Убой – наст, плотный снег, твердая
дорога на снегу. Убойный снег –
плотный, крепкий. (Север, Сибирь,
Дальний Восток)
Э. М. Мурзаев. "Словарь народных
географических терминов".
Когда Сашке, в конце девяностых, исполнилось тридцать пять лет, его выгнали с работы. Выгнали в сущности ни за что – за трехдневное отсутствие. Открыли трудовое законодательство, нашли "статью" и выгнали. Причина отсутствия была крайне заурядная – затяжной день рождения. Имеющиеся в наличии когда-то заработанные отгулы не помогли – отговорка постфактум. Пятнадцать лет Сашка отдал местному телевидению. Пятнадцать лет Сашка морозился на своем Крайнем Севере с кино и телекамерами, в любую погоду, в любых условиях, начиная от теплых кабинетов начальства и заканчивая арктическим побережьем, островами в Ледовитом океане, промысловиками, рыбаками, пограничниками, или стойбищами оленеводов.
Теперь сидел Сашка второй месяц на овсяной каше и сухих лепешках, которые пек сам, без масла, а прямо на муке. Его кот Моська и среднеазиатский волкодав Хан жили много лучше, им Сашкина тетка пару раз в неделю приносила остатки обедов из заводской столовой. Заканчивалось двадцатое столетие - время в России для честных людей не очень денежное.
Иногда Сашка ходил на овощную базу разгружать вагоны с продуктами. За это давали сетку картошки или капусты, да немного денег, которые полностью уходили на оплату квартиры и прочих жилищных услуг. Как-то он пробовал звонить на работу – покаяться, но директор остался непреклонен:
– А зачем мне четвертый оператор? Мне хватает моих трех. Работы у нас не так и много.
Однажды, когда на овощной базе не было работы почти целую неделю, Сашка достал свое охотничье ружье, взял лыжи и ушел в тундру. Через двенадцать часов он вернулся домой с увесистым зайцем.
Время от времени звонили его знакомые дамы. Узнав, что Сашка второй месяц без работы, а в холодильнике у него лишь мороз трескучий, говорили одни и те же слова – никуда не уходи! Потом на столе у Сашки появлялись: колбаса, хлеб, огурцы, яблоки, конфеты, пельмени в пакетах, водка в бутылках, а на подушке очаровательное женское личико. Утром личико исчезало, а еда оставалась. Это было главным составляющим таких гостей.
Когда он принес из тундры зайца, разделал его и поставил варить чуть ли не целый килограмм, зазвонил телефон. Сашка поначалу даже и трубку поднимать не хотел, надоели ему уже сочувственные слова очаровательных созданий. Время шло и надо было уже не соболезнования принимать да «гуманитарную помощь», а действенные меры, вплоть до смены профессии. В этом Сашка больше всего надеялся на своего бывшего «шефа» по телестудии, кинооператора с тридцатилетним стажем. Тот давно уже работал преподавателем кино-фото-видео в местном Дворце пионеров и обещал Сашке подыскать хотя бы что-нибудь связанное с "объективом". Специальность может быть другая, но все же родственная. Телефон звонил долго и настойчиво. Сашка не сдержался, снял трубку и голосом очень занятого человека, немного нервно произнес:
- Алло.
И в трубке нежно произнесли:
- Здравствуй, Саша.
Сашка едва не упал. А когда не упал, услышал вновь:
- Саша, это я. Ты где?
У него заболело горло, а язык охватил паралич.
- Алло?
- Да, да, - сказал он, - я слышу.
Это была Ксюша. В это было трудно поверить, но это была Ксюша.
Сашка познакомился с ней около года назад, подружил пару месяцев без особых претензий, да так и не сдружился по-серьёзному. Ксюша была моложе его на пятнадцать лет. Тогда ей было девятнадцать. Сашка принял ее увлечение своей персоной, как должное. Но потом она вдруг пропала, на звонки не отвечала, дома застать стало невозможным. Сашка занервничал… Но вокруг было столько прекрасных утешительниц, что исчезновение Ксюши сгладилось и позабылось уже через сутки. А через месяц она позвонила ему и сообщила, что выходит замуж за парня, с которым ходила ещё вместе в детский сад. Там все серьезно, там уже чуть ли не готовая семья. Детей только не хватает. Сашка хотел было удариться от злости в запой, но не смог, шел июль – месяц отпусков, он остался один на студии в своем операторском цехе. Надо было работать.
Сейчас Сашка, растеряв все слова и мысли, лихорадочно соображал, что бы спросить? Как семейная жизнь? Ожидаем приплода?.. Тьфу! Нет, этого, потомства?.. Или нет…
- Саша, это я, - сказала Ксюша.
- Что-нибудь случилось? – вылетело у него машинально.
- Случилось, - тихо подтвердила она, - мы разошлись. У Сашки едва не вырвалось по привычке - ну, ничего страшного, разошлись - не убились, в конце - концов.
