Ближе к облакам
|
Желтая кабинка с развеселой белочкой на борту дернулась. Много лет назад от таких содроганий Вика бы, наверное, завизжала. Тогда канатная дорога только начала функционировать, считалась чуть ли не главным аттракционом города, а Вика пришла лишь однажды, только со стороны посмотрела — и сразу сказала Михаилу: — Не проси. Ни за что. У меня с детства жуткий страх высоты. Но сейчас — вот ведь! — села, и кабинку раскачивает во все стороны, а ей хоть бы что. Вика смело посмотрела наверх: что-то вроде мини-крыши здесь все же продумано, значит, если дождь… Словно вызванный по команде, дождь косыми каплями напомнил об осени, когда ее кабинка № 27 подбиралась к высоте. Конечно, октябрь есть октябрь. Старый аттракцион вот-вот закроется по случаю окончания сезона, и она, кажется, чуть ли не единственная, решившаяся на подвиг дурочка. Примерно на самой высокой точке, под неуютным дождем, под перешептывание ничего не значащих мыслей, мелькавших в ее голове просто так, чтобы придать некий смысл глупой ее решимости, кабинка снова качнулась и остановилась. — Так надо? — вслух спросила Вика и провела рукой по намокшему лицу, потом по губам, по волосам и почему-то по коленям. И все эти движения, нелепые и несогласованные, проделанные как будто сами по себе, случились вовсе не из-за непредвиденной остановки в воздухе на верхотуре, а всего лишь оттого, что напротив нее остановилась синяя кабинка под номером 44. Так вот почему заходили ее ноги, словно собирались исполнить танец, вот почему пальцы как будто сами собой забегали по клавишам: там, в синем миниатюрном подобии пристанища, точно так же, как и она, повис Михаил. — Тока нет! — послышалось откуда-то пояснение. Оно показалось Вике нелепым, потому что хотелось услышать объяснение по совершенно иному поводу: как же получилось так, что она, спустя столько лет после открытия канатной дороги решилась с ее извечным страхом высоты все же залезть в желтую кабинку № 27 с белочкой? «Она и сама похожа на пушистую белку, намалеванную на бортике, —размышлял Михаил, покачиваясь в синей своей обесточенной люльке. — Вечно неспокойная моя женщина из прошлого, вот мы с тобой и в западне — под облаками, которые, словно спаявшись, стали темно-серым единым, отчего и прослезились октябрьским дождем». «Хорошо сказал, — поздравил он сам себя, — есть еще эта романтичность в плетении фраз. Что-то еще связано с облаками? Что? Ах, ну да, мои стихотворные строки: Договорим. На все найдем ответы. Отыщем толкованье давним снам. И озаримся мудростью и светом, Когда мы будем ближе к облакам. Ты помнишь, Вика, те мои строчки? Ну что ж ты смотришь так, Виктория, победа моя несостоявшаяся, смятение в женском обличье? Все ведь совпало, смотри: мы сейчас с тобой ближе к облакам. Осталась такая малость: озариться мудростью и светом. Если хочешь, конечно». «Не хочу, — беззвучно признавалась Вика, — не хочу, не принимаю. Что ж за ситуация такая: повиснуть под дождем? Только для того, чтобы две кабинки с двумя бывшими остановились друг против друга?» Тогда, очень давно, она, женщина замужняя, что называется, в ладу с собой, в меру уравновешенная и ценимая в газете как достойный литературный редактор, склонилась в самый обычный рабочий день над газетной полосой. Вместе с ней к полосе припали и два корректора. — Тут мудрено закручено, — комментировала Виктория Павловна. — Предложение перегружено. Кажется, этот Михаил Петровский хотел удивить. В газетном материале удивлять надо не причастными оборотами. Оба корректора согласно кивнули головами. Дверь открылась. Вика стояла к ней спиной, и даже не полюбопытствовала, кто же там появился на пороге. Но уже через секунду, вероятно, в тот самый момент, когда вошедший сделал первый шаг от двери и еще даже не успел произнести «добрый день», что-то произошло. Под ней непривычно качнулся пол, по спине пробежала огненная змейка и неведомая сила крутанула ее умную голову. То есть, голова, вроде, и осталась на месте, но внутри… Оба полушария станцевали какой-то танец, и ручка с золотым пером, подарок мужа, выпала из руки — прямо на