Золотые сказки Приамурья
|
Старый сказочник Сказка мудрой быть должна, Вот тогда она важна, И бальзамом для души — Ты, читая, не спеши. Звали его просто — дед Матвей. Когда и как он появился в этих местах, никто не знал. Разное сказывали: то ли счастье искал, то ли горе мыкал, а может за золотишком пришел, да так в этих местах и остался. Была у него смолоду жена, Агашей звали — в тайге сгинула, бедолага. Ушла както в лес по ягоды и не вернулась. Слухи ходили, что медведь в лесу задрал, да этого никто не видел, а старик про то не любил рассказывать. И говорил он редко, только по надобности, все больше отмалчивался. Так и жил один бобылем на отшибе. Ни детей, ни семьи, как сухостой у дороги, кто ни пройдет, обратит внимание: ладное дерево было, да от старости высохло. Был дед Матвей как лунь белый, черной волосинки не сыщешь, а телом крепок, со спины посмотришь и не скажешь, что старик. Ходил ровно, не горбился, движения все как отмеряны, ни одного лишнего. Говорят, что глаза это зеркало души, а они у него были подетски добрыми, правда выцвели от старости, смотрели всегда внимательно и с хитрым прищуром. В поселке старика видели нечасто, он большую часть времени по тайге промышлял, а охотник он был отменный, пустым никогда не возвращался. Хозяйство у него было нехитрое: дом, огород да собака — лайка сибирской породы. Что интересно: собака, как и сам дед Матвей, была вся белая, звали ее Соколом. Понимала его с полуслова и всегда рядом с хозяином была. Дружили они крепко, да и как не дружить: не одного медведя в тайге положили. В таком деле хозяин и собака — одно целое, промаху нельзя давать, медведь зверь серьезный, и без взаимовыручки не обойтись. Зверя дед Матвей понапрасну не губил, но как узнает, что косолапый шалить начал или шатун объявился, так без него не обходилось. На медведя ходил в одиночку, то ли за Агашу мстил, то ли напрасных жертв не хотел. Вернется в поселок, попросит, чтобы добычу привезти помогли, кто поможет — тому и отдаст. Шкура медвежья в его доме только одна была, на полу перед кроватью лежала. Года свое берут, вот и собачий век кончился, ушел както Сокол по весне и не вернулся. Дед Матвей на поиски пошел и нашел его мертвым, принес своего верного друга домой, вырыл могилу и похоронил как полагается. Тосковал сильно, на люди все лето не показывался, но мир не без добрых людей, ктото подбросил ему кутенка. Забрал, стал выхаживать, так и зима незаметно прошла. Дружок вырос, окреп и тоже от деда ни на шаг. Мужики при встрече пососедски похваливали: — Ладная лайка растет, не хуже Сокола будет. Дед Матвей хитро щурился, ухмылялся в бороду и отвечал: — Рано хвалить, мы еще на медведя не хаживали. За делами да за хлопотами лето быстро пролетело. Зима пришла, запуржило, завьюжило. Тут как на грех шатун в наших местах объявился. Беспокойно в поселке стало. Косолапый шалить начал, прямо в поселок наведывался. Зима не шутка хоть для зверя, хоть для человека, да и голод, как у нас говаривают, не тетка. Было это в январе, в самые лютые морозы, медведь на лесоповале лошадь угнал, так она, бедолага, его на себе прямо в поселок притащила, там он ее и добил. Мужики за ружья, а он ходу, только кровавый след и остался. Хотели в погоню, а тут снег повалил, да сильный, мужики на сходе решили переждать. Дед Матвей тем временем на лыжи и вдогонку, никому ничего не сказав. Дело к ночи, темно уже было, к соседям Дружок прибежал, скулит, за собой зовет. Сообразили, что дело неладно, за ним пошли и нашли деда Матвея рядом с убитым медведем. Жив оказался, но поломал его косолапый сильно. В обнимку пошел на медведя, хорошо что рука верная у старика, а так бы задрал. Принесли домой, позвали доктора, осмотрела она его, покачала головой, уж сильно плох был дед да стар. Всем миром стали деда Матвея выхаживать и на ноги ставить, народ на севере дружный. Оказалось, что он каждому чемто помог: кому делом, а кому советом. Пока здоров был, вроде бы и не замечали, а слег — только про него и разговору в поселке. Оклемался дед Матвей, ходить, правда, пока не мог, но надежду подавал. Сиделки по началу дежурили, да у всех забот полон рот, и как ему полегче стало, стали ребятишек подсылать. Взрослые на работе, а с ребятней все веселее, да и по хозяйству похлопочут. Так и привязались к нему ребятишки, вечера просиживали, а он им истории да сказки разные рассказывал. Разговорился дед, ребятишки кого хочешь разговорят. Соберутся вечером, рассядутся кто где и на деда во все глаза. Попросит он их, чтобы помогли сесть поудобнее, долго и старательно крутит