- Я могу чем-то помочь? - спросил он.
- Конечно, можешь. Поговори со мной?
Они проговорили полтора часа. Сашка рассказал всю свою историю и даже пригласил на зайчатину, но Ксюша вежливо отказалась под предлогом плохого самочувствия. Сама она ничего особенного не рассказывала – так, разошлись и все, больше слушала Сашку, о его горестном положении да пробовала дать хоть какой-нибудь совет. Когда разговор закончился, Сашка посмотрел в окно – укрытый снегом зимний город уже спал. На улице было тихо и хорошо. Желтоватые фонари и освещенные окна домов рисовали какую-то теплую, уютную картину. Никто не стрелял, не звал на помощь, не горланил пьяные песни, не включал на пустынных улицах милицейскую сирену…
Через день, Ксюша позвонила опять и после этого милого, в сущности бессодержательного разговора, Сашке вдруг стало невыразимо стыдно. Сначала он даже не мог понять, а за что ему так необъяснимо стыдно? Он перебрал в уме все возможные варианты, связанные с Ксюшей и со всеми остальными дамами, но не нашел ничего особенного, ничего отвратительного в своем поведении. Но странное дело, как только закончилась зайчатина, а последние хрящи и кости слопали Хан и Моська, Сашка вмиг объяснил себе свое беспокойство. Он был сейчас просто жалок. Он вызывал сострадание у того человека, перед которым хотел выглядеть надежным, обеспеченным и более всего – материально независимым. Хотя бы как тогда, когда имел работу. Он так привык, что она есть, эта работа, что думал, она будет всегда. Жизнь распорядилась иначе. Хорошо хоть Моська и Хан особенно от этого не страдали. Нет, нет, надо срочно искать работу, хоть кем, хоть где, только иметь постоянный заработок... постоянный. Хватит перебиваться с картошки на капусту. Хватит жаловаться своим дамам на холодильник, в котором кроме «зимы» ничего нет.
Он встал, открыл ящичек письменного стола, достал записную книжку и в который раз стал перебирать фамилии знакомых и полузнакомых людей, которые могли хоть как-то поспособствовать его устройству. Ждать больше нечего. Все сроки вышли и на своей бывшей работе он теперь не нужен. Надейся – не надейся, никто не вспомнит, никто не позовет. Пролистав несколько страниц, он наткнулся на фамилию одного давнего товарища, бывшего одноклассника, имевшего нынче три продовольственных магазина. Кем он к нему?.. Хоть кем. Это если ещё возьмёт. Сашка подошел к телефону, вспомнил все нужные слова в такой ситуации, создал легкость, непринужденность настроения… и тут телефон зазвонил как-то сам. Сашка вздрогнул, поднял трубку и нетерпеливо, чтоб не сбить настрой, сказал:
- Слушаю.
Сейчас ни с кем особенно говорить не хотелось. Хотелось быстрее получить хоть какой-нибудь результат, какую-нибудь информацию.
- Ну, здравствуй, дорогой! – проговорили в наушнике.
Сашка присел на кровать – это был бывший шеф и учитель, кинооператор, обещавший устроить его хоть на какую работу, похожую на основную.
- У меня такое впечатление, Саша, что тебе немного повезло, - загадочно произнес он, после взаимных приветствий, - если твоё положение всё такое же, то сразу главный вопрос - как дела с «кино»?
- Кто сейчас помнит это слово? – вяло ответил Сашка.
- Тогда слушай внимательно. В город прилетели американцы. Они снимают малочисленные коренные народы Севера. Снимают они на «кино», никакого "видео". У них оператор свалился с аппендицитом, его спасли, но он в больнице. Ждать его выздоровления группа не может. Время – деньги. Бросились искать здесь, а у нас каждый, хоть и «мэтр», но с кино дела не имел. Обратились через городское начальство ко мне, а мне лень… Я им рекомендовал тебя. Вопросы?
- На сколько дней?
- Дня три, может четыре, может и в два уложитесь. Они платят в долларах и прилично, Два дня полёта и пятьсот баксов у тебя в кармане, представляешь?.. По сегодняшнему курсу? А если в рубли?.. Ты у себя на работе сколько в долларах получал? Ну-ка вспомни?..
- Баксов сто... или сто пятьдесят.
- Видишь? Почти за пять месяцев платят.
- Когда ехать?
- Вылет завтра.
- Как мне с ними встретиться?
- Сейчас садишься на автобус и едешь в «Центральную» гостиницу. Я от них звоню. Все. Встретимся в холле.
Сашка положил трубку, тупо уставившись в телефон. Записная книжка захлопнулась сама. Кино. Мечта жизни. Последние годы он забросил это дело. Кино превратилось в экзотику. Видео – более оперативно, более дешево. Видео вытеснило кино. И вот надо же такому случиться?
