Как все, так и мы
|
Когда мы сидели на лавочке под тенью белой сирени, отдыха после посадки овощей соседка Лида и поведала мне эту историю. В моей жизни и жизни родителей ничего примечательного и не было. Получалось, как все, так и мы, особенно когда работать. А когда пирог делить, тут мы иногда и не успевали. Ну, относительно себя я так не считаю, что не успевала, мне кусок большой и не положен вроде был, а вот что отец в коммуналке умер, это до сих пор меня за живое берет. Отец ушел на фронт в 42 году, и было ему семнадцать лет. Восемь долгих лет он отдал армии и демобилизовался только в 50. Вернулся и пошел работать на стройку прорабом, у него был строительный техникум к тому времени. Там он с матерью и познакомился. Она была девушка из деревни, приехала в город, устроилась маляром, встретила отца, и они поженились. Ей только двадцать лет и было, когда она меня родила. И роды ее подкосили. Стала сердцем страдать, и 15 лет болела. Умерла, когда мне было пятнадцать лет. Каждый год в стационаре, иногда по два раза. Поднимут ее немного и обратно в жизнь, в семью. Инвалид первой группы она стала. Первое время она лежала в больничке недалеко от дома, я туда прибегала после школы. В младших классах меня туда не пускали. Прибегу, кричу под окнами: «Мама, мама», и она, когда хорошо себя чувствовала, ну не хорошо, такого с ней не было, а терпимо, она выходила в вестибюль ко мне, а иногда кричу, кричу, и никого. И страшно мне становилось и очень хотелось мать увидеть. Не уходила до тех пор, пока медсестра или нянечка или кто-нибудь из палаты не говорили мне, что мать сегодня лежит, и спуститься не может, и чтобы я шла домой, а приходила через два дня. Я эти два дня грустила, даже уроки плохо делала, а с годами привыкла, терпеливо ждала, когда матери получше станет, и можно будет с ней повидаться. Иногда, когда мать увозили, отец ехал с ней, а, возвратившись, говорил мне, чтобы я пока подождала, не навещала ее. И жили мы так год за годом. В коммуналке недалеко от теперешнего метро Щукинская. Кроме нас там еще семья жила, женщина с дочкой, и мы втроем. Не знаю, что там творилось в душе у отца, который войну прошел, а в мирной жизни так у него получилось: женился на молодой здоровой женщине и оказался с инвалидом на руках. Мне кажется, он никогда свою жизнь даже мысленно не переустраивал, радикально не менял: как сложилось, так и сложилось. Любил он пропустить рюмочку, запойным пьяницей не был, но выпить любил. А кто из фронтовиков не любил? Только те, наверное, кто в окопах не сидел, а при штабах или в особых отделах. Помню, варил холодец из утиных лап, сам себе варил: Тарелочку сварит, стопку нальет, выпьет, холодцом закусывает и крякает как утка от удовольствия. Мне всегда предлагал попробовать. Я пробовала и удивлялась, холодец стоял насмерть, никакого тебе дрожания. Умел отец доставить себе маленькие радости. Верен он матери не был, и я помню ссоры в семье по этому поводу. На стройке баб много, многие разбитные, гулящие, и отец случая не упускал. У человека больная жена, он иногда позволяет себе развлечения на стороне, казалось, ну кому какое-дело? Но есть бдительные люди, и женскую свою солидарность они понимали очень странно, мерзавки! До сих помню их, дворничиха, кумушки с первого этажа, бездельницы, как только у отца кто появится, сразу бегут и доносят матери. Ну и что может больная женщина, инвалид первой группы, поделать? Зачем и знать ей об этом. Нет, ведь донесут, расстроят, в доме скандал, отец уговаривает, отнекивается: – Не волнуйся Наташа, ничего не было, врут бабы, по злобе врут, по одиночеству своему. А я уйду на кухню, а то и совсем из дому, чтобы не видеть, как мать мучается, задыхаться начинает, отец скорую вызывает, уйду, брожу по улицам недалеко от дома и люто ненавижу этих кумушек. До