полосу, на то самое мудреное предложение, перегруженное причастными оборотами нового автора. — Кажется, гроза? — спросила Виктория Павловна. — О чем вы? — изумленно переспросила корректор Леночка, поглядывая в окно, за которым блистал солнечный майский день Теперь, в состоянии безысходном и подвешенном в самом прямом смысле слова, Михаил вспоминал этот свой первый визит в кабинет литературного редактора. И как ноги его почему-то туда не очень-то несли, а он думал, что это от перегруженности и излишней нервозности — приживется в новой для него газете или нет. И как они долго не могли произнести ничего более-менее членораздельного, когда Виктория Павловна, наконец, оторвалась от полосы и поздоровалась с ним сразу дважды. «И все бы хорошо, — рассуждал Михаил, если бы не твоя болезненность, Вика. Болезненность не физическая, нет… Кажется, я вру, да? Мы ведь оба были нездоровы. И дело даже не в том, что все полетело к черту — семьи, друзья, коллеги, праздники и будни. Мы и друг друга не вылечивали, вот ведь в чем дело». «И задыхались друг с другом. Опять же, всего лишь. Сколько раз мы расставались? Пару десятков, кажется, не меньше». «Какая разница? Столько же, сколько и соединялись». «Теперь, когда мы и в самом деле ближе к облакам, как ты однажды предсказал, можешь ответить, почему?». «Что-то такое было в нашем прошлом, значит…». «В моем прошлом была семья и ясность». «Ясность, которая рухнула в мгновение? И потом я говорю о другом прошлом, которого мы с тобой не помним, увы. Помнили бы — сообразили». «В той жизни, значит? Хорошее пояснение. Мне от него не легче. Знаешь, ведь недаром я стояла потом на коленях перед образом Святого Пантелеймона-целителя. Перед его образом молятся об избавлении от болезней. Значит, и тебя я считала уже своей болезнью. Бью наотмашь, знаю. Но это так. И еще я нашла могилу твоих родителей». «Я не ходил в храм с мольбой об избавлении. И на кладбище тоже. И к колдунам не стучался. Я сам себя умолял: оставь ее, так больше нельзя. Потом и мне стало никак». «То есть, полегчало?» «Ты знаешь ответ». «Если в той жизни… Как ты об этом сказал? Мне это почему-то очень важно услышать. Очень, Миша!» «Какая разница, Вика, что я сказал? Всего лишь слова. Разве ты не знаешь, что нам с тобой все равно ведь придется пройти вместе до конца?» «До конца?! Придется? Когда? Что это означа…» Кабинки качнулись сильнее, еще сильнее. Одна — чуть влево, другая — вправо. Синяя отправилась на склоны, ведущие к морю. Желтая — на Французский бульвар. — Ток дали! — констатировал все тот же визгливый голос. Вика легонько выскочила из желтой кабинки № 27. На Французском бульваре ее словно поджидал пятый трамвай. Она так же легонько впрыгнула в него, и уже вскоре оказалась дома. Она подняла черную трубку, набрала номер Леночки, бывшей сотрудницы и близкой подруги. — Я встретила сегодня Михаила, — сообщила она Леночке. На том конце провода громко задышали. — Опять одышка? — поинтересовалась Вика. — Ты хоть слышала, о чем я? Встретила его впервые за все эти годы. Нос к носу. При довольно странных обстоятельствах, кстати. Значит, слушай… — Вика, — отозвалась, наконец, Леночка. — Тебе почудилось. Ты ведь поставила условие никогда не говорить о Михаиле. И я его свято придерживалась. Но теперь, наверное, уже пора тебе знать. Его нет, Вика. Он погиб в автокатастрофе шесть лет тому назад. Я была на похоронах. Прости… Михаил вылез из кабины, посмотрел на рассеивающиеся облака. Дождь прекратился. Он залез в карман пиджака, достал мобильник, быстро отыскал номер Семенца. — Я встретил сегодня Вику. Так близко и так странно. После стольких лет, представляешь? Ты помнишь ее, конечно? — Ты много пил вчера? — спросил Семенец. — Совсем не пил. — Значит, просто обознался. Вики уже несколько лет на этом свете, Миша. Знаю, должен был тебе сказать раньше. Но она умерла, этого уже не исправить. А ты и так слишком долго был болен ею. Если она и теперь тебе все еще мерещится, значит, пора тебе узнать об этом. Прости… |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Мария Котова | нравится 0 Дата: 14:01:2013 |