Через полчаса он прибыл в гостиницу. Знакомство прошло в считанные минуты. Группа состояла из трех человек: руководителем была женщина, лет двадцати – тридцати, автор и журналист, звали ее Элизабет, русским языком она владела в совершенстве, но говорила с легким акцентом, иногда смягчая гласные буквы; двое других: Фрэнк – звукооператор и Макс – режиссер, ничего особенного из себя не представляли, говорили плохо, понимали правда все, оба были какие-то одинаковые, коренастые, немногословные, даже замкнутые. Молчали все больше и Сашку внимательно разглядывали. Впрочем, его это волновало меньше всего. Он внимательно, в доли секунды оглядел Элизабет и вспомнил Ксюшу… американка все же была – ничего… Показали кинокамеру – одна из последних моделей французской марки «Эклер».
- Что это американцы начали европейской техникой снимать? – тихо спросил Сашка.
- Я так понял, оператор у них канадец, французского происхождения, из Квебека, - ответил столь же тихо шеф, - но патриот своей исторической родины.
- И они канадцы?
- Нет, - шеф поморщился его несообразительности, - это же Америка, откуда захотели, оттуда и взяли. И вообще, они мне не нравятся. Девчонка заносчивая какая-то…
- Девчонка ничего, - протянул плотоядно Сашка.
- А, - иронично посмотрел на него шеф, - тебе все одно.
Когда он познакомился с камерой и выяснил все детали, Элизабет оглядела Сашку едва ли не с ног до головы, нисколько не смущаясь, словно товар, потом спросила:
- Как мне можно Вас называть? Александр? Или просто Алекс?
- Да нет, - ответил ей таким же пристальным взглядом Сашка, - называйте меня просто – Саша.
- Сашья?
Он ухмыльнулся.
- Пусть будет Сашья.
- Мы вылетаем завтра, Сашья, утром, в десять. У нас зафрахтован самолет. За полчаса мы ждем Вас здесь. Характер съемки я объясню Вам в дороге. Главное – Север должен быть красивым, а не брошенным. Понимаете? Мне не нужен пьяный российский Север. Другая задача.
Элизабет произносила слова практически так же, как они пишутся, переводя буквы в звуки. Получалось неплохо и очень даже мило. Беззащитно.
- А как мне Вас называть? – спросил Сашка.
- Можете, Лиз, - она обернулась на своих спутников, - а их – Фрэнк и Макс. Годится?
Сашка не ответил и Элизабет немного дольше задержала на нем взгляд. Потом они распрощались и Сашка вышел из номера с задумчивым видом. На крыльце гостиницы, пожимая руку шефу, он мотнул головой, как возвращаясь в реальность и сразу спросил:
- У Вас пару сотен не будет? Гонорар получу, отдам.
Шеф достал двести рублей и спросил:
- Почем нынче доллар?
- Дорого, - ответил Сашка, потом поправился, - или просто рубль слишком дёшев.
- Огромные деньги получишь.
На двести рублей в ночном магазине Сашка купил свой постоянный, личный НЗ – бутылку спирта, галеты, кубики бульонные и сухой корм Хану с Моськой. Дома он погладил одновременно две подставленные морды – Моськи и Хана, только тут вспомнил:
- Интересно, а вас я куда?
Вообще-то на самый крайний случай оставалась тетка, но уж очень не хотелось её беспокоить. И так ей «по горло» обязан кругом. Сашка опять достал записную книжку. Сняв телефонную трубку, он посмотрел на часы – двадцать два ноль-ноль. Не так уж и поздно. Где-то далеко, в городской ночи, за одним из освещенных окон, раздался звонок и спустя долгие, томительные мгновения, Сашка услышал мягкий, до боли знакомый женский голос:
- Алло.
На секунду он испытал сомнение.
- Привет, Ксюша, - как-то виновато промямлил он.
- А-а, - обрадовалась она, - привет. Мне почему-то сегодня весь день казалось, что ты позвонишь.
Сашка покусал губы. Ксюша не выдержала и двух секунд.
- Что у тебя случилось?
- У меня работа случилась, - оправдался Сашка и все так же нерешительно и смущено выложил ей весь свой «американский» контракт.
- Ой, Саша, - очаровательно сказала Ксюша, - так ведь это же здорово!
- Здорово, здорово, - пробурчал Сашка, - а "собак" своих я куда дену?
- Так давай я за ними присмотрю, - предложила она, - буду заходить до работы и после, хватит?
- Ты что, собак моих не помнишь? Хан в первый вечер все ножки у мебели перегрызет…
- … а Моська раздерет ковер, - дополнила она, - я помню.
Они помолчали. После Ксюша осторожно спросила:
- Ты хочешь, чтоб я на время твоего отсутствия пожила в твоей квартире?
- Меня же не будет?
Ксюша помедлила. Тишина в трубке давила на уши.
- Ой, да что я думаю, конечно, смогу, - решительно сказала она.
- А родители твои?
