Под Ростовом Великим есть деревня Шишково. Плохенькая деревушка с разрушенной церковью, стаей черных ворон и двадцатью домами. Деревня как деревня, для сегодняшней России уже привычна ее нищета и могильные холмики на месте прежних крепких поселений русских крестьян.
Но на пыльной улице зеленеет небольшой домик с чистыми окошками. В тени зарослей сирени сидит на удобной скамеечке голубоглазый светлый старичок в белой одежде и близоруко прищуриваясь, смотрит на меня:
- Не узнаю, чьих будете?
А выслушав мой ответ, кланяется:
- С праздником!
- Это с каким же?
- А с понедельником! Ведь нонче понедельник!
И смеется беззаботным смехом.
Его называют дедом Шустриком. Деду девяносто пять лет. Из сельсовета, иначе говоря — Никольского сельского округа Ростовского района Ярославской области ему прислали поздравительную открытку.
Родня устраивает банкет. Приходят старики, младше деда лет на двадцать.
Он машет на родных рукой и кричит тоненьким голосочком:
- Мне девяносто пять, сыну — семьдесят пять, а все бормочет, батя да батя, научи да подскажи, без меня и гвоздь в стену вбить не может, спрашивает: «Так ли вбиваю?»
И что с ним станется, когда меня не будет?
Жена деда Шустрика, бабушка Аня, девяносто трех лет от роду, мягко ступая летними тапками, неугомонно порхает из дома в сад, собирая на стол.
Солнечные лучи, беспрепятственно льющиеся сквозь гроздья голубой сирени, весело играют на блестящей ткани праздничной скатерти и гранях хрустального графина с домашним вином.
Бабушка Аня, напоследок нарвав роз в саду, ставит вазу на стол, перед дедом. Шустрик тут же топит свое лицо в нежных лепестках цветов:
- А хорошо ведь, а?! - шепчет он, с чувством оглядываясь на жену, любующуюся произведенным ею эффектом.
Старики неторопливо кушают, выпивают и поют длинные старинные русские песни.
Петр, сын деда Шустрика с усилием ставит на стол кипящий самовар.
- Сколько лет самовару? - отвечает мне дед Шустрик. - Почитай, сто пятьдесят будет, он меня старше.
И смеется на мое недоверие, касается тонкими белыми пальцами ярко-начищенного бока совсем как новенького самовара.
- Он еще бабке моей служил, да и прабабке тоже, это у нас в крови! Деды наши пили из этих самых самоваров по пятьдесят стаканов в день! Да и мы пьем с блюдечка в голубую каемочку, в этом вся наша радость и наслаждение!
Сноха деда Шустрика, семидесятилетняя Мария приставляет ладонь к уху и дед комментирует:
- Глухая и глупая, на старости лет маразм одолел. Привычна все переспрашивать. Суп сварит, и стоит над душой, пока первую ложку проглотишь. Спрашивает: «Скусно?» Я киваю, да, да, вкусно. Дождь на улице, так на всю деревню орет: «Зонтик аль плащ тебе подать?» В больницу ложусь и то с вопросом, смертную одежу вытаскивать из сундука иль как, выкарабкаешься?
Узнаю, что на чердаке дома давным-давно приуготовлены четыре гроба.
Дед Шустрик усмехается:
- Для себя сосновый, жене березовый, сыну из липы, а снохе дубовый в самый раз подойдет.
Гробы завернуты в пленку, чтобы не испортились.
На законный вопрос о Боге, дед Шустрик чешет в затылке:
- В Бога-то? А верю да не верю!
- Как так?
- Здесь, его нет, а там может и есть! - неопределенно машет он и тычет для убедительности пальцем в небо. - Вот после смерти проверю!
- Что же и не молишься совсем?
- Зачем не молюсь? - удивился он. - Мы — люди ученые, «Отче наш» знаем.
- Но ведь молишься?
- Молюсь, - соглашается он, - так, на всякий случай, чтобы перед Богом отметиться, вдруг, чего-то там такое, а тут, на — те, мол, скажут, этот человече молился, ну и оставят меня в покое!
Покой для деда Шустрика главное. Он даже в лес, по грибы специальные наколенники надевает, из кожи.
- А, чтобы ломота в костях не одолела, - поясняет он, - поди-ка покланяйся грибам, как иные глупые старики кланяются, а после за поясницу хватаются, а тут мило-дело, встал на четвереньки и дай Бог, сколько белых набрал!
- Синюшный день! - указывает он на опьяневших стариков-соседей.
- Это как же?
- А, пропойный!
И приглаживает ладонями белые волосы, что цыплячьим пухом топорщатся у него на голове.
Сын заводит старинный патефон и по деревне несется музыка вальса.
- А что мне, - задиристо кричит дед, - может, и до ста лет доживу, зрение орлиное, слышу замечательно, хожу сам, зубов правда нет, протезы, да и черт с ними, зато танцевать могу!
И он, приплясывая на месте, галантно расшаркивается перед женой. Вместе, они кружат по саду:
- Дунь на нас и полетим божьими одуванчиками! - кричит дед Шустрик.
И в это верится...
|