самокрутку да с хитрым прищуром на слушателей поглядывает. Те, в свою очередь, начинают просить рассказать чтонибудь. Рассказчик он оказался отменный, говорил увлеченно и складно, будто сам там был и участие принимал. Сказки, истории разные получались интересными, поучительными да с умыслом. Засиживалась ребятня у деда допоздна, пока из взрослых ктонибудь не придет и не выпроводит всю ораву. Так незаметно весна пришла, а за весной и лето. Дед Матвей с помощью ребят ходить начал, к осени окреп. Стал наш старик часто задумываться, рассказ или сказку прервет, долго молчит и кудато вдаль смотрит, а потом вдруг и спросит: — Вы мои сказки все помните? Смотрите, не забывайте. В сказку надо верить, она эликсир для души, да еще и учит, как жить надобно. По осени он собрал свои нехитрые пожитки, попрощался с соседями и ушел, а куда — никто не знает. Был человек, и не стало — только сказки и остались. Сказ про Нюру В заснеженной дали, Таежной глуши, Там сказки рождались И жизнь обрели. Золотишко в этих краях давно промышляют — россыпное и рудное, а вот эту гору, которую теперь Нюрой называют, не трогают. Даже геологи в нынешнее время ничего не отыскали, все вокруг исходили, изрыли, да бросили. Разное судачили, что гора эта заколдованная, богатства много, а взять — никак не возьмешь. Раньше многие счастье пытали, да все напрасно: одних в выработках привалило, а другие вообще пропали бесследно. Одним словом, чертово место и все тут. Девки молодые даже по ягоды боялись ходить в эти места. Говаривали, что промышлявший золотишко перед тем, как у этой горы сгинуть, голос слышал по ночам, звал он его за богатствами. Золотишко — оно манит, а особенно тех, кто его промышляет, перед соблазном не каждый устоит. Сказывают, давно это было. Пришел в эти места один человек, как его звали — никто уже и не помнит. Умел он золотишко в земле искать, знал хитрости разные, не так, как в книжках нынче, а посвоему. Много он таких мест нашел, а разбогатеть не подфартило. Дошла до него молва про эти богатства, вот он за ними да за счастьем сюда и пришел. Сам пришел, да двух артельщиков прихватил и дочку. Одна она у него была на всем белом свете, звали ее Нюрой. Красавица была писаная и доброты необыкновенной. Хотели они еще старателей по пути организовать, но ничего у них не вышло, никто не пошел, да и некому было — кругом тайга да глухомань. До места добрались в начале лета, разбили лагерь и принялись за работу. Сколько шурфов ни били — ничего не нашли, то на ключ попадут, то на скалу, да такую крепкую, что от камня искры летят. Золотишко, оно ведь по жилам, как кровь по венам идет, вены на теле видно, а в земле разве чего увидишь. Измучились бедолаги, уже стали поговаривать чтобы бросить работу, а мужик тот уговаривает: — Есть в этой горе золотишко. По всем приметам есть! Исходил он эту гору и окрест нее вдоль и поперек, пришел и говорит: — Нашел я небольшую пещеру у сухой, старой сосны. Надо ее раскрепить и дальше штольней зарезаться, там жила на поверхность выходит и место подходящее. Сердцем чую, на золотишко выйдем. Артельщики артачатся, а он все свое, просит, уговаривает, те и согласились. Работа заспорилась, на жильное место попали, и золотишко, как говорят, хвост показало. Но вот беда, чем дальше зарезаются, тем больше штольня валится. Они уж и крепить лучше стали, а сверху все одно давит, только треск по крепи идет. Однажды утром пришли — обвалило больше обычного. Один из артельщиков в сердцах и сказал: все равно, мол, доберусь до этого золота — тут крепь совсем обрушилась и привалила его насмерть. Схоронили его рядом с лагерем, в аккурат у сосны приметной. Второй артельщик побаиваться стал, а тут и зима на подходе, изморозь по утрам засеребрила. Сезон кончился, пора возвращаться. Тому мужику все одно неймется, снова уговорил артельщика до снега остаться. Недели две работали от зари до зари, и золотишко есть, но ни ахти какое, только намучились, и всетаки порешили возвращаться. Сели ужинать, он в сердцах возьми да и скажи: — Где ты, чертово золотишко? Все одно доберусь! Перед дорогой заночевали, чтобы поутру уходить. Проснулся мужик ночью, слышит, зовет его ктото, а ночь тихая да ясная. Не поверил, прислушался, опять его зовет ктото. Пойдем, мол, золото покажу. Встал потихоньку, прихватил фонарь и пошел на голос, а голос так и манит. Отошел от костра, темно стало, фонарь зажег, огляделся — и дальше. Заманил его голос в штольню: — Ты золота хотел? Так бери! Стал он забой осматривать, тронул рукой в одном месте, порода осыпалась, на стене золотой прожилок