- Да что родители? У тебя может такой шанс один будет? Собирайся, когда мне приходить?
- Завтра в девять я должен выйти.
- Спи спокойно. Завтра к девяти я буду.
На следующий день к девяти утра сомнения Сашки не улеглись, а даже где-то обострились. Ксюшу он встретил с бегающими глазами и некоторой суетой в поведении. За прошедший год она явно повзрослела. Сашка старался не смотреть на нее и сразу повел по квартире показывать, где у него кто ест, где ошейники да поводки, где у Моськи туалет…
- Саша, - осторожно остановила она его, - я все помню. Я ведь не первый раз у тебя.
- Тут тетка может прийти вечером…
- Я ее помню.
- Да, конечно, - потерялся вконец тот.
- Так здорово, - оглянулась она вокруг, - ничего не изменилась.
- Родители что сказали?
- Кажется, они не поверили.
- Скандал был?
- Да нет, - она пожала плечами, - так… Поезжай, все будет в порядке.
Самолет, ожидавший съемочную группу в аэропорту, оказался обычным «кукурузником». Вместо колес у него к шасси были прикреплены огромные лыжи. Самолет стоял отдельно от всех своих собратьев, да и взлетать, пожалуй, тоже должен был отдельно, основная полоса была вычищена до бетона. Пилот был весьма крупным дядей с добрым лицом полярника, дожившего наконец до пенсионного возраста и имел самый настоящий арктический вид: летная куртка, брезентовые утепленные штаны, заправленные в унты с рыжим мехом и такая же рыжая, пушистая шапка. Он пожал Сашке руку и сказал:
- Меня звать дядя Миша, сынок. Тебе как – дядя Миша? Ты наш?
- Я наш, - сознался Сашка.
- Это хорошо, - потеплел дядя Миша, - а вот дамочка, - он кивнул на стоящую в стороне Элизабет, - знаешь как меня называет? Дядья Мишья!
- А меня Сашья, - поделился тот.
- Ах, вот оно что, - брови дяди Миши приподнялись вместе с шапкой, - нам надо держаться вместе. Ты что у них делаешь?
- Кино снимаю.
- Ясно. Тогда, Сашья, забирайся в моего динозавра, скоро летим.
- А Вы будете один пилот?..
Брови дяди Миши опять ушли вверх.
- Да никак сомневаешься?
- Я так из любопытства.
- Можешь помочь, - брови его остались вверху, уголки рта опустились вниз, - сядешь рядом.
Когда Сашка устроился на месте со своей поклажей, состоявшей из его личного мятого рюкзака, кофра с кинокамерой и двух сумок с принадлежностями к ней, в кабину заглянул дядя Миша, обернулся назад в салон на иностранцев и негромко, голосом бывалого заговорщика спросил:
- Ты вообще как, мужик бывалый? В Арктике топтался?
- Приходилось.
- Хочешь тайну? – он загадочно улыбнулся, - А то меня всего распирает, рассказать хочется, а этим… чудакам заморским не могу, не имею права. Но ты-то наш!
- Давайте, - беззаботно сказал Сашка.
- Этого у «него» последний рейс, - он таинственно подмигнул и состроил гримасу, что, мол, теперь поделаешь, - понял?..
- Понял. А что тут таинственного? По одному виду понятно.
- Понятно, да? – дядя Миша едва не обиделся, - а знаешь что бывает, - он воздел глаза к небу, - что бывает в последнем рейсе?
И ушёл. Сашка задумчиво посмотрел на дверь. Бывает всякое.
Вопреки своему внешнему виду, самолет очень быстро набрал обороты, легко заскользил по снегу и ни с того, ни с сего, взял да и полетел. Под его брюхом уныло поплыл серый, снежный город, за ним светлой извилистой полосой ушла река, мелькнул небольшой, стоящий поодаль поселок с темной ниткой автодороги и полетела под крылом однообразная, белая тундра. Впереди перед ними висело солнце – злое, колючее и холодное. Внизу по снегу бежала от него сверкающая дорожка, почти такая же, какая бывает на воде вечером, с той лишь разницей, что смотреть на нее было мучительно больно. Американцы тут же достали темные очки, а Сашка просто отвернулся, что он «дорожки» не видел? Откинувшись в кресле, насколько это было возможно, он прикрыл глаза и попробовал обдумать предстоящую съемку. Думалось с трудом. Малочисленные народы Севера, превращались в его воображении чуть ли не в исчезающие. Сашку охватила легкая дрема, сопротивляться ей не хотелось.
- Не спи, - услышал он сквозь пелену, - а то вывалишься на вираже.
Сашка приоткрыл один глаз и увидел улыбающегося дядю Мишу, который тут же наклонил корпус вбок вместе со штурвалом и самолет дал крен на правое крыло.
- Меняем курс, - сказал громко на это дядя Миша, - юго-восток! Это хулиганство, понял!
- А зачем?