сих пор так перед глазами и стоит картинка: стол во дворе под тополями, лавочки рядом, и они сидят, стражи порядка: дворничиха в фартуке, белой косынке, губы поджаты, и тетя Маша рядом, глаза хитрые бегают, нос по воздуху водит, высматривает, вынюхивает, старая сплетница. Тетя Нюра, та хоть и знает все на свете, и обсудить с ними любит, все сплетни собрать, но никогда не донесет, и когда мама спрашивала ее, правда ли, что ей сказали, всегда отвечали одно и тоже: «а ты не верь, не верь, Наталья, злые языки страшнее пистолета». И я согласна, что страшнее. Когда я подросла, меня начали пропускать к матери в больницу, даже когда она лежала, я и в палату ходила, сидела рядом, и передачки приносила. Это уже в Боткинской было, последнее время маму там лечили. Пятнадцать лет после моих родов она маялась, тянула, как могла, а потом раз, и мамы не стало. Похоронили мы ее и стали жить вдвоем. Я к тому времени в техникуме училась. На бухгалтера, по настоянию матери. Очень она беспокоилась, что я вот останусь без специальности без никакой, и настояла на техникуме. Я математику ненавидела, числа не любила, а по русскому всегда пятерки имела и была у меня врожденная грамотность: хоть раз слово увижу, на всю жизнь запоминаю его правописание Никаких правил не знала, писала грамотно, литературу любила, но поддалась страху матери, уступила ей, пошла в техникум и всю жизнь работала, старательно работала, меня ценили, но всю жизнь сидела мысль в голове-не мое ведь это дело, ох не мое. Но переделать судьбу не хватило у меня характера. Смирялась я, в отца я характером. Отец разбежался со своей последней подружкой и женился официально на другой, и ему, как ветерану войны выдели комнату в коммуналке. А годы шли шестидесятые, другое время наступило, и потихоньку народ стал квартиры получать, устраиваться в жизни. А отец, он на стройке работал прорабом, строителям в первую очередь давали, они с каждого сданного дома свой процент имеют, и он и ветеран войны, тоже в первую очередь. А вот согласился он на комнату в коммуналке и все тут. Я осталась в той, в которой они с мамой жили, а он с женой ушел. Да только, на самом деле у ее была квартира, и они в коммуналке почти и не жили, поэтому, возможно отец и не хлопотал, не обивал пороги. Правда, когда сердце ему отказывать стало, после инфаркта они писали заявление, просили квартиру с лифтом или этаж пониже, но ему все комнату предлагали за выездом, а что значит за выездом? В коммуналке на эту квартиру давно уже соседи зарились и когда ему давали смотровой ордер, его даже и на порог не пускали, не открывали ему двери и все. Я часто думаю, что если бы у него была большая семья, двое-трое детей, то конечно, он бы квартиру получил, а так что ж... Так папа и умер в коммуналке, да только он-то не очень и горевал при жизни по этому поводу, одна я переживала. И было у него на сберкнижке все наследство за всю его прожитую жизнь пятьсот рублей. Мачеха очень боялась, что начну требовать свои двести пятьдесят, но я честно взяла у нее только половину того, что осталось после похорон: пятьдесят рублей. Добавила немного и купила себе серьги золотые в память об отце. А я сама тридцать пять лет прожила в той комнате, в которой принесла меня мать из роддома, и только потом путем сложного тройного обмена выменяла квартиру на Бульваре Яна-Райниса, и мы разъехались с соседкой, на самом деле она была уже внучка той соседки Лиды, которая жила с нами при маме. А замуж я вышла поздно, и мы поменяли однокомнатные квартиры на двухкомнатную и сейчас так там и живем. Детей у меня нет. Не решилась я после сорока рожать. Может быть, если бы маму роды в инвалида не превратили, так я бы смелее была, а так что ж… |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Зоя Криминская | нравится 0 Дата: 29:05:2014 |