показался, прямо бери не хочу. Взял он кайло и ударил по этому месту, чтобы кусок выколоть, тут гул раздался, как будто вокруг пустота. Крепь трещать начала, вотвот рухнет. Глянул, а на земле самородок небольшой лежит. Поднял он его, а тут как сыпанет сверху порода, едва не придавило. Испугался он и быстрей из забоя выбрался. Когда вернулся в лагерь, уже светало, разбудил ночлежников и рассказал все как было. Стали совет держать и порешили снова на то место отправиться. Нюра давай их отговаривать, сон ей в эту ночь привиделся плохой, плакала, просила. Не послушали ее, в штольню пошли, а она на хозяйстве осталась. Пришли, а там нет ничего, только кайло посреди забоя валяется. Напарник смеяться стал, а мужик ему самородок показывает. Решили еще одну ночь переночевать и вместе на голос идти, если он повторится. Весь день трудились, крепь усиливали, а ее давит сверху, только треск идет. Устали, в лагерь еле ноги притащили. Встретила их Нюра со слезами, стала опять уговаривать не ходить в штольню. Какой тут, золотишко азарту подкинуло. В эту ночь отца опять голос разбудил и снова стал за золотом звать. Растолкал он напарника, а тот не слышит никакого голоса, но вместе идти согласился. Прихватили фонарь — и в забой, а голос опять: — Бери золото! Ты его хотел! Осветили забой, а там опять жила, стали они с напарником кайлом долбить. Как удар, так самородок, увлеклись, про все забыли. Тут сверху и придавило, крепь не выдержала, и засыпало их обоих. Проснулась Нюра поутру одна — ни отца, ни напарника. Так ей нехорошо стало на душе, она в штольню поспешила, а там обвал. Заплакала она горькими слезами, вышла из штольни — белого света не видит. Бредет вдоль горы сама не зная куда. Погода выдалась проклятущая, ветер сильный да снег пошел. Очнулась она от холода, смотрит — место незнакомое, а рядом разлом в горе. Решила ненастье в нем переждать, вошла, а разлом просторным оказался и в глубь уходит. Зашла подальше, куда ветер не доставал, присела на камень и задумалась, что же ей дальше делать. Тут опять про отца вспомнила, и так у нее на душе горько да тоскливо стало. Он ведь у нее один был на всем белом свете, теперь она сирота, однаодинешенька, как в поле былиночка. Стала Нюра в сердцах по стене бить да приговаривать: — Будь ты проклята, гора, и золото твое! Только и успела три раза ударить, как в глубине разлома стена раздвинулась и свет из глубины замерцал. Испугалась Нюра, хотела из разлома выйти, а он снаружи закрылся. Расплакалась она еще больше и от страха, и от горя. Но ведь слезами тут не поможешь, решилась внутрь на свет идти. Прошла несколько шагов, открылась перед ней пещера красоты невиданной, Нюра так и ахнула. Идет по пещере как завороженная: и страх пропал, и про горе забыла. Тут одна пещера закончилась, вторая перед ней — еще краше и наряднее. Вся из камня хрустального, так и переливается, полы мраморные, лощеные с затейливым рисунком и прожилками золотыми. Посредине пещеры озерцо, до краев полное воды, а вода в нем голубая, в центре на гранитном камне ларец стоит хрустальный дивной красоты, а из него свет исходит, освещая пещеру. У озерца статуи стоят из камня прозрачного, ну прямо как живые. Обошла Нюра их, осмотрела, а одна статуя на ее батюшку похожа. Обняла она эту статую и заплакала. Только одна слезинка на статую попала, как стала она на глазах таять. Отскочила Нюра, а статуя зашипела, заискрилась, и остался от нее один небольшой камешек величиною с грецкий орех. Подняла Нюра камень, а тот цвета красного и весь переливается, так и заиграл на свету. Прижала она камень к груди, и заныло у нее сердечко. Погоревала, погоревала, а усталость свое берет, забралась она в угол пещеры и заснула. И видит Нюра сон, а во сне батюшка, и говорит он ей: — Ты попала, доченька, к злому и коварному колдуну. Все статуи, что ты видела, это души тех людей, которые хотели добраться до его богатств. Колдуна не бойся, у тебя есть мой камень. Имеет он силу, которая неподвластна колдуну, отобрать его он не сможет, пока ты сама не отдашь. Если отдашь, то погибнешь, а так чары его над тобой бессильны. Колдун бессмертен, пока в ларце тот камень лежит, от которого свет исходит. Возьмешь камень в руки — пропадет, но чары останутся, а если бросишь в воду этого озера, то все исчезнет, порушится и сама можешь пропасть. К воде не прикасайся, коснешься — тут же окаменеешь. Вода из озера уходит тогда, когда колдун когото утопить хочет в выработке. Как выйти из этой горы, один колдун знает, но ты на волю можешь выйти в виде призрака. Для этого молви одно