- Если женщина просит!.. – кивнул он через плечо в салон.
- А как же хребет?
- Ишь, ты! – мотнул головой тот, - Горы знаешь. Как подлетим – увидишь!
Подлетали к горам довольно быстро. Не успел Сашка еще разок задремать, как увидел проплывающую под ними невысокую сопку. Он глянул в окно – сопки громоздились одна над другой, дальше на востоке разливаясь в горную цепь. За ними темнел огромной монолитной массой сам «хребет». Даже издали было видно, что хребет не имел ни ущелий, ни, тем более, долин, вырастал из земли как стена созданная из одного, невиданных размеров камня. Местные кочевники его и звали – Красный Камень.
Американцы сгрудились вместе возле окна, что-то оживленно обсуждая и поочередно тыкали пальцем в горный, отвесный массив. Самолет летел прямо в стену. Сама стена была совершенно голой. На ее поверхности не произрастало никакой растительности. Лишь несколько небольших ледников приютилось в громадных трещинах хребта да толстенные каменные "зубья", называемые здесь «болванами», вырастая повсюду на вершине Красного Камня, укутанные у своего подножия небольшой припорошью снега. Перед самой стеной, самолет сделал вираж и пошел вдоль этой каменной громадины на юг. В местах этих Сашка никогда не был и потому был готов к любому сюрпризу. Очень скоро в горе показался разлом, небольшой, но очень глубоки, ровный по краям. Глубиной он уходил практически в самую середину хребта. Дядя Миша повел машину прямо в разлом. Когда самолет вошел в этот каменный коридор, дядя Миша посмотрел торжествующе на Сашку и подмигнул – видал? Потом кивнул через плечо – глянь-ка, парень, назад. Сашка обернулся и увидел, что Фрэнк перекрестился, Макс впился остановившимися глазами в иллюминатор и лишь бесстрашная Элизабет носилась от одного борта к другому с небольшим фотоаппаратом и щелкала им, прижимая вплотную к стеклу. Дядя Миша вновь весело посмотрел на Сашку, тот показал перед собой символическое рукопожатие. Молодец дядя Миша, пусть знают наших! Самолет шел в теснине меж двух отвесных стен. Вокруг было сумрачно, угрюмо и довольно жутковато. Солнце сюда заглядывало редко и очень не надолго. Внизу, среди разбросанных валунов, лежал неестественно синий снег. На стенах снега не было, только небольшая белая паутинка, как-то умудрилась зацепиться с одного бока в скальных трещинах. Впереди синело небо и угадывался горизонт.
Миновав хребет, самолет вышел из каменной горловины и пошел над белыми, остроконечными высотками. Небольшие ложбины между ними были усеяны густой хвойной растительностью – очевидно летом здесь вовсю бурлили ручьи и бежали небольшие речки. Вершины многих высоток были щедро утыканы рядами пирамидальных лиственниц. Все вокруг дышало дикостью и ощущением какой-то затерянности этого снежно-каменного мира. Самолет вновь повернул на восток и вновь перед ними зависло солнце. Горы понемногу мельчали, снега на них становилось все больше. Проплыли внизу два небольших озера, светлыми вдавленными лепешками, с севера на юг рассекала сопки заснеженная лента горной реки. Под ними раскинулась Азия.
Вскоре горный ландшафт отступил и во все стороны потянулась всё та же необозримая тундра. Самолет полетел над белой и с виду совершенно безжизненной равниной. Снег, снег, бесконечный снег. Очень быстро Сашка устал смотреть на эту однородную, одноцветную массу кристаллизованной воды, закрыл глаза и не долго думая, опять уснул. Не помешали ни воздушные «ямы», ни шум мотора. За свою многолетнюю операторскую практику, Сашка столько раз бороздил просторы Арктики в вездеходах, вертолетах, самолетах, речных катерах, что уже выработал в себе умение спать, ожидая чего-то, в любых условиях. Под монотонный гул мотора спалось всегда спокойно и хорошо. Сашке снились доллары, обращенные в рубли и рубли, обращенные в продукты. Просто целый, полный холодильник самых разнообразных продуктов. Больше не снилось ничего, одна сплошная еда… Внезапно Сашку дернуло вперед и холодильник исчез. Он открыл глаза, увидел ту же белую тундру и то же синее небо. Часы показывали полдень. Сашка посмотрел на дядю Мишу и вмиг прочитал на его лице крайнее напряжение. Американцы в салоне по каким-то своим неуловимым признакам, тоже испытывали некоторую остроту ситуации. Сашка посмотрел в окно, но ничего не увидел противоестественного. Он проспал чуть больше часа и очевидно что-то произошло… Ровный гул мотора внезапно оборвался, что-то там впереди «чихнуло» и самолет опять зарокотал привычным звуком. Дядя Миша дернул нервно головой. Глаза его пробежали по приборам… похоже, это было столь же полезным сейчас, как поводить пальцем по стеклу. Самолет вздрогнул и провалился вниз. Мотор затарахтел очень безалаберно, как нехотя, потом вдруг заревел и машину потянуло вверх, но тут же сквозь рев двигателя стал пробиваться какой-то посторонний стук, после чего самолет уже явно пошел на снижение. Машина планировала, постоянно проваливаясь в «ямы». Походило на спуск по невидимой небесной «лестнице». А снег, этот холодный, необозримый и бесконечный снег приближался к ним с каждой «ступенькой», с каждой секундой, неотвратимо, страшно с какой-то фатальной неизбежностью. Руки людей вцепились во что попало, глаза не отрывались от занесенной снегом земли, у всех билась одна и та же мысль – тундра, она ровная, сядет самолет на снег, на то у него и лыжи… дядя Миша посадит… не имеет права не посадить…
