки висят в воздухе: - Давайте, передам. - Нет. Подойдет и возьмет. Терпение извергается: - Да что вы заладили! - Весь салон забит! - Дайте передадим! - Подойдет и возьмет. Сидит там. - Настырная! - Как он пройдет? - Не надо, это работа! - Что у вас детей нет? - Есть! - За проезд передаем. - Подойди и возьми. - Вам сложно, что ли? - Не лезьте! - Уперлась- не сдвинешь! - Нечего на работе сидеть – отдыхать. - Да как ему пройти? Что мы не можем передать? - За проезд передаем. - Подойдет если надо. И все вместе, на разных тонах и частотах, уверенны, что именно их голос важен, что им понятна и близка ситуация, они точно видят кто прав и кто виноват, они должны говорить, ибо говорят правду. Зловоние, снедающее душу щемит острее, и ты испытываешь стыд уже только за то, что, как и все эти люди оказался здесь, и, как и все они понимаешь о чем речь, и, как и все они ходишь на двух ногах по единой земле, и даже если отвернешься к окну или закроешь глаза, все же зовешься человеком, а чуть что – прикладываешь руку к груди. Вот тут, слева. Колет, щемит, трепещет. Там оно, гордое, доброе, отзывчивое, упрямое, заносчивое, свободное, обиженное, взволнованное, покусанное совестью, умасленное любовью, кроткое, бунтарское, усталое человеческое сердце. |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Людмила Истомина | нравится 0 Дата: 11:12:2012 |