заклинание, а когда захочешь обратно вернуться — второе. Только успел он сказать эти заклинания, гул и грохот раздался в пещере, померкло все кругом. Проснулась Нюра от этого шума и видит: стоит пред ней посреди пещеры хилый и дряхлый старикашка. Уродливый, бледный как поганка, даже смотреть на него противно. Закричал он, затопал ногами, стал какието заклинания говорить, а они на нее не действуют. Разозлился он еще сильнее, огонь напустил, а сам камень требует, даже затрясся от злости. Нюра только крепче сжала камень в руке и к груди прижимает. Огонь кругом горит, а не обжигает. Колдун видит, что у него ничего не выходит, не отдаст она камень. Стал уговаривать: — Отдай камень! Я тебя самой богатой сделаю! Хочешь, пойдем со мной, я тебе все свои сокровища покажу. Нюра в ответ: — Не нужны мне твои сокровища. Мне этот камень дороже всех сокровищ на свете. Он ей: — Отдашь камень — на волю выпущу. А нет — останешься здесь на веки вечные! А она свое твердит: — Своей волей не отдам! Если даже помирать буду! А сам ты его отобрать не сможешь. Что только не делал проклятый старик — и ветром дул, и водой лил, а она все одно на своем стоит. Понял он, что силой не взять, стал ласковый да сговорчивый. Так и стала Нюра жить в царстве колдуна, думая о том, как на волю выйти. Исходила она все пещеры, все уголки обшарила, а выхода найти не может. Вспомнила она тогда про сон и про то, что батюшка ей говорил, решила попробовать. Както исчез колдун по своим делам, сжала она в руке камень и заклинание сказала, в один миг тело в камень превратилось, а душа на воле призраком оказалась. Осмотрелась, а кругом ночь, летняя да ласковая. Смотрит она, насмотреться не может. Захотелось ей людей повидать, оттолкнулась она от сырой земли и полетела к людям. Показаться боится, ведь она призрак: посмотрела со стороны, как молодежь на вечеринке за околицей гуляет, погоревала и назад к горе. Произнесла заклинание и тут же в пещере оказалась. Так и стала она с тех пор призраком на волю являться. Подсмотрела она однажды, как колдун в тайном месте духа вызывает и заставляет его заманивать людей в гиблые места, и стала она колдуну мешать. Жалко ей людей, ведь ни за что гибнут. Золото, оно ведь нестойкие к соблазнам души губит. Чем человек богаче становится, тем душа у него беднее, а много ли надо для счастья, нет такой мерки. Кто понастоящему счастлив, тому золото без надобности. Когда люди приходили к этой горе золотишко промышлять, она являлась в виде призрака и предупреждала, чтобы не искали в этой горе золота, а то сгинут. Много ли, мало ли времени прошло с тех пор, никто не знает, а колдун все не унимается и все тот же. Давно он уж от Нюры отступился, будто и нет ее в его владеньях. Сколько она жизней спасла! У кого нервишки послабее, те ее побаивались, всякие страсти ей приписывали. Говорили, что она, мол, жалеет свои богатства, потому и отговаривает. Колдун ведь никогда никому не показывался, дух, который зазывал, был невидимым, вот и выходило, что Нюра на той горе одна вершит. Жил в то время в этих краях парень лихой, со старателями золотишко промышлял. Прослышал он про Нюрины богатства, вот и решил счастья попытать. Весь сезон бился, бился, так ничего и не нашел. Както на гулянке дал он зарок, что все одно Нюрино золотишко сыщет. Тутто все и началось: нашел место, где жила на поверхность выходит, стал шурф копать. Рядом с жилой земля мягкой оказалась, быстро дело пошло, золотишко азарту поддает, шурф глубокий откопал. Однажды задержался он на той горе до сумерек и решил заночевать. Выбрал укромное местечко, развел костер, отужинал и спать лег. Ночью проснулся, а его голос зовет, пойдем, мол, золото покажу. Встал, зажег фонарь и на голос пошел, парень оказался не робкого десятка. Только к шурфу подошел, явилось перед ним Нюрино видение и молвит: — Не ходи за золотом — сгинешь. А другой голос манит. Пораскинул он умишком, и уже светало, собрал пожитки и домой вернулся. С той самой ночи запало ему в душу Нюрино видение. Ходит как в воду опущенный, места себе не находит. Да тут еще по ночам все тот же голос манит, а Нюрино видение не является. Вот и решилсятаки на голос идти, и привел его голос опять на то место, где он шурф выкопал. Спустился в него и стал осматривать: в одном месте порода осыпалась — и вот оно золото, только бери. Он за кайло взялся, тут появилось перед ним Нюрино виденье и предупреждает: — Вылезай скорей, а то сгинешь. Только он из шурфа выбрался, откудато вода как хлынет, так весь шурф и затопила, если бы не Нюра, утоп бы грешный. Стало ему