Внизу уже можно было различить, что вся тундра представляла собой довольно холмистую местность, земля была, как всклокочена огромными кочками. И чем ближе они приближались к ней, тем все очевиднее становилось, что сесть между ними не было никакой возможности. Мотор окончательно заглох, лопасти замерзли. Вокруг стало тихо. Свист ветра за окном да яркое солнце… Самолет зацепил лыжей вершину одного холма, его подбросило вверх с жутким металлическим треском и за стеклами взлетел вихрь снега. Людей подбросило под потолок, кто-то крикнул, кто-то застонал. Через пару секунд самолет уже планировал на следующую «кочку», казалось он вот-вот врежется в нее своей тупой «мордой», но машина умудрилась продержаться в воздухе лишнее мгновение и лыжи вроде как сами сели на снег, самолет скрипнул и легко покатил вниз по склону этой "кочки". Со стороны дяди Миши донеслось радостное мычание. В салоне послышалось такое же оживление. Но радость была недолгой. Хоть «кочки» и кончились и самолет мчался на скорости уже по запорошенному снегом льду небольшого озера, озеро тоже было крошечным,.. не озеро, а болото какое-то, не разгонишься… с трех сторон его окружал обрывистый берег, впереди надвигался слоистый, каменный утес. Огромная сила инерции несла их на прибрежные скалы. Перед самым берегом дядя Миша попытался увести машину в сторону, совершив поворот… ничего не получилось. Самолет ударился одним крылом об обрыв, повалился на бок, тут же затрещала другая плоскость и сопровождающийся жутким треском и хрустом, хвост самолета начало задирать в небо… Машина встала вертикально на мотор, качнулась, секунду простояла и рухнула обратно, пробив снег до самого льда.
Все что могло передвигаться и летать внутри салона, сгрудилось возле пилота. В самолете воцарилась тишина, тишина первого шока. За бортом журчал ручеек…
- Все живы? – глухо донеслось от дяди Миши. В ответ прозвучало известной всему миру американское ругательство. Пассажиры зашевелились.
- А как мне определить, живая я или нет? – очень спокойно и трезво донеслось от Элизабет. Похоже шока она и не испытала и говорила больше для других, чем для себя.
- Руками пощупай, - прохрипел дядя Миша.
- Бобик сдох, - зачем-то сказал Сашка.
Дядя Миша осторожно встал с кресла и ничего никому не сказав, пошатываясь вышел наружу. Лицо его было в крови, одной рукой он осторожно смахивал с воротника осколки стекла, другую также осторожно прижимал к груди. Сашка потрогал свою челюсть, обернулся на американцев – те сидели спокойно, слегка шевелясь и осматривая себя. Элизабет безучастно смотрела в разбитое окно. Похоже, иностранные гости, за исключением разбитых носов и царапин на коже, испытали лишь легкий испуг. Сашка поднялся, хрустя стеклом под ногами и вышел наружу за дядей Мишей. Тот стоял рядом с самолетом, бессмысленно и грустно смотря ему куда-то под фюзеляж. Там, мило журча, вытекало на лед горючее, образуя на нем узоры бледно-розового цвета.
- Надо бы немного набрать, - кивнул Сашка, - может пригодиться… для костра. Посуда есть?
- Что? – вздрогнул дядя Миша, - ах, да, конечно. Это верно.
И ушел в салон. Распластанный самолет лежал брюхом на разметавшемся снегу, шасси были сломаны под корень, покалеченный винт, или то, что от него осталось, походило на куцую металлическую фигу, правое крыло, трещавшее на повороте, обломилось обоими плоскостями по самый корпус. Левое выглядело не лучше и, вообще, вид у машины был довольно жалкий и безнадежный.
Сашка взобрался по каменным уступам прибрежных скал наверх и осмотрелся. Во все стороны света тундра уходила белым полотном за горизонт. Повсюду были разбросаны вдавленные светлые пятна, заметенных снегом озер, да оставшиеся с западной стороны горные отроги. Над головой синело холодное небо заполярной весны и слепило глаза злое, мартовское солнце. Загореть под таким солнцем можно, согреться – никогда. Сашка спустился вниз. Дядя Миша сидел на корточках возле разбитого самолета и завинчивал крышечки на двух пластмассовых бутылках, доверху наполненных авиационной горючкой.