Нюрино виденье еще краше да милее, и открылся он ей в своих чувствах: — Люба ты мне! Места себе не нахожу! Видеть тебя хочу всегда и не расставаться никогда. Она ему: — Если хочешь меня увидеть, приходи вон к той старой, сухой сосне. И на приметную сосну показала. Тут уже и ночь прошла, светать стало, Нюрино видение исчезло. На следующую ночь пришел он в назначенное место, смотрит — холмик поодаль от сосны. Присел он на него и стал дожидаться. Ближе к полуночи появилось Нюрино видение и просит: — Встань! Это могила артельщика, друга моего отца. Он в этой горе сгинул. Проговорили они всю ночь. Рассказала она ему про свою несчастную долю и что она его тоже полюбила всей душой. Поклялся он в ту же ночь, что избавит ее от злого и страшного колдуна. Сколько ни пыталась она его отговорить, все понапрасну, на рассвете расстались. Вернулась Нюра в пещеру, места себе не находит, а придумать все одно ничего не может. Только сумерки наступили и колдун исчез, произнесла она заклинание — и на волю. К сосне прилетела, а любимого нет там, ждалаждала, так и вернулась ни с чем. Пареньто, как они расстались, пошел залом в горе искать, только к вечеру и нашел. Колдун, оказывается, его давно камнем завалил. Стал он камни разбирать, так и не заметил, как ночь прошла. На следующую ночь отправилась Нюра на поиски вокруг горы. Отыскала, стала просить, отговаривать: — Брось, не трогай! В проклятой горе навек останешься! Не слушает он ее, а она сделать ничего не может. Вернулась в пещеру и заплакала горькими слезами. Тут колдун появился, видимо почуял, что залом в горе разбирают, засмеялся и говорит: — Дня через два, как вход разберет, камнем завалю и водой залью. Давненько таких резвых не было. Две ночи провела Нюра с любимым, уговаривала, а он одно свое — работает без устали. Оборвался весь, еле на ногах стоит, а залом от камня разобрал. Нюра как раз в пещере была, когда колдун внезапно объявился, произнес какоето заклинание над озерцом и исчез. Подошла она ближе, смотрит, вода в нем забурлила и стала на глазах исчезать, вот уже ни капли не осталось. Спохватилась она и быстро спустилась на дно. Озерцото мелким оказалось, подбежала она к ларцу и открыла его. Тут загудело все кругом, затрещало, выхватила она тот камень из ларца и быстро обратно. Колдун тут как тут, закричал, завизжал, затрясся весь и в один миг окаменел, а озерцо опять водой стало наполняться. Померкло все на один миг, а когда осветилась пещера, глянула она на себя и не поверила: разодета как царица. Подошла к озерцу и посмотрелась как в зеркало, стала она еще краше и милее, чем прежде, даже румянец на щеках появился. Камень тот волшебный еще ярче стал светить, заиграл лучами. Тут бы к людям выйти, да чары остались, как ей батюшка во сне сказывал. Произнесла она заклинание и быстро к залому. Глядит, а любимый ее мертвый лежит, придавленный глыбой каменной — то ли по неосторожности, то ли колдун проклятый успел. От горя и печали померкло у нее все перед глазами, вернулась она в пещеру и бросила волшебный камень в озерцо. Говорят, тогда земля содрогнулась в округе. С тех самых пор и Нюрино видение пропало. В аккурат тогда в здешних местах появилась девушка умалишенная, на привиденье уж больно похожая. Откуда она взялась, никто не знает, добрые люди приютить хотели, но она ушла. Нашли ее ранней весной, когда снег стал сходить, замерзшей у старой, сухой сосны. Там и схоронили. Пытались отчаянные головы залом в горе найти, но его не оказалось. На том месте распадок, как будто в гору проваленный, и ключ по нему протекает. Сокровища, видно, пропали, только гора и осталась. Местные жители теперь эту гору Нюрой называют. Как Никита счастье искал Счастье в золоте искать — Пустая в том затея. Душой не надобно страдать — Вот в этом вся идея. Этот случай мало кто помнит, давно про это сказывали. Говорили, говорили, да позабыли, со временем все забывается. А было так. Появился в этих местах парень, Никитой звали. Крепок, статен, с виду весь рыжий, как пшеничный колос. Душа нараспашку, веселый да добрый, как солнечный майский денек, да и умишком создатель не обидел. Не знал он тогда, в чем оно счастье и почем... Ну «почем» — это так, к слову пришлось — счастье за деньги не купишь, и в лавке оно не продается, а кто пытался, тот с носом остался. Решил парень на золотишке счастья попытать. Жизнь человеку не зря дана, она учит — одних слишком поздно, а других как раз в аккурат, как Никиту. Онто свое счастье нашел, а было это так. Прибыл Никита в эти места с одной душой, которая была одета в рубаху со штанами, даже сапог не было, это в лаптях значит. Сапогамито он уж на месте разжился. Поначалу, первый сезон, приглядывался, а голова у него была не только шапку носить — к концу сезона сам стал золотишко промышлять. Парень смышленый, соорудил себе лоток, самый главный секрет в старательском деле — как отыскать золотишко — освоил, а это не каждому дано. В конце сезона вроде чегото и намыл, только наловчился, тут и зима пришла. В зиму определился на постой к одному хозяину. Пока золотишко было, и почет был, а его не стало — «вот тебе бог, а вот порог», так у нас в народе говорят. Хозяинто жаден был, у таких не зажиреешь, они и в долг не дают, у них снега в огороде не выпросишь. Вот и остался наш Никита посередь зимы, в самые лютые морозы со своей душой, одетой в рубаху со штанами, на улице и было ему не до веселья. Обошел он все дворы, шутка ли, зима в этих краях лютая. Нигде ему места не нашлось, таких, как он, было много, и все ждали только весны. Соглашался на любую работу, да куда там, все избы народом забиты. Кому лишний рот нужен, самим бы прокормиться. Прижало бедного парня, хоть волком вой на лютый мороз. Бродил он, бродил от избы к избе и добрел до околицы. Там стояла ветхая, наполовину в землю вросшая то ли землянка, то ли избушка. Когдато хозяин с женой да дочкой на золотишко прибыл, соорудил времянку, хотел дом поставить, разбогатевши, так его медведь в тайге поломал. В память о нем только ружьишко и осталось. Так и жили в этой трущобе мать с дочерью. Бедно жили, хуже не придумаешь. Не укрыться, не постелиться, как в народе говорят, дожили до ручки. Чем жили, не понять, а жили, куда денешься. Жизнь на то и дана, чтобы жить, а кто как живет — это другой вопрос, кто как сумеет да судьба как распорядится. То дочь мала была, а когда выросла, мать состарилась. Так в людях и работали, лишь бы с голоду не умереть. Дочери уж пора на женихов заглядываться, да куда ей, бедолаге, в тряпье. Так ежели приодеть, славная девица вышла бы. Да парни по тем временам глупые были — на барахле да на деньгах женились, и сейчас таких много. Она, Катерина, и сама женихов сторонилась изза бедности своей. В замарашках ходила, оттого что даже сменной одежонки не было, с матушкой на кусок хлеба променяли, лишь бы с голоду не пропасть. Зато душа у нее была доброты необыкновенной. Вот так всегда: кто горе хлебает, тот душой не страдает. Привели Никиту ноги, обутые в сапоги, да мороз трескучий в эту избу. — Ну куда его грешного денешь? — сказала мать. — Хоть у нас изба на избу не похожа, а все не на морозе. Пускай живет. На том и порешили, отгородили ему угол на кухне да лавку поставили, не на полу же спать. — Ну а столоваться — как уж придется, — рассудила мать. — Голова есть, угол нашелся, значит проживешь. Так всю зиму в людях и проработали, домой только спать приходили. Никита дрова колол, кому по хозяйству помогал, за скотом убирал, в общем, хлеб насущный несладко доставался. Катерина с матерью печи топили, воду носили, с ребятишками нянчились, кто что предложит. Так за добычей хлеба насущного и зима пролетела незаметно. Пришла весна, стал Никита потихоньку на старание готовиться, на золотишко значит, провиант стал понемногу откладывать. Катерина помогает, сама не доедает, ему несет. Глянулся он ей, а виду не подает, Никита же об этом и не думает, у него голова другим занята. С горем пополам собрали его в дорогу, а идти он далече собрался, поблизости уже все проверено и занято. Весенним ранним утром вышли его провожать, провожали двое — Катерина да мать. Как водится, пожелали удачи, счастливого возвращения, всплакнули на дорожку. Тут мать и говорит дочери: — Сходика доченька, принеси отцово ружье и патронташ к нему прихвати. Берегла как память, но Никите без него не обойтись, ненароком медведь поломать может или человек лихой в тайге попадется. С тем и отправился наш Никита за золотой удачей. Долго он по тайге мытарил, все место хорошее искал, так и заплутал. Уж лето кончилось, а он выйти из тайги не может. Шутка ли в наших местах заплутать, куда ни глянь — кругом тайгаматушка: конца и края не видно. Опытным таежникам, тем, кто в этих краях вырос, тайгаматушка как дом родной, а для Никиты — лихоманка. Измытарился бедолага, еле ноги волочит, тут уж не до золота, лишь бы выбраться. Из припасов осталось несколько сухарей да один патрон. Невезуха проклятущая так и преследовала его. От сопки к сопке тащился сам не зная куда, пока не вышел в большой распадок, посреди которого озеро виднелось. Спустился он к озеру, смотрит, у самой воды избушка рубленая