- Гости не выходили? – спросил Сашка.
Дядя Миша помотал угрюмо головой, зачерпнув горсть снега и обтер им руки.
- Они там… меня костерят. Красиво! По-англицки…
- С чего ты взял?
- Слышал, - проворчал он, - эта Лизка пищала – дядья Миша, дядья Миша!.. Иностранча, сучья порода!
Он еще зачерпнул снег и вытер лицо, потом осмотрелся кругом, словно определяя место нахождения и, не глядя на Сашку, спросил:
- Как думаешь, сынок, куда двинем?
- Думаю, на север.
- Молодец, - как-то ни к месту похвалил он, - не сиропишься и думаешь верно. На, вот глянь, - он достал из-за пазухи карту, - я тут прикинул, километров пятьдесят на север есть зимовье на озере… Халембой, выйти не сложно, через реку не ошибемся. Озеро большое – рыболовное.
Сашка глянул карту – запад, юг, восток действительно отпадали, везде голая тундра, ничего вокруг. На севере же голубым пятном вокруг зелени, обозначавшей равнинную тундру, находилось озеро, рядом черная точка со словом «изба».
- Халембой-то, - прочитал Сашка вслух название озера, - это что-то наподобие «довольно рыбное озеро»?.. Что у нас с тобой есть, дядь Миш?
- С собой? – прикинул тот, - Да ничего. Тормозок у меня есть. Тулуп овечий старый в салоне валяется…
Он смущенно пожал плечами.
- Ясно, - пробормотал понимающе Сашка, - пойду к американцам. Пусть собираются.
В салоне самолета он увидел полное решимости лицо Элизабет и рядом по бокам группу поддержки.
- От имени Соединенных штатов мы заявляем решительный протест вашей авиакомпании и муниципальным властям!..
- Стоп, стоп! – поднял руку Сашка.
Элизабет остановилась на полувыдохе.
- Значит так, - Сашка шмыгнул носом, коснувшись его указательным и большим пальцами, - давай вначале мы живы останемся, потом протест, декларация и контрибуция. Годится?
- Как живы останемся? – Элизабет изменилась в лице, - Разве?..
- Разве мы не по вашей просьбе изменили маршрут? – воспользовался он информацией, - искать нас будут много севернее. Когда найдут и - и… в каком виде – одному Богу известно. Здесь оставаться нельзя, окна выбиты, заделать их нечем, – он подумал и добавил от себя, - бак течет… лед тает, через час самолет уйдет на дно озера, связи с материком нет. Андестенд? Собирайтесь быстро. Времени у вас нет. Вопросы?
Американцы молчали.
- Что Вы можете нам обещать? – спросила требовательно Элизабет.
- Пообещать могу. Через час чудесное, весеннее солнце могут скрыть свинцовые, низкие тучи и здесь на неделю завоет пурга. Больше ничего.
- И куда мы должны идти? – не унималась американка.
- Полсотни километров на север. Собирайтесь.
Он моргнул им обоими глазами сразу, кивнув при этом головой. Жест этот выражал что-то наподобие – держись, мол, Америка!
Через час пешей прогулки, Сашка понял, что пятьдесят километров на севе, это будет тяжело и долго. Фрэнк в минуту натер ногу, Макс тут же вслед сообщил, что у него открылись «старые раны» и в подтверждение сказанному захромал, припадая в коленном суставе на свою правую конечность. Одна лишь Элизабет была неутомима и неуязвима для этого испытания. За весь час она не проронила ни слова, шла вслед за дядей Мишей, ни разу не обернулась, ни на стонущего Фрэнка, ни на охающего Макса. Сашка шел замыкающим, неся в рюкзаке аккумуляторы и кассеты, а на плече кофр с кинокамерой.
Снег был прочен как бетон, следы на нем практически не «читались». Белое полотно бескрайней тундры мягкими изгибами перекатывалось с одного поднятия на другое, от одного овражистого ручья к следующему. В оврагах, на заметенных руслах, из-под снежного покрова выглядывали разлапистые кусты. Снег тут был рыхлый, мягкий, с неисчислимыми вереницами куропачьих следов. Кое-где можно было встретить заячью «петлю» и ровную дорожку пробежавшего когда-то по своим делам песца. Тундра жила здесь так же, как и тысячу лет назад – ровно, холодно и спокойно. Как и тысячу лет назад поднималось на южной стороне солнце. Морозное, стылое, мартовское солнце. Под солнцем снег искрился, переливался, создавая приветливый, северный экзотический пейзаж. Хорошо на него смотреть из кабины или салона теплой машины.