стоит. «Зимовье, наверное», — подумал Никита. Вошел он в избушку, осмотрел ее всю, но ничего, кроме старого старательского лотка, не нашел. Лежал тот лоток сиротливо в углу, опутанный паутиной. Видно, давно понапрасну лежит, ктото золотишко поблизости промышлял да оставил. Перекусил парень наш сухарем и заночевал в той избушке. Только светать стало, проснулся он от крика. Выскочил за дверь, глядит — бежит к зимовью человек, а за ним огромный медведь гонится. Никита обратно в зимовье — и за ружье. Когда выскочил, медведь уже настиг того человека, сбил его с ног и встал на дыбы. Тутто Никита с одного выстрела и порешил медведя. Человек тот старцем оказался. Сильно его медведь зашиб, беспамятного притащил его Никита в избушку. Стал он старика выхаживать, а тот в бреду всякие диковинные слова говорит. Только к вечеру в себя пришел бедолага, есть запросил. Делать нечего, скормил ему Никита последние сухари, а то, того гляди, помрет старик. Заночевали эту ночь вдвоем, а за ночь ему Никита всю свою развеселую жизнь рассказал и при этом добавил, что у него на сей момент есть ружье, но нет патронов, есть котомка, но нет провианта. Утром попросил его старик сходить на то место, где его медведь настиг, и разыскать там котомку. Было это место недалече, Никита тут же и воротился. Котомка легкой оказалась — в ней, видно, столько же припасов, сколько и у Никиты. Развязал старик ее, пошарил внутри и вынул оттуда ободок, не то медный, не то золотой, и молвил: — Добрый ты, видно, парень, да судьба тебя испытывает. Попробую тебе помочь. Ведь я перед тобой в долгу, если бы не ты, сгубил бы меня косолапый! Только счастье ты не там и не в том ищешь. Усмехнулся старик, надел тот ободок на голову, а ободок засветился на голове какимто чудным мерцающим светом. Старец приободрился, стал важным да строгим. То приподняться не мог, а тут встал в рост и говорит: — Слушай меня, молодец, внимательно. Видишь, в углу старый старательский лоток лежит? Он не простой, он силу над золотом имеет. Стоит в него любой песок набрать, опустить в воду и произнести заклинание — песок золотым станет. Но есть еще одно заклинание, если его произнести, лоток всякую силу потеряет навсегда. Скажу я тебе эти оба заклинания, и лоток заберешь, но при условии, что ты эти заклинания никому не скажешь, даже под пытками. Лоток этот должен служить только людям с добрым сердцем. Старик произнес эти заклинания и велел как следует запомнить, особенно второе, чтобы людям беды большой не натворить. Никита очнулся от этого всего и говорит: — Зачем мне это золото, если я из тайги выйти не могу? — Я помогу тебе выйти, — усмехнулся старик. — Обратно пойдешь на закат солнца, через пять дней придешь туда, откуда свой путь начал. Хорошенько запомни про то, что я сказал. А теперь иди, попробуй силу лотка. Побежал Никита на радостях к тому месту, где речушка в озеро впадает, зачерпнул песок лотком и произнес заклинание, глядит, и впрямь песок золотым стал. Побежал обратно старцу показать, а того и след простыл, будто и не было вовсе. А на том месте, где старик лежал — несколько сухарей и патрон, которым Никита старца спас. Собрался он быстро в дорогу и ходу на закат солнца, а оно в аккурат к закату клонилось и дорогу указывало. Обратно ноги сами несли, за четыре дня добрался. Два сухаря съел, а один на память о старце оставил. Перед тем как на люди выйти, в ближайшей речушке золотишко с помощью лотка подмыл. Первым делом к вдове. Вечерело на улице, они дома были. Гоголем в землянку вошел, золотишка сиротам отвалил за приют, доброту и ласку да ружьишко возвратил с благодарностью. Когда есть на что жить, жизнь становится беззаботной и веселой. Снял он себе угол за большие деньги в хорошем месте, приоделся, ну просто франт и все тут. Как загулял Никита, не остановишь — дело молодое, глупое. Шикует Никита, вдову с дочерью проведать некогда, людишки разные стали возле него крутиться. Такие людишки всегда крутятся возле тех, у кого в кармане деньги водятся, а как карманы пусты, тут же забывают. Есть такая порода людей, она и нынче не перевелась, крутятся вокруг добра, так и хотят чтонибудь сшакалить. Даже знатные старатели стали перед Никитой шапку ломать и по отчеству величать. Вдова с Катериной тем временем домик маломальский справили, прикупили одежонки, а остальное на черный день припрятали. Никита ни в чем нужды не знает: золотишко кончится, пойдет для блезира в тайгу на денекдругой, намоет, и опять развеселая жизнь. Единственное что от старой жизни осталось, так это старый старательский лоток да сухарь, что от старца остался. Для памяти берег тот сухарь, он лежал на видном месте, завернутый в тряпицу. По своей простоте душевной многим тогда помог, а больше на ветер пустил. По пьяному делу стал хвалиться, что любое золотишко ему нипочем. Злые люди и заприметили, что уж слишком легко ему золотишко дается. Стали за ним присматривать да и выследили, что в лотке все дело. Подпоили однажды и лоток украли, стали пробовать, но ничего не получается. Решили снасильничать: заманить и силком на себя работать заставить. Кончилось золотишко, Никита лоток искать, а его нет нигде. Пригорюнился, стал дознаваться, а им этого и надо, в лес поманили. Он перед тем, как в лес идти, к вдове заглянул, знал он, что они люди добрые, все им и рассказал. Катерина хотела с ним идти, сердцем чувствовала девка неладное, да он ее отговорил. Только сейчас присмотрелся к ней Никита, хороша она собой стала, нежна, как цвет в весеннюю пору. Столько жил — не замечал, пригожая, хоть сейчас под венец, да надобно лоток отыскать. Отправился он на то место, что ему указали, а там его, конечно, поджидали. Скрутили, связали и давай допытываться, молчит Никита, как воды в рот набрал, а они еще пуще измываются, совсем замучили парня. Силой не вышло, решили на хитрость пойти, условие поставили: если намоет золота пуд, то отпустят подобрупоздорову. Делать нечего, согласился Никита на их уговоры, только набрал песка в лоток, слышится ему голос старца: — Лоток должен служить только добрым людям. Не стал он им золото мыть и вгорячах произнес второе заклинание. Лоток тут же исчез, будто и не было. Злые людишки осерчали, привязали его к дереву и поставили условие: если к утру золота не будет, то на рассвете убьют. Кто знает, чем бы все кончилось, если бы не Катерина. Чувствовало ее сердечко: чтото неладное с Никитой, а в тот день, когда лоток исчез, ее будто в спину ктото толкал. Собралась она тайком от матери, прихватила ружьишко — и на то место, куда Никита собирался. Только к ночи на то место вышла, костер издалека заприметила, подошла поближе, смотрит, стоит ее Никита к дереву привязанный, а те злыдни спят, да так, что храп по всей округе стоит. Подкралась она потихоньку, отвязала возлюбленного и бежать. Пока мучители проснулись да в погоню собрались, Никита и Катерина уж к дому прибежали. Рассказал Никита вдове обо всем, что с ним произошло, признался, что полюбил Катерину. Благословила их мать и отправила в дорогу, далече от этих мест. Звали они ее с собой, да она отказалась — дорога нелегкая, да и стара уже по тайге ходить, молодым только в тягость. Далеко они ушли из этих мест. Никита не забыл заветный сухарь прихватить, что от старца остался. Сухарь тот превратился потом в слиток золотой. Выбрали место, где им понравилось, за слиток немалые деньги получили, со временем хороший дом поставили, троих детей нажили. Прожили хорошую жизнь, душа в душу. Когда Никите ктонибудь за золотишком предлагал сходить, он ухмылялся в пшеничные усы да говаривал: — Зачем мне золото, когда у меня Катерина дороже всего золота на свете, а ей золото непотребно. Вот и получается: нашел себе Никита счастье — только не там, где искал. Да и какая разница где? Не каждому подфартит счастливо жизнь прожить, ведь счастье за золото не купишь. Да и у каждого счастье свое. Мужик и смерть Судьбою всем нам век заказан, И больше нам не пережить, Но в мире этом ты обязан Минутой счастья дорожить. Сколько живет человек на свете, столько на судьбу свою и жалуется. В народе только и разговору: счастье, несчастье. А для полного счастья всегда чегото не хватает. Вот и появилась эта сказка. Сказка сказкой, а все же комуто и на пользу. Жилбыл мужик, молодой, работящий, здоровый да сильный, умом бог не обделил. Всем вышел, но вот заковырка одна: ни кола, ни двора, гол как сокол. Был старенький домишко, да и тот за долги забрали. Вот и отправился на заработки в наем, ведь жить както надо. Дело это непростое посреди лета работу сыскать, весной или осенью — дело другое. Ходил он, ходил, так ничего и не выходил, зря только ноги набил. Забрел на один двор, там бабка старая жила. Стала она его просить дровишек на зиму поколоть и пообещала своим скудным харчем поделиться, да какой у старушки продукт. Пожалел ее мужик, стара уж больно, сама поколоть не сможет, а в холода без дровишек сгинуть плевое дело, в мороз да стужу дрова наипервейшее средство. Весь день от души работал, пока солнышко за горизонт не закатилось, за жалост |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Петр Калинко | нравится 0 Дата: 23:02:2013 |