Дядя Миша шел, набросив на себя старый длинный овечий тулуп, что залежался в самолете, уложив в карманы пластиковые бутылки с горючим и издали походил на горца в потрепанной бурке. Дядя Миша шел неторопливо, чуть ли не медленно, явно щадя прихрамывающих Фрэнка и Макса. Иногда он озирался по сторонам, словно пытаясь узнать окружающую их местность. Местность была везде одинаковая – белая, белая и белая.
Часа через три маленький отряд остановился. Точнее остановил его дядя Миша, а остальные остановились автоматически. Макс тут же сел на снег и принялся осторожно массировать больное колено, Фрэнк снял обувь и внимательно ее изучал, пытаясь найти причину своего неудобства в пути. Сашка подошел к дяде Мише.
- Привал? – он снял с плеча камеру.
- Да нет, - дядя Миша посмотрел назад, - смотрю, верно ли идем…
- Верно, - выдохнул Сашка, - я иногда контролирую.
- У тебя компас есть?
- Я по солнцу… и по часам, - Сашка обнажил запястье, - по циферблату.
- Лихо, - усмехнулся дядя Миша, - а верно?
- Не сбивался еще, - тоже оглядывался Сашка.
- Голь на выдумки хитра, - донеслось от Элизабет.
Дядя Миша и Сашка переглянулись.
- Видал как шпарит? – улыбнулся беззлобно дядя Миша.
К восемнадцати часам, когда солнце садилось, горизонт заливался оранжевым светом, а в другой стороне небо начинало меркнуть, группа порядком уставших людей вновь остановилась. Через два часа наступит ночь. Ночь будет не из коротких – с шести до шести. Вполне вероятно может задуть ветер и даже подняться метель и уж без сомнения на все двенадцать часов, а то и более температура понизится на десяток градусов. Надо было думать о ночлеге.
- Ровно все, - печально заключил дядя Миша, - не приткнешься. Хоть яму рой.
Американцы промолчали. Элизабет сняла свои темные очки, чудом уцелевшие при посадке, и тяжело взглянула на Сашку, как ожидая от него решения. Фрэнк и Макс, позабыв о своих болячках, бессмысленно смотрели то на снег, то на уходящее солнце. День закончился. Впереди была ночь. Морозная, совершенно не предсказуемая ночь.
Сашка снял рюкзак, поставил рядом кофр с камерой. Осмотрев совершенно спокойно своих спутников, ровно спросил:
- Ножи у кого есть?
Американцы помотали отрицательно головами. Дядя Миша достал небольшой складной ножик, показал Сашке:
- Такой подойдет?
Тот вздохнул громко, развязал рюкзак и вынул оттуда охотничий тесак чуть ли не в локоть длинной.
- Вот такой пойдет, - негромко сказал он, вынул тесак из ножен двумя пальцами и с уровня груди отпустил – нож вошел в наст лишь наполовину. Сашка опустился на колени, взялся за ручку ножа и вырезал в снегу кубик размером полметра на полметра. Аккуратно вонзил по бокам ладони и достал кубик снега наружу.
- Дядь Миш, - Сашка посмотрел на него, - будешь такие вот кубики нарезать. Учиться некогда, так что старайся. А вы втроем будете их ко мне носить.
Сашка поднялся, оглядел ближайшую местность.
- Сюда вот носить будете, - кивнул он, посмотрел как реагируют американцы и договорил, - снежную иглу будем строить. Эскимосскую.
И ушел с кубиком снега на место, что определил. Там громко сказал:
- Времени нет. Начинаем сразу.
На месте построения жилища, Сашка протоптал круг диаметром около трех метров, прикинул в какую сторону делать вход-выход и аккуратно положил в круговую борозду первый снежный кирпич. Уложенные по кругу такие кирпичи должны на высоте человеческого роста образовывать купол, держась друга за друга. Если после постройки иглу внутри зажечь что-либо наподобие паяльной лампы или крошечного костерка из сухого горючего, то внутренняя сторона снежных стен подтаивает, и иглу как спрессовывается и может выдержать любую пургу, любой по силе ветер. Температура в ней достигает плюсовой. Сашка много раз с друзьями участвовал в построении таких снежных домов, но сам лично стены не возводил никогда. Однако учиться времени не было. Дядя Миша, стоя на коленях, аккуратно вырезал кирпич за кирпичом, американцы носили их к Сашке. Все происходило в абсолютной тишине. Лишь скрип снега да изредка чье-то сорвавшиеся дыхание. Солнце уходило. По горизонту разливалась заря. Заря была светлая, сильного мороза не ожидалось. Севернее заката зажглась на небе первая звезда. «Звезда» была планетой Юпитер.
За два часа работы Сашка возвел стены и уже принялся заводить купол. Иглу получалась хоть и не очень ровная, но похоже крепкая и устойчивая. А посреди голой, пустой тундры вообще выглядела как дом.
Дядя Миша, ползая на коленях, истоптал площадь в несколько деся |